– В таком случае возражения снимаются, – согласился главный охотник. – Будем аквилонцами. Звучит, по крайней мере, красиво, и смысл соответствует. – Дело в том, что до сих пор мы никак не пытались идентифицировать наш народ в целом, – сказал Петрович. – «Племя Огня» – это, по сути, мы, Прогрессоры, Лани, полуфриканки и женщины бывшего клана Волка. Бывшие французские школьники к этой общности примыкают только боком, а римляне, думнонии, аквитаны и даже наши соотечественники из эпохи смут и революций стоят как бы наособицу. Определение «Народ Великого Духа», напротив, слишком широкое. В Творца Всего Сущего тут веруют все местные кланы – так называемый «первобытный анимализм» еще не одержал над ним окончательную победу. Хотим мы того или нет, но мы строим государство. Единственный неместный компонент нашего общества, не дошедший до уровня государственного строительства – это группа аквитанов-васатов. Там, у них дома, Цезарь им уже на пальцах, насколько они неправы, а тут мы должны просто переварить эту группу, не заморачиваясь сохранением ее культурных традиций. Все остальные, даже думнонии, не мыслят своего существование без государства, поэтому игры с племенным существованием надо заканчивать. Мы уже переросли этот уровень, ибо собираем вокруг себя людей не по кровному родству, а согласны принять к себе любого, кто готов разделить наши цели и идеалы. Насколько я помню историю, именно таким путем начинались Древний Рим и Киевская Русь – потом из них выросли державы мирового уровня. И в то же время закосневшая в племенной обособленности Древняя Греция так и осталась конгломератом городов-государств, и в целом, скорее, существовала как культурное явление. – Я думать, как Сергий ап Петр, – сказал отец Бонифаций. – Аквилония – красивый названий и не связанный ни с чем плохим. Пусть быть так. Никто не быть обижен. Все равны: русский, местный, француз, думноний, римлянин и аквитан. – Так мы и думать, – сказал Гай Юний. – Аквилония – это Новый Рим на этот холм. – И я тоже согласный, – сказал Ролан Базен. – Но, месье и медам, какой у нас тогда быть флаг, герб, гимн и государственный устройство? Без это государство никак. – Государственное устройство – Народная Республика Аквилония, – сказал Сергей Петрович. – Флаг – красный, в знак нашей преемственности от племени Огня. А герб и гимн… я думаю, что не стоит так далеко забегать вперед, потому что у нас пока нет оркестра, который мог бы исполнять наш гимн, да и с символикой герба тоже не все так просто. Не стоит натужно выдумывать то, что должно прийти к нам само. – Хорошо, месье Петрович, – согласился молодой француз, – не будем торопиться. А то я думать, что вы проталкивать нам красный пятиконечный звезда и серп да молот… – Нам не нужны символы, которые разделят наше общество, вместо того, чтобы объединить, – пояснил тот. – По этой же причине нам не подойдет римский орел, ведь его своим прикосновением испоганил величайший злодей всех времен и народов. – А как же тогда Красный Знамя? – хитро прищурившись, спросил глава французского клана. – Разве он не будет нас разделять? – Я ведь уже говорил – красный цвет это символ огня, то есть знаний, которые мы принесли местному народу, – вздохнул Петрович. – К тому же римские легионы ходили в бой под красными штандартами, и первое знамя Франции, орифламма, тоже было красным. Под красными знаменами с ликом Христа русские князья бились на Куликовом поле и стояли на Угре. Надеюсь, ты не будешь спорить с этими фактами? – Туше, месье Петрович, – сказал Ролан Базен, – действительно, красный знамя без символов не будет нас разделять. Вы прав, а я ошибаться. Даже наш друг Виктор Легран начинает беситься, когда видит трехцветный флаг Франция, который он считать флаг монтаньяр, и совершенно равнодушен к красный цвет. – Ты бы тоже бесился, если бы тебе за просто так собирались отрубить голову люди, выступающие под этим флагом, – сказал Андрей Викторович. – Впрочем, мне кажется, что наша дискуссия зашла куда-то не туда. Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы назвать государство, которое мы строим, Народной Республикой Аквилония? Кто против? Воздержался? Принято единогласно… Так, решением Совета Вождей, племя Огня стало Аквилонией, и вожди приступили к обсуждению подготовки к главному предприятию зимы. Выступить на Большую охоту планировалось в первой декаде января, но еще третьего числа ударили сорокаградусные морозы, так что задуманный и почти подготовленный поход пришлось отложить до лучших времен. В такую погоду хороший хозяин не только собаку – мышку из дома не выгонит, ибо зверушке сразу наступит лютая смерть. Единственным разрешенным занятием под открытым небом была заготовка и доставка в дома дров, в первую очередь отходов лесоповала и пилорамы. При этом Петрович, на случай дальнейшего ухудшения погоды, распорядился сделать в каждом доме максимально большие запасы топлива, и теперь возле каждого очага громоздились огромные поленницы. Арктический антициклон висел над поселением племени Огня почти три недели, а потом разыгрался свирепый буран, продолжавшийся больше суток. Как сказал потом Гай Юний, это в небесах повздорили между собой братья Аквилон и Фавоний, в будущем больше известные под греческими именами Борей и Зефир[19], выясняя, кому из них властвовать над этой землей. Пока небесные братцы ссорились, выдирая друг другу пышные власы, носа на улицу высунуть было невозможно. Вот тогда-то и пригодились накопленные топливные резервы. И когда драка ветров наконец закончилась, и побежденный Аквилон гордо удалился в свои северные владения, потеплело до более приемлемых минус пятнадцати днем, но местность вокруг стало не узнать. Если гладь Гаронны вымело до блеска, не оставив и снежинки, а Большой Дом, стоявший посреди бора, выглядел еще ничего: сугробы под дверью были не больше, чем по пояс, – то здания на Промзоне замело под самые окошки. Пришлось обитателям русской казармы снова браться за лопаты, чтобы откопать сначала себя, а потом и все прочие здания. Примерно в то же время на УАЗе туда прорвались Сергей Петрович с Валерой. Когда открыли дверь электростанции, то оказалось, что расходный бункер газогенератора почти опустел. Дров осталось совсем чуть-чуть. Еще бы немного – и все. Сначала бы в поселении погас свет, а потом замерзшая вода разорвала радиатор и блок цилиндров, после чего на электричестве можно было бы ставить крест. Такое лечится только заменой мотора, но в местных условиях сие невозможно. При этом старший унтер, которого теперь по-свойски по большей части называли Никодимычем, указал на «городскую» недоработку планировки жилых домов. По его словам, дверь из сеней должна была открываться не прямо на улицу, а в крытый двор, часть которого следует отводить для хранения запаса дров. Также каждое такое помещение должно быть оборудовано деревянным коробом для доступа воздуха, метра на два возвышающимся над коньком крыши – на тот случай, если буран заметет дом целиком. И тогда в зимнюю непогоду вообще отпадет необходимость выходить под открытое небо, и люди внутри не задохнутся, и огонь в очаге не погаснет, если даже все здание превратится в один большой сугроб. Внимательно выслушав знающего человека, Петрович сказал, что будущим летом этот недостаток будет исправлен, а пока придется выходить из сложившейся ситуации с тем, что уже построено. – Любит вас Господь, Сергей Петрович, – вздохнул старший унтер, – и бережет для каких-то целей, а иначе хлебнули бы вы горя. Но и нам, раз уж мы тут с вами, от этого тоже хорошо. Одним словом, короткий, меньше девяти часов, световой день двадцать пятого января был употреблен на самые необходимые хлопоты по расчистке дорог и придомовых территорий от снежных заносов. И вот двадцать минут пятого солнце, просвечивающее через редкие облака, коснулось линии горизонта, и на Промзоне и у Большого Дома включили обычное уличное освещение, ведь к пяти часам уже наступит темнота. Отправляться на Большую охоту предстояло на следующее утро. Один из миров Главной Последовательности. 1 июля 2002-го года. Понедельник. 21:34 UTC. На высоте 11.000 метров над Боденским озером. Солнце в этих краях село еще два часа назад, и только на высоте одиннадцать километров над северо-западной частью горизонта алела узкая полоска зари. И, как во всех мирах основной последовательности, не испытавших благотворных боковых толчков, в темном небе наперерез друг другу на одной и той же высоте сближаются два самолета, а на земле, в Цюрихском центре управления полетами компании «Skyguide», суетится между дисплеями маленький человек, авиадиспетчер Петер Нильсен. Непосредственный виновник того, что должно произойти меньше чем через минуту, он, даже умирая под ножом мстителя за свою семью, ничего не поймет и ни в чем не раскается. Впрочем, до основных виновников трагедии так просто с ножом не добраться. А это – руководители швейцарской диспетчерской компании, поставившие мелочную экономию на оплате персонала и поддержании оборудования в работоспособном состоянии[20] превыше безопасности полетов, а также высшие функционеры ИКАО, сохранявшие архаический приоритет указаний диспетчера над рекомендациями автоматической системы предотвращения столкновения в воздухе (TCAS). Эти люди как раз таки все поняли, но ни в чем не признались, постаравшись свалить всю вину на экипаж разбившегося русского самолета. Итак, Ту-154М авиакомпании «Башкирские авиалинии», чартерный рейс ВТС 2937, выполнял полет из Москвы в Барселону, имея на борту шестьдесят девять человек[21]: девять членов экипажа, флайт-менеджера авиакомпании, двух технических специалистов, семь случайных пассажиров и пятьдесят два члена организованной детской группы (лучшие ученики специализированной школы ЮНЕСКО в Башкортостане, а также победители олимпиад). Дети были и среди случайных пассажиров. Всего на борту было сорок девять детей и двадцать взрослых, а это только треть от максимальной загрузки. Самому старшему (командиру корабля) пятьдесят два года, самой молодой пассажирке – всего четыре. Полет продолжался уже два часа сорок пять минут. Позади остались западные регионы России, Белоруссия, Польша, Чехия и почти вся южная Германия. Двенадцать минут назад борт миновал Мюнхен. Сейчас самолет летел вдоль границы Германии и Швейцарии. Если посмотреть направо, на север, то там Германия – с такой высоты она просматривается до самого Кельна. Земля там покрыта сплошным ковром сияющих огоньков, местами сливающихся в сплошное зарево. Это светятся окна в домах и фонари на улицах крупных городов и бесчисленных маленьких деревень. Если посмотреть налево, на юг, то там – не менее густонаселенная Швейцария, за которой скорее угадывается, чем видна невооруженным глазом вздымающаяся к небесам темная громада Альп. Луны на небе нет, поэтому сияние звезд соперничает с россыпью огней на земле. Второй самолет, почтовый Боинг-757 компании DHL, рейс DHX 611 полчаса назад вылетел из Бергамо и направлялся в Брюссель. В нем летят лишь два человека: командир экипажа и второй пилот, а также почта и разные срочные грузы, которые слишком долго отправлять по железной дороге или по морю. Меньше чем за минуту до возможного столкновения диспетчер, наконец, заметил опасное сближение, но в результате великого аврала (по второму терминалу ему требовалось заводить на посадку в аэропорту Фридрихсхафена запоздавший А-320) он перепутал «право» и «лево», или, скорее всего, перепутал сближающиеся борта. По правилам аэронавигации, если встречный самолет находится справа, то экипажу следует снижаться, а если слева, то набирать высоту. Эта же логика была заложена в аппаратуру TCAS. Диспетчер сообщил экипажу Ту-154 о том, что Боинг-757 находится справа от них «на два часа» и поэтому указание снижаться выглядело для экипажа логичным, в то время как он находился слева. Это Ту-154 находился «на два часа» относительно Боинга. Поэтому в кабине Ту-154 аппаратура автоматического предупреждения о столкновении непрерывно благим матом орала пилотам «Клайм, клайм, клайм!» (вверх, вверх, вверх), в то время как диспетчер Нильсен приказывал им снижаться. В то же время сообщение с Боинга о том, что тот тоже снижается согласно указаниям TCAS, маленький человечек так и не услышал, потому что работал в это время за вторым терминалом. Глазами пилоты сближающихся самолетов увидели друг друга только тогда, когда до столкновения им оставалось пролететь около пятисот метров (десять длин собственного корпуса), и лишь тогда командир экипажа Ту-154, отчаянно матерясь (зафиксировано на пленке речевого самописца), потянул штурвал на себя. И в то же время командир Боинга, тоже с руганью, но уже английской, отдал штурвал еще сильнее, ускоряя снижение. Но шансов на спасение естественным путем у самолетов уже не было: даже гораздо более маневренным истребителям, чтобы безопасно разойтись в подобной ситуации, надо начать предпринимать активные действия за четыре секунды до возможного столкновения. Но у этих обоих экипажей таких секунд было только две, и управляли они отнюдь не истребителями. Но ровно за две десятых секунды, или за пятьдесят метров до точки пересечения курсов, прямо перед носом Ту-154 полыхнула ослепительная вспышка мгновенно открывшегося межвременного перехода – и он мгновенно проглотил русский самолет. Продержавшись три десятых секунды, переход захлопнулся, но только для того, чтобы тут же, с такой же вспышкой, открыться вновь перед носом Боинга, уже миновавшего опасное место. В результате от двух самолетов в ночном европейском небе не осталось ничего, кроме полусекунды яростного света – такого яркого, что в ночной тьме его видели даже в Кельне и по ту сторону Альп в Италии. Основной версией катастрофы стала следующая: самолеты претерпели прямое столкновение, взорвались и разлетелись на мелкие обломки, которые упали в воды Боденского озера. Тем более что появились свидетели, которые, честно округляя глаза, врали напропалую, что видели столкновение и взрыв, а также горящие обломки, падающие в воду. Были организованы поиски (довольно небрежные), и по их окончании комиссия сделала вывод, что самолеты разрушились на мелкие фрагменты, которые глубоко ушли в илистые отложения – и поэтому от погибших самолетов не осталось ничего, что можно было бы обнаружить. В руках у следствия остались только переговоры бортов с диспетчером, списки пассажиров и членов экипажей обоих рейсов, а также грузовой манифест Боинга, из которого следовало, что он не вез ничего, что могло бы взорваться в воздухе. Согласно отчёту следственной комиссии, как и в других мирах Главной Последовательности, где обломки исправно падали в окрестностях германского города Юберлинген, непосредственными причинами столкновения стали: 1. Авиадиспетчер не смог обеспечить безопасное эшелонирование между самолётами, инструкция снижаться экипажу самолёта Ту-154 была передана слишком поздно. 2. Экипаж Ту-154, согласно указанию центра управления воздушным движением, выполнял снижение и продолжил его, несмотря на возникшее указание TCAS набрать высоту; был выполнен манёвр, противоположный требованию TCAS-RA. Следственная комиссия также отметила: 1. Интеграция ACAS/TCAS в авиационную среду была неполной и не по всем критериям соответствовала философии производителя. Инструкции ИКАО, регламентирующие работу ACAS/TCAS, инструкции по эксплуатации производителя TCAS, документы, которыми руководствовались национальные авиаперевозчики, не были стандартизированы, были неполными и частично противоречили друг другу. 2. Руководство службы управления воздушным движением не обеспечило достаточное количество персонала и мирилось с его нехваткой во время работы в ночную смену. 3. Руководство службы управления воздушным движением в течение нескольких лет не принимало меры и мирилось с тем, что в ночную смену только один диспетчер управлял воздушным движением, когда его напарник отдыхал. Кроме этого, в отчёте отмечались и другие ошибки руководства «Skyguide» и ИКАО, но ни о каком наказании истинных виновников трагедии речи не шло. В результате, как это обычно и бывает в подобных случаях, пострадал «стрелочник», а те, кто поставил его в условия, сделавшие ошибку неизбежной, отделались только легким беспокойством. Более того, европейские власти и страховые фирмы сделали все возможное, чтобы представить виновниками катастрофы экипаж разбившегося Ту-154 и авиакомпанию «Башкирские авиалинии». 25 января 3-го года Миссии. Пятница. Вечер. Воздушное пространство над северной оконечностью альпийского ледника, располагающегося на месте современного Боденского озера, высота 10.500 метров над уровнем моря, борт Ту-154М «Башкирских авиалиний», рейс ВТС 2937. Пилотов ослепила ярчайшая вспышка, непроизвольно заставив зажмуриться, и как раз в этот момент самолет тряхнуло так, словно грузовик наехал на ухаб. В салоне с верхней полки попадала ручная кладь, закричали внезапно разбуженные люди. Впрочем, пережив эту пертурбацию, Ту-154 тут же выровнялся и продолжил полет по прямой. И только альтиметр показывал, что самолет продолжает набирать высоту. Но показаний приборов никто не видел, потому что командир воздушного судна, второй пилот, штурман и проверяющий пилот перед самым катаклизмом напряженно вглядывались в безлунную тьму за лобовым остеклением, стремясь углядеть пересекающий их курс чужой самолет. Это обстоятельство дополнительно усугубило ослепляющее воздействие на их глаза вспышки открывающегося межвременного перехода. Меньше всего пострадал бортинженер, и то только потому, что его рабочее место располагалось вдоль правого борта, и в момент вспышки он смотрел на свою приборную панель, а не вперед. Но даже в периферийном зрении вспышка оказалась настолько сильна, что секунд тридцать тот ничего не видел перед собой, кроме плавающих световых пятен. Вспышка хлестнула по иллюминаторам вскользь, так что никто из пассажиров от нее не ослеп, к тому же почти все они в момент толчка спали. И теперь, когда неведомая сила внезапно встряхнула людей, будто оловянных солдатиков в картонной коробке, в пассажирском салоне[22] творилось что-то невообразимое. Напуганные до смерти, все они повскакали с мест. Кто-то завизжал, думая, что в самолете взорвалась бомба. У одной из женщин-пассажирок, не входившей в организованную группу, закатился в плаче маленький ребенок. Однако самолет не развалился на куски, не начал падать, а продолжал полет, уверенно гудя всеми тремя двигателями. Пассажиры стали успокаиваться. И только тут все заметили невообразимую странность – там, снаружи воздушного корабля, за иллюминаторами, было светло… Это был мягкий свет заката, заливающий внутренности пассажирского салона розоватыми отсветами. Люди кинулись к иллюминаторам, и тут же раздались изумленные восклицания. «Что это? Что случилось?!» – слышались возгласы. Никто уже не сидел на месте. Отталкивая друг друга, люди льнули к иллюминаторам, пытаясь понять, откуда посреди ночи взялось это раскинувшееся на полнеба закатное зарево. Самого источника света невозможно было увидеть – очевидно, он находился прямо по курсу. Но крылья самолета ярко заливал все тот же розовый свет – так может быть только на закате или на рассвете. Но ведь этого не может быть! Сейчас же глухая ночь, и часы показывают 23:35 по европейскому времени! – Смотрите! Внизу! – звонко закричал кто-то. А внизу простиралась бескрайняя, совершенно дикая тундра: ни огонька, ни проблеска – ни малейших признаков каких-либо населенных пунктов…. Ее хорошо могли видеть пассажиры, сидевшие с правой стороны. Те же, кто сидел слева, наблюдали величественную громаду ледника, накрывшего Альпы – только кое-где сквозь него торчали пики самых высоких гор. Апокалиптичность картины усугублялась светом багрового заката, заливающим ледник – великолепное и вместе с тем зловещее зрелище…. Сначала в салоне стояла изумленная тишина, перемежаемая лишь детскими всхлипываниями. А потом как-то резко стал нарастать гул встревоженных голосов. Пассажиры были совершенно растерянны, и их все более и более поглощало одно чувство – ужас. Ужас перед тем необъяснимым, что с ними произошло. Нет, это еще не была та всепожирающая паника, когда потерявшие разумение люди начинают беспорядочно метаться, губя тем самым себя и окружающих, но что-то очень близкое. Но тут на спасение ситуации бросились бортпроводники. Им тоже было страшно, они тоже не понимали, что происходит, но эти суровые профессионалы знали, что если самолет продолжает лететь ровно, пол под ногами не кренится и не уходит из-под ног, не слышно звуков разгерметизации салона, а отрицательная перегрузка не прижимает людей к потолку – значит, жизни пассажиров ничего не угрожает. Люди, выбирающие себе такую профессию, подсознательно готовы к тому, что в любом полете может случиться нештатная ситуация, и, более того, их к этому направленно готовят: что нужно делать при разгерметизации салона, при аварийной посадке, а также в том случае, если, как сейчас, среди пассажиров готова вспыхнуть паника. Древние греки делили людей на три категории: на тех, кто жив, тех, кто мертв и тех, кто в море. К профессионально летающим по воздуху даже в двадцать первом веке последнее определение относится чуть более, чем полностью. – Уважаемые пассажиры, прошу всех успокоиться и соблюдать тишину, – бодрым и уверенным голосом, словно и не было никакого потрясения, сказала в микрофон старшая бортпроводница. – Ничего страшного не произошло, мы не падаем, самолет летит нормально, и в том, что на самом деле случилось, мы сейчас разберемся. Оставайтесь на своих местах и сохраняйте спокойствие. Увидев, что ее подчиненные – две бортпроводницы и один бортпроводник – начали обходить ряды, успокаивая и утешая пассажиров, она повесила на место микрофон и взяла в руки телефонную трубку самолетного переговорного устройства. – Алексей Михайлович, – сказала она, теперь уже не скрывая своей тревоги, – у нас проблемы… А между тем в кабине пилотов происходило вот что. Зрение окончательно восстановилось только у бортинженера, в то время как у всех остальных в глазах еще плясали световые чертики. Андрей Ильгизович Васимов, тридцати семи лет от роду (опыт работы бортинженером на Ту-154 двенадцать лет и шесть месяцев) наконец, протерев глаза, увидел, что пилотскую кабину заливает багрово-алый свет, как будто самолет летит прямо на исполинский пожар. Посмотрев вперед, мужчина испытал желание ущипнуть себя за руку: за лобовым остеклением закатывалось за горизонт огромное рдеющее солнце, а полнеба впереди полыхало заревом исполинского заката. А ведь только что за бортом была безлунная ночь. Он глянул на приборную панель: ни одного тревожного транспаранта или красной лампочки. Что бы ни произошло, было ясно, что самолет перенес это без всяких последствий, и сможет держаться в воздухе до тех пор, пока в баках есть горючее. Бортинженер с облегчением выдохнул. Отстегнув ремни и привстав, он заглянул вперед и вниз через плечо второго пилота – и обомлел от открывшейся картины: по сравнению с ней невесть откуда взявшийся багровый закат оказался сущей ерундой. Самолет летел прямо над границей спускающегося с гор исполинского ледника, справа переходящего в заснеженную тундру, а впереди и чуть правее, почти на границе видимости, подсвеченные розовым, курились несколько вулканов[23]… И ни следа Европы двадцать первого века, над которой они летели еще минуту назад. Бортинженер обвел взглядом кабину, убедившись, что с товарищами ничего страшного не произошло. Проверяющий пилот скорчился в своем кресле, прижав ладони к лицу. Командир, держа штурвал, смотрит прямо вперед и повторяет «Только без паники, только без паники, только без паники», и ему вторит второй пилот «я ничего не вижу, я ничего не вижу, я ничего не вижу». Штурман тоже смотрит вперед. – Алексей Михайлович, у вас все в порядке? – спросил бортинженер, обращаясь к командиру. – Я почти полностью ослеп, но постепенно это проходит, – ответил тот глухим голосом, а потом, издав нечто, похожее на легкое хмыканье, спросил: – во что это мы вляпались – в ядерный взрыв? – Если бы это был ядерный взрыв, то мы бы сейчас с вами беседовали не друг с другом, а непосредственно с Всевышним. – В голосе бортинженера явственно слышалось облегчение. – Я не смотрел вперед, так что ничего не видел; была яркая вспышка, и после этого я тоже ослеп секунд на двадцать, а потом постепенно все прошло… – Это действительно было похоже на вспышку ядерного взрыва, – сказал штурман. – Ты, Андрей, схватил ее периферийным зрением, а нам она ударила прямо в глаза. Этот чертов встречный… когда я почувствовал удар, то подумал, что это мы с ним столкнулись… – Если бы мы с ним столкнулись, даже по касательной, то сейчас бы уже летели кувырком вниз с одиннадцатикилометровой высоты, – усмехнулся командир. – Андрей, как машина? – Аппарат в порядке, что ему сделается, – ответил тот, – ни одного тревожного сигнала, что радует. А вот о том, что не радует, я даже не представляю, как вам и сказать… – Да уж говори, не томи… – Командир вздохнул. – Если техника в порядке, то я и не знаю, что и подумать. Наверное, что-то связанное с той вспышкой? – Наверное, связанное… – Фраза бортинженера, сказанная медленно и тихо, прозвучала интригующе. – Точнее, наверняка… Впрочем, если я вам скажу, то вы мне точно не поверите. Скажете, что я издеваюсь над временно ослепшими товарищами. – А ведь ты точно издеваешься! – сказал командир. – Не так ли, Степан? – Издевается, и еще как! – нарочито весело подтвердил штурман. – Андрей у нас шутник… В этот момент проверяющий пилот отнял ладони от лица и сказал: – Товарищи, а ведь я уже что-то вижу… – И я тоже вижу, – сказал усиленно моргающий второй пилот, прекратив бормотать, – но, шайтан его побери, откуда тут взялось это солнце? – И через секунду добавил изумленно: – Ой, мля… – Что там, Максут? – В голосе командира звучала тревога. – Сейчас, Алексей Михайлович, прозреешь, и сам все увидишь, – вместо второго пилота ответил проверяющий. – Летим мы и в самом деле как ни в чем не бывало, но вот где и куда – это большой вопрос… – Только без паники… – сказал командир, – сейчас разберемся… И в этот момент последовал вызов от старшей бортпроводницы. – Мы тут, Ирина Алексеевна, все немножечко ослепли… – Командир говорил спокойно и даже немного весело, стараясь подбодрить своих подчиненных, – но, кажется, это уже проходит. Сейчас разберемся, что к чему, и сразу поставим вас в известность. Единственное, что понятно – самолет не имеет никаких повреждений и может продолжать полет. Вы слышите? Нам ничего не угрожает. Главное, чтобы не было паники. Успокойте пассажиров… – ДжиПиЭс сдох, радиомаяки тоже, – сказал штурман, также прозревший. – Мдаа… – Он глубокомысленно кашлянул, выражая свое недоумение. – Если бы нас даже занесло в Антарктиду или Канаду, спутниковая навигация продолжала бы работу… – Максут, – обратился командир ко второму пилоту, по совместительству выполняющему обязанности радиста, – попытайся связаться хоть с кем-нибудь, кто нас услышит, хоть на земле, хоть в воздухе, а ты, Степан попробуй визуально привязаться к наземным ориентирам. Ну где у нас на земле имел место горный массив с ледниками на юге и тундра на севере?