– Все в силе, и еще кое-что добавилось, – сказал Великий шаман; было видно, что он весьма доволен. – Вот, смотри… – Он сдернул в сторону промасленные кожи. Взору Ксима предстали вожделенные сокровища: выложенные в ряд большие ножи из блестящего камня. От этой картины его обуяла чрезвычайная радость, которую он едва сдерживал, чтобы не утратить солидность. На самом деле нему хотелось громко кричать и танцевать – настолько милы его сердцу оказались эти широкие крепкие и острые изделия кельтского кузнеца. – Это менять? – спросил Ксим внезапно охрипшим голосом; в глазах его зажегся яркий блеск. – Да, менять, – подтвердил Великий шаман, – один нож за две чашки-плошки. Тогда же и там же. Сергей Петрович Грубин, духовный лидер, вождь и учитель племени Огня. Разумеется, вождь Ксим не знал, что последнюю пару месяцев Альбин-гончар и Онгхус-кузнец только и делали, что готовили товары к предстоящей большой ярмарке. А избытки их трудового энтузиазма пригодятся и нам самим. Запасные ножи, привезенные нами из двадцать первого века, пока убраны на склад, и для разделки рыбы используются изделия местного производства. И эти усилия мастеров нуждаются в вознаграждении. Женсовет уже дал добро на замужество находившихся под табу Ланей и полуафриканок, и теперь, как только закончится путина, мы официально сыграем первую кельтскую свадьбу. Возможно, будет пополнение и в семье Альбина-гончара, но там до последнего времени руками и ногами упиралась его благоверная Винни. А ведь вдовы, которых год назад оставил нам Ксим, уже оправились, налились соком, и теперь желают войти в чью-нибудь семью. Альбин-гончар в нашем племени человек уважаемый и нужный. Помимо основной работы, он выполняет и социальную нагрузку: взял себе учениц и готовит нам следующее поколение гончаров. Такому человеку после трудового дня в доме нужен покой и благорастворение, а не мегера, которая поминутно пилит мозг. Поэтому Альбин уже два раз жаловался на свою супругу в женсовет. А как же иначе, ведь просто надавать дуре по морде и оттаскать за волосы не разрешают наши обычаи. Песочили упрямицу втроем Марина Витальевна, леди Гвендаллион и отец Бонифаций – и, в конце концов, поставили ей условие: если она не переменит своего поведения, то Альбина-гончара оженят по закону о свободном выборе. А потом одно проявление ревности – и здравствуй, духовная казнь, пустая могила на кладбище с табличкой «Винни Альбина» и монастырь до конца дней. После происшествия с Катей та ходила притихшая и задумчивая, так что, думаю, к настоящему моменту мысли ее текут уже в правильном направлении. Но вот у кого дела не задались, так это у Корвина-плотника. Нет, человек он неплохой, и специалист хороший, но в топ при этом не вышел. Сначала в плане мастерства перед ним стояли мы с Валерой, а потом появились наши братцы из семнадцатого года – они и затмили несчастного Корвина по владению топором. К тому же их тут целая артель, и они с легкостью справятся там, где работ невпроворот. Сейчас братцы тюкают топорами уже на крыше своей казармы, вгоняя в заранее высверленные отверстия деревянные гвозди-нагеля. Еще немного, и можно затапливать печь. Отверстия под нагеля электрической дрелью сверлит пятнадцатилетняя Лань Мату, за год жизни с нами освоившая работу с электроинструментом. От нее, прекрасно владеющей великим и могучим, русские мужики из семнадцатого года узнали о нашей жизни гораздо больше, чем из проповедей отца Бонифация. Их адаптация идет успешно, и думаю, что переезд в собственную казарму ознаменует ее завершение. Но главное то, что изготовленные Онгхусом-кузнецом режики произвели шок и фурор среди вождей кланов, проходящих мимо и остановившихся поболтать за жизнь. Будь их воля, они выменяли бы на эти ножи даже собственных жен, но до этого, по счастью, не дошло, потому что такого авангардизма не одобрили бы другие охотники. И нам тоже не нужен слишком быстрый крах местного человеческого сообщества. На протяжении примерно поколения, пока наш народ окончательно не окрепнет, все должно идти почти так же, как и прежде. Впрочем, несмотря на то, что ярмарка еще не закончена, мы успели наменять под две сотни женщин разного уровня состояния здоровья и пригожести, и вдвое больше детей. И это вызвало у нас жилищный кризис. Казарма, половину которой занимало русское подразделение, и семейное общежитие переполнились моментально. – Мы растем быстрее, чем рассчитывали, и даже быстрее чем можем себе позволить, – озабоченно произнес по этому поводу Андрей. – Надо срочно искать какой-то достойный выход из этой скользкой ситуации. Когда ты предлагал менять местных баб на ножи, я, собственно, не предполагал, что будет такой ажиотаж. – Я тоже на это не рассчитывал, – ответил я, – потому что забыл, что бывало во время оно, при почившем в бозе СССР, когда в магазины «выбрасывали» какой-нибудь дефицит. Но, к счастью, у нас действительно есть вполне приличный способ решения этой проблемы. После того разговора я собрал глав французских семейств (обитающих в больших, выстроенных на вырост, домах, сейчас еще почти пустых), а также их старших матрон и попросил их принять квартиранток на постой и первичное воспитание. И никто из наших уже изрядно обрусевших «воспитанников» не отказался выполнить нашу просьбу. – Мы все сделать, месье Петрович, – как глава клана, за всех сразу ответил Ролан Базен, – мы их принять и учить как правильно жить, как вы принять нас. Не так ли, Пат? – Да, дорогой, – подтвердила Патриция Базен, в девичестве Буаселье, – мы все сделать как надо. На этом обсуждение вопроса расселения закончилось, и началась практическая работа. Новопоступивших женщин и детей мыли в бане, стригли, чтобы избавить от насекомых и в знак перехода в новое племя, и после короткой передержки в казарме, пока их одежда прожаривалась, направляли в прикрепленные семьи. Инструкторами и переводчиками при этих семьях мы назначили приставших к нам год назад вдов из клана Северных Оленей. Они ни в какую не хотели возвращаться в родной клан, и я решил, что если мой шурин будет артачиться, я предложу ему выкуп по одному ножу за женщину – то есть двойную цену против обычной. Собственно, когда при виде ножей у Ксима загорелись глаза, как и всех прочих вождей, я понял, что больших проблем с ним не будет. И в самом деле, когда я предложил ему за двойную плату оставить у нас уже обученных женщин, тот только вяло махнул рукой. – Пусть будет так, Великий шаман, – перевела мне Фэра его ответ, – я уже понял, что эти женщины все равно не смогут жить в моем клане. Они принесут с собой те порядки, к которым привыкли в твоем племени, взбунтуют остальных баб, мы будем их за это убить, а потом ваш главный охотник оторвет нам за это головы. Зачем нам такие проблемы? Так, как ты придумал сейчас, гораздо лучше. Мы отдаем тебе женщин, берем ножи и чашки-плошки, после чего не имеем друг к другу никаких претензий. – Тогда, как мы уже говорили тебе раньше, рано или поздно твой клан исчезнет, – сказал я. – Я тоже это понимаю, – сказал Ксим, – но другим охотникам объяснять бесполезно. Старые порядки им милее такого расплывчатого понятия, как будущее. Даже я с трудом понимаю, как можно планировать свою жизнь больше, чем до следующей весны, а остальные и вовсе живут только одним днем, потому что обо всем должен думать вождь, его для этого и выбирали. А если вождь не нравится, то его можно прогнать и выбрать нового. И хватит об этом. Ты мне лучше скажи, друг Петрович, откуда в твоем племени взялась вон та большая плавучая пещера с тремя деревьями? – На этой пещере, называемой «фрегат», в наш мир по воле Великого Духа приплыли люди из другого времени, – ответил я. – Они тоже думали только на один день вперед, а потому все умерли, не сумев пережить даже начала прошлой зимы. Мы нашли этот фрегат уже этой осенью, когда все там были мертвы почти год, и своими силами привели его сюда, чтобы он служил уже нам. – Понятно, – сказал Ксим, стремительно теряя интерес к теме фрегата, – теперь давай заниматься делами. Я передам тебе женщин и девочек, а ты дашь мне за них ножи и чашки-плошки. Давай сделаем все это быстрее, мы и так уже сильно задержались, и нам надо скорее начать ловить лосося, пока он весь не ушел. Между прочим, за трех молодых охотников Эрта, Нука и Стана, которых вождь Ксим поручил нашим заботам год назад, речь даже не шла. Охотники – люди вольные: захотел – встал и ушел, как это когда-то сделал Гуг в своем бывшем клане, и если я предложу за парней Ксиму какие-то предметы, то это будет для них сильнейшим унижением. Да только вот по большей части из своих кланов никто из охотников не уходит, потому что ни один другой клан его к себе не примет. А вот мы таких принимаем, и эта новость тоже вскоре разлетится среди кланов Гаронны и Дордони, после чего к нам по одному и группами потянутся все недовольные своими вождями. 28 ноября 2-го года Миссии. Среда. Днем после обеда. Первый этаж, правая столовая Большого Дома. Снегопады и холода в этом году задержались, лосось все шел и шел, так что племя Огня выполнило и перевыполнило свой план по улову. Так как место в засолочных ямах закончилось, выпотрошенные и подсоленные тушки развешивали гирляндами под временными навесами из камыша. Но вечером двадцать седьмого ноября моросящие мелким дождем тучи вдруг унесло северным ветром, и ночью на голую землю с ясного звездного неба ударил двадцатиградусный мороз. Прибрежная полоса воды сразу же покрылась полоской льда. Днем, конечно, потеплело, но не настолько, чтобы лед стал таять. Поняв, что путина прекратилась по естественным причинам (ибо в минусовую температуру людей за разделочными столами придется заменять каждые пять минут) Петрович распорядился сматывать распяленные на кольях сети и убирать их на хранение. Теперь требовалось срочно спасать «Медузу», которую за это время уже разгрузили от всего лишнего, даже, наконец, сняли с мачт паруса. И ведь после разгрузки фрегат действительно ощутимо всплыл, старая ватерлиния поднялась примерно на высоту человеческого роста, но при этом осадка корабля все равно составляла больше трех метров. Пока толщина прибрежного льда не превышала сантиметра, Сергей Петрович вышел на «Отважном» обследовать сонаром прибрежную акваторию, чтобы определить оптимальное место для постройки слипа. Если бы пришлось бросать лот, то возиться с этой задачей пришлось бы очень долго, а с сонаром управились еще до обеда. Кстати, пока он там мотался туда-сюда, мимо поселения на своих лодках проследовали последние припозднившиеся кланы аборигенов, в том числе и клан Северных Оленей. Если река замерзнет, когда они будут еще на полпути к дому, то все они погибнут, не сумев довезти до своего жилья добытую рыбу, ибо унести на руках можно гораздо меньше, чем увезти в лодках. Поэтому первый ледок у берега – это сигнал еще не имеющим календаря аборигенам как можно скорее возвращаться по домам. Уплывая к родным пещерам, местные кланы оставили в племени Огня существенное женское и детское пополнение, которое за зиму предстояло привести к общему культурному уровню, ну а весной настанет пора больших строек, а летом – и свадеб. Тем временем, закончив обследование прибрежной акватории, Сергей Петрович вместе со своей командой отправился на обед, а после собрал Большой Совет. – Вот так тут тоже бывает, – сказал он, – внезапный мороз без снега. На будущее надо иметь в виду. А теперь о том, ради чего я вас здесь собрал. Самое удобное место для постройки слипа находится чуть выше по течению устья Ближней, прямо напротив севшей на мель итальянской подводной лодки. Дно там ровное и уходит на глубину под постоянным уклоном, без ям и уступов, а глубины, равные осадке разгруженной «Медузы», начинаются всего в тридцати метрах от берега. Но есть и менее трудоемкий вариант. Сейчас, пока не схлынуло малое осеннее половодье, глубины на стрежне Ближней от устья и до Старой Пристани составляют до трех с половиной метров. Тютелька в тютельку, если втянуть «Медузу» в устье на буксире «Отважного» до уровня Старой Пристани или даже выше – насколько получится. И делать это надо как можно скорее, потому что уровень воды уже начал снижаться. Предлагаю не откладывать дела в долгий ящик и заняться этим сразу после нашего совещания, а то завтра будет поздно. Синьор Дамиано, ваше мнение? – Как я понимаю, синьор Сергий, – перевел ответ капитана «Медузы» Александр Шмидт – вы хотите опять посадить многострадальную «Медузу» на мель, а весной снимать ее оттуда с такими же усилиями, как и в прошлый раз? – Не совсем так, – ответил Петрович, – зимой фрегат действительно постоит на мели, закрепленный канатами, растянутыми между прибрежных деревьев, а весной, когда придет большое половодье, уровень воды от нынешнего поднимется еще на метр – и тогда ваша драгоценная «Медуза» всплывет без всяких усилий с нашей стороны. Раймондо Дамиано выслушал перевод и покачал головой. – А не получится ли так, синьор Сергий, что вместе с половодьем придет ледоход и разрушит «Медузу» – точно так же, как если бы мы ее никуда не убирали? – перевел его ответ Александр Шмидт. – Вы знаете, что теперь это мой корабль, и, как всякий настоящий капитан, я переживаю за него, как за самого себя. – Нет, так не получится, – ответил тот. – Ледоход идет в самом начале весеннего половодья, когда уровень воды поднимается на полметра или даже меньше. Уже этого подъема достаточно, чтобы взломать лед, и только потом с гор и холмов сюда приходит основная масса талой воды. Мы знаем это точно, потому что по берегам Ближней, начиная примерно с семидесяти метров от точки впадения в Гаронну, растут деревья. Если бы это место захлестывало ледоходом, то проплывающие льдины срубили бы их будто топором. На самом деле ледоход – это страшная сила, и противостоять ему могут только скалы или равные им по прочности долговременные бетонные сооружения. Там, куда я предлагаю поставить ваш корабль, он будет в полной безопасности. – Ну хорошо, – сказал капитан Дамиано, – если вы уверены в том, что говорите, то пусть так и будет. Давайте сделаем это как можно скорее, чтобы мое сердце, наконец, успокоилось. – Погодите, – сказал Антон Игоревич, – то, что нам сейчас не придется возиться с постройкой слипа, это хорошо. Но как там насчет моей идеи отсыпать вдоль берега защитную дамбу, чтобы фрегат не пришлось убирать в устье Ближней, где он заблокирует выход «Отважному»? – Если вымерить габариты на местности, то получается, что фрегат ничего не заблокирует, – ответил Сергей Петрович. – Ширина Ближней напротив Старой Пристани – около пятидесяти метров, ширина «Медузы» – десять, а ширина «Отважного» – два. Если даже установить фрегат на стрежне течения, то «Отважный» при своей малой осадке легко пройдет с любой стороны, и при этом не придется даже использовать термин «протискиваться». Теперь об общей конфигурации речного дна у нашего берега Гаронны. Судя по всему здесь, в нижнем течении, после слияния с Дордонью, она «дрейфует» от левого, низменного, берега, где откладывает свои наносы, к правому, возвышенному, который стремится подмыть своим течением. Этот процесс сдерживается скалистым основанием холмов на правом берегу – он с трудом поддается размыванию, поэтому речные наносы на левом берегу откладываются медленно и неравномерно. А иногда процесс обращается вспять, и река промывает в уже отложенных наносах новые протоки. Общее сечение речного русла год от года должно оставаться неизменным, и, откладывая наносы в одном месте, поток вынужденно размывает их в другом. Свои «пять копеек» добавляет в этот процесс Дордонь, выбрасывающая в более широкую и медленно текущую Гаронну уже свой осадочный материал. В наше время у левого берега находился длинный наносной остров, возникший под влиянием доходивших сюда морских приливов, два раза в сутки останавливавших речное течение. Ныне же это не остров, а только подводная отмель, намного более скромная и короткая, нигде не подходящая к поверхности воды ближе, чем на два метра. Как раз на самый ее край под острым углом двумя третями своего корпуса и выскочила итальянская субмарина. Между отмелью и нашим берегом есть своего рода протока, и ее глубины в среднем – от шести до восьми метров, в то время как на главном русле достигают двенадцати метров. Конечно, «Отважному» с его максимальной осадкой в метр двадцать чихать на всю эту гидрографию, но корабли покрупнее садятся на этой отмели с полной гарантией. И еще: строить на ее основе продольную дамбу для защиты гавани не имеет смысла, поскольку сформировавшаяся таким образом протока своим горлом будет открыта в сторону главного русла Гаронны, без узких мест и поворотов, защищающих от напора льда. В результате такая дамба не защитит от ледохода, а только рассечет его пополам на два потока. Увы, это так. Если где и строить гавань, то это в устье Ближней, которое было бы желательно расширить и углубить, защитив вход в нее поперечной насыпной дамбой, не затапливаемой даже в сильные половодья. Но это вопрос не сегодняшнего дня. – Ладно, – махнул рукой Антон Игоревич, – тема закрыта, в таких делах ты разбираешься лучше. Теперь у меня вопрос к товарищу Гвидо Белло. Как идет демонтаж субмарины, не нужна ли какая помощь для ее ускорения, пока окончательно не встал лед, и что из оборудования мы сможем использовать непосредственно, а что придется переработать как вторсырье? Лейтенант Гвидо Белло, последние два месяца регулярно посещавший курсы по русскому языку «для взрослых», понял этот вопрос без перевода. – Помощь не нужно, – сказал он, – мы почти закончить. Разобрать и вытащить все, даже дизель. Он на субмарина не как на машина. Каждый цилиндр и поршень отдельно. Остаться только фундамент, аккумулятор и бак с соляр. Еще мало-мало – и корпус всплыть. Мы заводить на берег якорь и крепить. Если вы говорить да, то крутить лебедка – тянуть субмарина с мель к берег. Аккумулятор электричество есть. Если якорь сорваться или лебедка ломаться, мы оторваться, а потом – фьюить – плыть поток до самый море. Вот так, товарищ Антон. – Значит, так, – сказал Сергей Петрович, – тут, скорее, мои прерогативы, а не геолога. Попробовать снять субмарину с мели разрешаю, но только предварительно надо убрать с нее всех лишних. И чтобы лодка сразу стояла у борта наготове: если что-то пойдет не так, сразу спасаться по способности. Люди для нас важнее железа. – Соляра жалко, – вздохнул Антон Игоревич, – невосполнимый ресурс. И перекачать его нам не во что. Но в главном ты, Петрович, прав. Как там говорил Потемкин: люди – все, а деньги, то есть в наших условиях материальные ценности – ничто. Так что давайте: получится – хорошо, не получится – лишь бы все были живы и здоровы. – А если получится, и подлодку прибьет к берегу как раз поперек устья Ближнего, то как тогда Петрович будет вводить туда фрегат и «Отважный»? – спросил Андрей Викторович. – Нет уж, сначала следует припарковать «Медузу», и только потом пытаться стащить с мели подлодку. Только так, и не иначе. – Да, – сказал Петрович, – так мы и сделаем, причем немедленно. А вечером в нашем племени будет праздник в честь успешного завершения путины и всех прочих осенних работ. На этом все, если нет возражений, то заседание прошу считать закрытым. Сейчас каждый должен заняться своим делом. 28 ноября 2-го года Миссии. Среда. два часа спустя. Окрестности Большого Дома. Посмотреть на то, как шаман Петрович будет парковать фрегат на берегу, несмотря на внезапно ударивший мороз, вышло почти все племя Огня. Приставшие к Основателям женщины местных кланов были любопытны как дети; бывшие французские школьники, несмотря на напускную солидность и приобретенный жизненный опыт, еще не утратили такого же детского любопытства, а у римлян разного рода зрелища входили в основу национальной культуры. Толпа на берегу собралась солидная, правда, одетая несколько однообразно, ибо даже выходцы из двадцать первого века зимой волей-неволей старались придерживаться местной моды. Среди них одетые в серые шинели и папахи бывшие солдаты русского экспедиционного корпуса во Франции выделялись, как тюлени среди пингвинов. Да, подчиненные старшего унтера Пирогова тоже были здесь. Уже два дня они проживали в собственной казарме, построенной их же руками чуть больше чем за месяц. И главным дивом в ней они считали маленькие, открывающиеся внутрь окошки, забранные самыми настоящими двойными стеклами. Все, как обещали им в самом начале вожди: и материал им выделили и помогли в тех работах, в которых русские деревенские мужики из начала двадцатого века были пока не мастера. В отличие от иных пришельцев из других времен, вроде римлян и итальянцев, наступающая зима их не пугала. А что: они одеты-обуты, сытно накормлены, крыша над головой есть, в казарме, несмотря на наступивший мороз, тепло и даже светло, потому что Сергей Петрович все же подключил их обиталище к электрической линии на кирпичный завод. Теперь в «русской» казарме есть даже электрические лампочки, загорающиеся по первому щелчку выключателя. Лепота. Единственное, чего не хватает подчиненным Гавриила Никодимовича, так это курева. Уши пухнут у всех со страшной силой. По слухам, которые неистребимы в любом обществе, на фрегате привезли табак, но на пайку его пока не выдают, а это непорядок. Даже царь Николашка давал солдату на фронте по четыре золотника махорки на день (примерно 20 грамм). Старший унтер, как мог, успокаивал свою беспокойную камарилью. Мол, как закончится у них испытательный срок, так он обязательно будет говорить о табачном довольствии с Андреем Викторовичем. Главный командир – человек обстоятельный, понимающий, и должон войти в положение. А пока, мол, мы тут на птичьих правах – и чтобы ни одного вяка в обход субординации по этому поводу не было. И подносил недовольному под нос тяжелый кулак. И вот началось. Публика на берегу даже шеи вытянула. «Отважный» подходит к бушприту фрегата, и оттуда на него подают буксирный трос. Неандерталки (понравилось им на море) медленно ходят по кругу, вращая кабестан – и вот уже мокрые якоря появляются из-под речных вод, а два сцепленных между собой корабля начинает дрейфовать по течению. Но вот Сергей Петрович говорит: «Поехали!», мотор коча глухо тарахтит, выбрасывая сизые клубы дыма, буксировочный трос натягивается – и «Отважный» начинает тащить громоздкую «Медузу» к устью Ближней. Задача это не такая простая, потому что течение Гаронны неумолимо сносит фрегат вниз – и вот уже буксировочный трос натянут под углом. Еще немного – и течение раскорячит фрегат по диагонали поперек устья и вытолкнет его на прибрежную отмель буквально в двух шагах от спасения. На фрегате снова отдают якорь, после чего с «Отважного», вплотную подошедшего к стрелке Ближней и Гаронны, перебрасывают на берег еще два буксировочных конца. Один из них цепляют за УАЗ, а другой сразу облепляет куча народа, готового по команде военного вождя и главного охотника навалиться и тянуть сколько потребуется. И подчиненные старшего унтера Пирогова, перемешавшиеся с римскими легионерами, тут в первых рядах. Дам, несмотря на их желание поучаствовать, вежливо, но решительно отстраняют в сторону. Тянуть конец – это чисто мужская работа. Артелью и черта бить веселее. На водительском сиденье УАЗа – сам Антон Игоревич, решивший тряхнуть стариной; он оглядывается назад и машет рукой, поле чего машина трогается, и на первой пониженной, визжа скатами по заледеневшей земле, начинает тянуть свой трос вдоль берега Гаронны вверх по течению. Как оказалось, этот буксир был зацеплен не за бушприт, а за бизань-мачту, в результате чего корма фрегата разворачивается против течения, выправляя его положение. Корабль еще гораздо ниже по течению, чем надо – осталось совсем немного. Капитан Дамиано снова приказывает поднять якорь, и фрегат трогается с места. На берегу кричат бурлацкое «раз-два, взяли!», выбрасывая сизые клубы дыма, рычат моторы УАЗа и коча – и вот уже «Медуза» входит в самое горло устья. Тут течение Гаронны осталось в стороне, а незначительный снос, который создает поток Ближней, легко компенсируется работающим мотором коча. Повинуясь команде Андрея Викторовича, люди на берегу отпускают свой конец. Они сделали свое дело, и теперь являются только зрителями. И в то же самое время Антон Игоревич чуть подает машину назад, а потом вылезает с водительского места и отцепляет от форкопа кормовой буксировочный трос. Команда фрегата быстро выбирает оба конца из ледяной воды, и одновременно с этим Сергей Петрович увеличивает обороты мотора на коче, все дальше и дальше втягивая «Медузу» вверх по течению Ближней. Дело идет не особо быстро, под форштевнем «Отважного» с треском ломается молодой ледок. Но вскоре мачты фрегата уже возвышаются среди крон прибрежных деревьев, с которых облетела последняя листва. Еще немного – и вот уже Старая Пристань. И тут киль фрегата первый раз задевает речное дно. Приехали, конечная. Трамвай дальше не идет. Капитан Дамиано приказывает отдать оба якоря, после чего люди на берегу разражаются приветственными криками и дружною толпою отправляются к верхней заводи – помогать вытаскивать на берег «Отважный», который в этой кампании свое тоже отплавал. Теперь дело остается за тем, что осталось на плаву от итальянской субмарины. Со срубленной для облегчения под самый корень рубкой и развороченной палубой, сейчас задернутой чехлом из парусины, бывший подводный корабль выглядит непривычно. Большая часть его внутренней начинки грудами громоздится на берегу. На подлодке все готово к попытке сняться с мели, лебедка и ее электромотор проверены, аккумуляторы еще способны дать ток, проводка исправна, на борту только лейтенант Гвидо Белло и техник Котов, да под бортом – два гребца в маленькой кожаной лодке. Но на субмарине ждут. Не стоит лишать людей заслуженного зрелища. И вот толпа, в которой присутствую все вожди, а также капитан Дамиано с его командой, возвращается на берег, и Петрович делает одобряющую отмашку. Увидев этот сигнал, Гвидо Белло по лестнице спускается в открытый сейчас для любой непогоды центральный пост и перебрасывает в рабочее положение рубильник правой якорной лебедки. Мотор сначала выбирает слабину, и потому работает почти бесшумно, потом якорная цепь натягивается как струна, а мотор начинает отчаянно визжать от перегрузки. И вот в тот момент, когда кажется, что он вот-вот сгорит или лопнет цепь, нос субмарины дергается и боком слезает с мели. Но, добившись этого промежуточного успеха, Гвидо Белло не торопится выключать мотор, который по диагонали тянет лодку к берегу, а берется за штурвал. Раз уж получилось сняться с мели, его задача – сделать так, чтобы субмарину выбросило на берег не где-то за устьем Ближней, а прямо перед Промзоной, даже выше по течению, чем рыболовные мостки. Главное, чтобы еще немного продержался работающий в перегруз мотор лебедки – ведь если он сдохнет, то субмарину выбросит на берег там, где придется. Но вот техник Котов кричит ему сверху, что они почти приплыли. И тут как раз раздается скрежет корпуса по дну, подтверждающий эти слова. Еще один дружный радостный крик на берегу, слышный даже тут на центральном посту. Они сделали все что могли, и добились успеха… Гвидо Белло выключает многострадальный мотор лебедки, отдает левый якорь (на всякий случай) и поднимается на палубу посмотреть на дело своих рук. Берег совсем близко. Когда наступит зима и река покроется толстым льдом, тут, у берега, этот лед будет таким толстым и прочным, что прямо на нем можно будет монтировать примитивные древнеримские подъемные механизмы, чтобы извлечь из корпуса самые громоздкие и неподъемные остатки его ценного содержимого. Но сейчас все работы на субмарине закончены, и лейтенант вместе с техником Котовым спускаются по штормтрапу в покачивающуюся на волнах легкую лодку. А на берегу их ждут объятия и поздравления. Скоро начнет темнеть, и народ шумною толпою направляется к площадке для празднеств, где уже сложен костер, а на очагах летней столовой шкворчат котлы и жаровни с блюдами, приготовленными для праздничного ужина. Дело сделано – теперь можно веселиться и играть свадьбы. 28 ноября 2-го года Миссии. Среда. Вечер. Окрестности Большого Дома, площадка для праздников у заводи реки Ближней. Глава итальянского клана лейтенант Гвидо Белло. Два месяца назад, когда я присутствовал на подобном празднестве, посвященном осеннему равноденствию, мы, итальянцы, были тут всем чужими, а я сам, хоть все видел, но ничего не понимал. Теперь же нас встречают как своих – дружескими улыбками и похлопыванием по плечам. Единственное обстоятельство, доставляющее неудобство, это ощутимый морозец: мы, жители теплого Апеннинского полуострова, в отличие от морозоустойчивых русских, к такому холоду непривычны. Правда, следует признать, что мерзнуть никому не приходится, ибо все присутствующие экипированы одинаково: в меховые шапки, рукавицы и надеваемые через голову куртки-парки из шкуры оленя. Так что холодок разве что щеки слегка пощипывает. Но лучше теплой одежды людей согревает хорошее настроение – а иначе почему женщины аборигенки развязали шнуровку, стягивающую их одежды на горле, и откинули капюшоны? Они смеются, и им хорошо. И такими же довольными жизнью выглядят русские вожди, каждый из которых окружен целым цветником. И ведь местному народу и в самом деле есть что праздновать. Когда я два месяца назад рассуждал о том, какое принуждение эти женщины испытали со стороны своих русских мужей, я еще не знал, в каких тяжелых условиях живут аборигены этого времени. Их постоянные спутники – голод и холод, и большинство из них умирают молодыми; добыча пропитания для них связана с невероятным риском, и целые кланы, бывает, вымирают по разным причинам. А принуждения просто не было. Все эти женщины – жертвы обстоятельств. Некоторые из них просто умерли бы, не встреться им сплоченная и целеустремленная группа русских, явившихся сюда строить свой новый мир. Другие влачили бы жалкое существование, понукаемые и пинаемые своими мужчинами. Русские не нападали на клан Волка, они истребили его мужчин и взяли в плен женщин, отражая неспровоцированное нападение дикой банды грабителей и мародеров. Третьи изгнаны из своих кланов: их или выдворили из дома, указав дорогу туда, где их примут, или прямо здесь обменяли на глиняную посуду и стальные ножи. Я сам наблюдал, как вожди и шаманы с трясущимися от возбуждения руками торговались с невозмутимыми, будто британские лорды, синьором Сергием и синьором Андреа. А все дело в том, что жизнь местных мужчин коротка, многие погибают на охоте, а их вдов местные вожди считают обузой – их нехотя кормят в тучные годы, и изгоняют прочь в голодные. Стремятся они избавиться и от лишних детей, ведь это тоже рты, которые хотят есть. Зато народ, который возглавляют синьор Сергий и синьор Андреа, гораздо более благополучен, а его вожди смотрят на десятилетия вперед, а не полгода-год, как местные. Поэтому они примут и обиходят всех: и женщин, на труде которых тут держится все, и детей – будущую опору местного общества через десять-двадцать лет. Теперь я смотрю на окружающих совсем другими глазами. Здешнее общество сурово и не прощает ошибок, но вместе с тем, оно справедливо ко всем своим членам. Все в сборе – и праздник начинается. Первым речь-проповедь говорит падре Бонифаций, и теперь я его вполне понимаю. Он благодарит Великого Духа за то, что тот благословил труды местного народа ради общего блага, за жарко горящий огонь в очагах, за мир и единство, царящие в местных семьях. Потом он обратился к собравшимся и напомнил им, что Великий Дух только благословляет то, что в поте лица своего добывают люди. И мир, и единство они – то есть мы – тоже должны творить собственными делами, ибо нет хуже человека, чем тот, что станет причиной ссор и раздоров. Потом перед собравшимися вышел синьор Сергий и сказал, что право зажечь праздничный костер предоставляется героям сегодняшнего дня: мне и Раймондо Дамиано. И бурные крики одобрения со всех сторон – будто мы не два скромных итальянских моряка, а как минимум оперные дивы из Ла-Скала. Я, честно говоря, даже растерялся. По местным меркам, это очень высокая честь, и разве может ее удостоиться находящийся в плену враг? И только потом я понял: синьор Сергий, как это говорится у русских, поставил телегу впереди лошади. Мое испытание закончено, и на этом празднике меня должны провозгласить полноправным гражданином. Но подобные объявления синьор Сергий делает, когда костер уже горит, и в тоже время я и Раймондо, как ни крути, сегодня отличились, и местные обычаи требуют, чтобы костер зажигали именно герои дня. Мы переглянулись и взяли из рук девиц приготовленные для нас зажженные факелы, а потом подошли и подожгли этот костер. И снова крики одобрения. – Помяни мое слово, Гвидо, – шепнул мне Раймондо, когда мы отошли от горящего костра, – не успеет синьор Сергий объявить «свободную охоту», как тебя тут же схватят и захомутают брачными шнурами по самую шею. Для того нас и вывели на всеобщее обозрение… – Что за «свободная охота», Раймондо? – встревожился я. – Скоро узнаешь, – ответил он, – минуточку терпения. Знаю я эту свободную охоту: сначала местные девицы метко стреляют, и только потом смотрят, в кого… Но как раз в этот момент синьор Сергий начал говорить, и я весь обратился в слух. И точно – моя первоначальная догадка оказалась верной. Нас всех, итальянских моряков, объявили выдержавшими испытательный срок, и мое имя было упомянуто особо, как главы новосозданного клана «Итальянцы». А я-то думал, что мой статус временный, ровно до того момента, когда закончится разборка субмарины. Но почему синьор Сергий не упомянул моего приятеля?