Звонила Марианна. Женщина, которая некогда меня родила и которую я отказывался называть мамой. Из всех, кто мог позвонить в эту минуту, именно с ней мне хотелось говорить меньше всего. Не потому, что сказать было нечего, а как раз наоборот. У нас накопилось слишком много неулаженных конфликтов, чтобы толком поговорить в последний раз. Что можно уладить за несколько минут — больше времени я ей дать не готов, — упорядочить все неурядицы, которые горой высились между нами, аккурат перед моей смертью? Я отклонил звонок. И если уж признаваться, о чем я больше всего сожалею, так именно об этом. О том, что, сидя в машине и зная, что еду навстречу своей казни, я не ответил на мамин звонок. * * * Очень-очень немногим дано знать заранее, когда они умрут. Столь же немногим дано знать почему. Я хотел стать исключением из этого правила. Хотел знать, почему я не заслуживаю жить. Второй раз за день я свернул с магистрали на плохонькое шоссе, а затем на вовсе хреновую щебенку. Щебенка была — или есть — прямая как стрела, но аккурат возле заброшенных нефтеразработок делает поворот. Только свернув, я увидел встречающих. Насчитал шесть человек — пятерых мужчин и одну женщину. За спиной у них были припаркованы две машины. Фары освещали место встречи. Винсент, мой вновь обретенный брат, сидел на капоте одной из машин. От него так и разило заносчивостью, какой я ожидал от мужчины в его странной позиции. Один из остальных сделал мне знак остановиться чуть поодаль. Я выполнил инструкции и вышел из машины. Вернее, нет, не вышел. По меньшей мере еще минуту сидел в машине с выключенным мотором и только потом открыл дверцу и вышел. Я послал эсэмэску Люси. Пожалуй, кратчайшую из всех, но самую важную. Черт побери, как же мне хотелось встретить смерть с достоинством. Быть таким же крутым, как герои кино перед смертью. Несгибаемые, улыбающиеся, с острой, как нож, репликой на губах. И по крайней мере с семью автоматическими пистолетами под пиджаком. Я думал добыть и взять с собой оружие, но отказался от этой мысли. Стрелок я паршивый, ни разу не брал в руки пистолет с тех пор, как нечаянно застрелил того парня. Так что с помощью оружия мне нипочем не выбраться из ситуации, в какой я очутился. А стало быть, лучше всего прийти, как уговорено, — без оружия, без защиты, в одиночку. Пот ручьем тек по спине, когда я подходил к компании, где единственным, кого я знал, был Винсент. Он кивком поздоровался и соскользнул с капота. Слева в твердой сухой земле вырыли глубокую яму. Лопата валялась рядом. — Прекрасно, что можно повидаться вот так, экспромтом, — сказал Винсент с искренней признательностью в голосе. Мне вспомнилась последняя поездка в Техас. Мы встречались в Галвестоне с подружкой Сары Техас и узнали, что Люцифер как-то связан со Швецией. Я много размышлял по поводу этой связи. И вот теперь знал. В Швеции у него был брат. Которого он так ненавидел, что хотел видеть мертвым. Меня его спектакль ничуть не интересовал. Я был зол, до смерти испуган, но хотел разобраться, в чем дело. — Ты просил меня найти Мио, — сказал я. — Хотя знал, что он у Дидрика. Винсент подошел на несколько шагов ближе. — Не припомню, чтобы я о чем-то тебя просил, — сказал он. — Не лично. Через третье лицо. — У нас у всех много способов связи. — Да мне плевать, какая у тебя связь. Мне просто интересно, какой смысл заставлять меня искать ребенка, который вовсе не пропадал. Чтобы полиция не теряла ко мне интерес? — Именно. После того, как я приказал похитить Беллу, и после всего случившегося дальше я опасался, что полиция купится на твою болтовню о том, что ты жертва заговора. В такой ситуации Дидрик не сумеет воздействовать на своих коллег. Вот я и дал тебе задание, которое вынудит тебя по-прежнему контактировать с множеством людей, которых, как я полагал, добрый Дидрик держит под присмотром и которыми он сыт по горло. — Чтобы еще несколько человек погибли, а меня обвинили в еще нескольких убийствах? Я дышал слишком тяжело, сам чувствовал. Со зрением тоже творилось неладное. Контуры расплывались, перед глазами мельтешили молнии. Голова болела, во рту все словно разбухло. — Ты должен понять, сколько всего на меня навалилось, — сказал Винсент. — Практически этим людям рано или поздно все равно бы пришлось умереть. То, что Дидрик готов был сделать ради защиты своей семьи, вызывало уважение. В самом деле, снимаю шляпу. Ребекка тоже действовала неплохо, но Дидрик — настоящий герой. Что само по себе большой плюс. Я мог крутить парнем как угодно. Не потому, что мне требовалось от него так много, но я должен был иметь что-то, когда приду забирать Мио. Дидрик, Дидрик, Дидрик. Что бы Люцифер делал без его импульсивности и отчаяния? — Значит, ты не собирался оставлять ему мальчика? — Ты с ума сошел? Никогда в жизни, черт побери. Но Дидрик, он вроде тебя. Не понимал, что такое семья. — Ты только что хвалил его именно за сильную любовь к близким. — К его собственным. Но он совершенно недооценивал чувства, какие я не мог не испытывать к моему сыну. Тем более единственному. Горе тому, кто попробует отнять его у меня. У меня на языке вертелись тысячи комментариев, но я смолчал. Если бы Винсент хоть чуточку любил своего сына, он прежде всего никогда бы не разлучил его с матерью. Винсент набрал в грудь воздуху, обвел взглядом окрестности. Один из его подручных сплюнул в песок, другой потянулся за брошенной наземь лопатой. — Много лет назад я решил призвать тебя к ответу, — сказал Винсент. — Чтобы ты понес заслуженное наказание. Даже в самых смелых фантазиях я не мог себе представить, что именно Сара обеспечит мне такую возможность. Втянет тебя в эту заваруху — вдобавок после своей смерти — и даст мне фантастический шанс навести порядок. Пожалуй, именно это слегка меня раздражает — что я потратил чертовски мало энергии. Мерзость, в которой ты бултыхался последние недели, — результат операции, которую я изначально задумал, чтобы наказать Сару, а не тебя. Операция давно завершилась, цель была достигнута. А потом вдруг возник не кто-нибудь, а именно ты. На тебя я бы охотно потратил куда больше сил. Но с другой стороны… Не надо забывать, что я сумел превратить твою жизнь в ад как раз благодаря Саре и Дидрику. Не будь их, моя месть тебе наверняка бы выглядела абсолютно иначе. Он покачал головой. Я несколько раз моргнул. Зрение работало хуже обычного, да и различать слова становилось все труднее. Нюансы исчезли, осталась только сама суть сказанного: ничто из случившегося за последние недели изначально не имело ко мне касательства. Я оказался просто втянут в историю. И Люциферу это было очень на руку. — И зачем давать мне задание найти того, кто подставлял меня под два убийства? Я понимаю, зачем искал Мио, но вот это… все же непонятно. Винсент склонил голову набок. — Что ты видишь, глядя на Дидрика? — спросил он. Я не мог ответить, и он ответил сам: — Ты видишь чертовски честного человека. Из тех, кто никогда не делает ошибок, всегда поступает правильно. Я с трудом поверил ему, когда он взял на себя ответственность за смерть Бобби и Дженни. Существовал известный риск, что все стало сложнее, чем я думал, сидя в Техасе. Мне нужна была уверенность. Но сейчас это уже не так важно. Ты здесь и понесешь наказание. Это единственное, что идет в расчет. Единственное, что идет в расчет. Даже больше, чем факт, что Мио исчез? Я попытался выиграть время. — Сара знала, что у нас с тобой один отец? Можно бы поставить вопрос и по-другому. Спросить, знала ли Сара, что мы братья. Но это слишком уж сильно сказано. — Она знала, что я как-то связан со Швецией. А еще знала, что я терпеть тебя не могу. Глупо с моей стороны сообщать подобную деталь, но я всего-навсего человек. Если ненавидишь кого-то так, как я ненавижу тебя, трудно скрыть свою ненависть. Ненависть. Жаркая, раскаленная ненависть. Я должен узнать ее причину. Прежде чем все закончится, прежде чем умру. — Почему? — спросил я. Слово выдохнулось само, вылетело шепотом. В левом плече возникла колющая боль. Я пытался пошевелить плечом. Без толку. — Потому что ты предатель! Его крик словно удар в лицо. Я невольно отшатнулся. — Черт побери, я никого не предавал. Ты имеешь в виду Тони? Да я понятия не имел, что он мой брат. — Думаешь, я поверю? Думаешь, поверю, что ты случайно вернулся в Техас, выучился на полицейского и стал коллегой собственного брата? Голос его громыхал так, что едва не оглушил меня. Я пытался держать этот гром на расстоянии, обхватив голову руками, но скоро опустил их. От плеча боль распространилась по всей руке. — Ясное дело, это была не случайность. Я, черт побери, приехал повидать отца. Познакомиться с ним. А может, и с вами. Я знал про вас. Знал, что мы примерно одного возраста. Но знаете что? Он ответил отказом. Не захотел, чтобы я познакомился с вами. Ни единого разу не пригласил меня к вам домой. Пришлось мне самому выяснять, где вы живете. Так, черт побери, с чего ты взял, будто я знал, что Тони был моим братом? У него — и у тебя — даже фамилия другая, не как у отца. Я совершенно выдохся после этих слов, пришлось замолчать, перевести дух. — Да, у нас мамина фамилия. — Ты в самом деле выбрал достойный способ почтить своего отца, — сказал я, стиснув зубы. — Стал крутым мафиозным боссом, который торгует женщинами и наркотой и убивает людей как на конвейере. Думаешь, он бы гордился? Не знаю, откуда у меня взялись силы повысить голос. Перед глазами мельтешили искры, я опустился на колени и в тот же миг получил от Винсента пинок по голове. Я рухнул прямо в песок, остался лежать. Винсент, расставив ноги, стоял надо мной. — Нечего рассуждать тут об отцовской гордости, — сказал он. — Если бы не я, мама и Саймон после смерти отца никогда бы не справились. Тебе известно, что он покончил с собой? Вот этого я не знал. Знал только, что он умер, и все. — Отец был слабым человеком, — сказал Винсент. — В точности как Тони. Не думай, будто они могли что-то с этим поделать, нет, не могли. Но мы, остальные, делали что могли. И ты должен был поступить так же. Мы всегда знали, кто ты. И знаем, что и ты знал, кто мы. Я медленно шевельнул головой на песке. Я умирал, в этом не было сомнений. — Это неправда, — прошептал я. — Тони был на год моложе меня. Мне в голову не приходило… — Не лги! Новый пинок Винсента, на сей раз в пах. — Не лги! Отец говорил, что рассказывал про нас! Тони ты нравился. Он говорил нам, что, если бы мы дали тебе время, ты бы наверняка сам открылся. Но ты не открылся. Даже после того, как Тони поддержал тебя той окаянною ночью, когда ты застрелил подростка. До чего может дойти человеческий сволочизм? Я съежился, ожидая нового пинка. Но ни пинков, ни ударов не последовало. — После этого Тони больше не захотел работать с тобой. Попросил перевода, но поверь — он никогда не терял надежды. А потом ты совершил самый непонятный поступок. Уехал. Уволился и уехал на родину. Мерзавец! После этого папаша запил. Потом Тони умер, и все кончилось. Папаша вконец опустился и больше не выкарабкался. Ты понимаешь, что разрушил нашу семью? Я понимал, что́ он говорит, но не мог все это принять. У меня не было причин думать, что он лжет. Отец наверняка так говорил, внушал им, что по моей вине его жизнь пошла к чертовой матери. Но мы с мамой, мы-то знали правду. — Это твой отец разрушил мою семью, — сказал я. — А не наоборот, Винсент. — Наш отец! — гаркнул Винсент. — Наш! А не мой!