И вот сейчас на глазах у Чарли длинные лапы этого мерзкого чудища тянули за собою рыхлое тельце, увенчанное ссохшейся стариковской головой. Тонкие губы паука впились в льдистую корку, и он принялся втягивать через нее разлившуюся кровь Сэма. Крылатый глухо застонал, не поднимая разбитого лица. Лужица не иссякала, сломанный от удара нос не мог так кровоточить, но существо под коркой жадно тянуло из Сэма саму жизнь, полными глотками. Чарли замер, с ужасом наблюдая, как двигается острый кадык на сухой шее, нелепо тянущейся из нечеловеческого тела. Паук не заметил зверька, занятый своей добычей. Если стоять сейчас не двигаясь, почти не дыша, кто знает, может, чудище утолит голод, иссушив Крылатого полностью, и уползет обратно, в голубоватую муть своего узилища? Лис осторожно покосился, не двигая лобастой головой. На помощь можно было не рассчитывать: Вестники лежали кругом, обессиленные, оглушенные увиденным в чумном зеркале. Одна Алиса могла еще сидеть, плотно зажмурив глаза. Она что-то лихорадочно шептала – губы ее быстро двигались – и покачивалась из стороны в сторону. «Как только паук выпьет одного человеческого детеныша, он сразу заметит ее… мою девочку. Тварь не утолит свой голод одним Крылатым. А она не сумеет себя защитить», – вдруг ясно понял Чарли. Самого его мутная гладь не страшила. В ней ему виделись только отблески прошлой жизни: пара съеденных тайком тараканьих крылышек да тот несмышленый кутенок, которого он чуть не задавил, когда остальные обитатели лисьего города в панике убегали прочь. Но что увидится ему, посиди он еще немного, оставаясь чуть заметным оранжевым пятнышком, скрытым от глаз чудовища другими источниками силы, яркими, полными алой жизни? Уж не выпитую ли, опавшую Алису разглядит он в мутных глубинах зеркала? Чарли медленно отвел взгляд от покачивающейся фигуры, коротко вздохнул, набираясь решимости, и что есть мочи прыгнул. Падая, он столкнулся грудью с плотной коркой льда. В этот миг ему вспомнилось, как ринулась на лед сказочная красногрудка, и лису отчаянно захотелось, чтобы гладь покрылась тонкой цепочкой трещин, чтобы его собственных сил хватило на это чудо. Зверек сильно ударился об лед, от боли его сознание помутилось. Он поднялся на дрожащих лапах, помотал головой и увидел перед собой зеркало, цельное, ровное. Лис хотел было прыгнуть еще раз, но паук уже заметил его и прервал свое пиршество. Он впился в Чарли своим обжигающим синим взглядом и пополз к нему через толщу зеркала, злобно растягивая губы в кровавом оскале. Лис коротко взвизгнул, подаваясь вперед, но и второй его бросок лишь откинул хрупкое тельце назад. Чудище было все ближе, оно медленно подтягивало округлое, наполнившееся чужой кровью брюхо, и это лишало лиса последних сил. Еще мгновение, и паук окажется напротив, под его лапами, и разделяющая два мира корка перестанет защищать живое от истлевшего. Еще мгновение, и чудовище иссушит лисье тельце, мимоходом, по пути к источнику большему, настоящему роднику силы Рощи. «Неназванный! – тонко взвыл Чарли. – Спаси нас! Мы шли к тебе! Почему ты бросил нас на половине пути?» Но ответом лису было лишь сверкание палящих лучей равнодушного солнца. Когда пауку оставалось сделать последний неспешный шаг, Чарли решил подпрыгнуть еще раз. Понимая уже, что это лишь отсрочит его неминуемую гибель, он подобрался, напряг оставшиеся силы и пружинисто взлетел, чтобы затем всем своим небольшим весом обрушиться на лед. Чарли показалось, что он услышал, как разливается злобный смех паука. Лис попытался встать, но острая боль пронзила переднюю лапку. Ту, что он так неудачно вывихнул, ту, что так нежно вправляла Алиса, делая первый шаг к их родству. Чарли глухо застонал, пробуя двинуться, но тут позади него раздался пронзительный девичий крик, а следом что-то тяжелое с гулким стуком рухнуло совсем рядом. Ледяная корка хрустнула, покрываясь тонкими линиями трещин, что тут же начали шириться и разбегаться во все стороны. Паук в страхе отшатнулся, попятился назад, отталкиваясь лапами с длинными, когтистыми пальцами, и почти скрылся в мутной пелене, опасливо посматривая наверх. Лед стал горбиться и ломаться, куски его поднимались торчком, Чарли осторожно приподнял голову, оглядываясь по сторонам. Цепочки трещин под его лапами быстро заполнялись чьей-то горячей кровью. На острых осколках льда, поднимающихся все выше, безвольно повисло мужское тело с опавшими по бокам смоляными крыльями, и кровь из рассеченной груди текла по ним нескончаемым ручейком. *** – Мы должны вмешаться! – бушевала Эалин, принимая облик разъяренной женщины и тут же рассыпаясь на тысячи серебряных всполохов. – Их судьба не в нашей воле, – упрямо повторял Корбун. Он завис над камнями плато, и ветер трепал его длинную бороду. Рядом смутной тенью мелькала Хаска. Девочка поддерживала старика за локоть каждый раз, когда он начинал клониться в сторону под порывами ветра, который сам же и производил. – Тогда почему ты позволил привести сюда девочку-Лекаря? Вопрос Эалин заставил Корбуна недовольно поморщиться. – Я поверил, что живущие способны нести тяжкий груз, который даже нам оказался не по плечу. Но я ошибся. Девочка испугалась и сбежала. Отчего же нам спасать этих трусов? – Мы уже ступили на их дорогу. Теперь судьба Вестников связана с нашей… – задумчиво проговорил Генрих, отдергивая полы плаща, что назойливо трепал ветер. В ответ Корбун обдал его порывом холодного ветра с колючими песчинками и камушками. – Мы не станем помогать им. – Но послушай, дело даже не в Вестниках, – осторожно начала Эалин. – Я чувствую его присутствие! – Старый Правитель издох много лет назад, девочка. – Корбун рассерженно нахмурил седые брови. – Я не знаю, что видишь ты, но его присутствие я бы почуял первым. – Он где-то там… Еще не полон силы, но близок к тому… – Глупости! Горячечный бред! Это девчонка так повлияла на вас, рядом с ней легко вспомнить, что значит быть живым. Но мы не живые! В нас только память… да зола. – Старик взмахнул серебряным рукавом, из него густой рекой посыпался песок, перемешанный с гарью. – В нас память, Корбун, ты прав, – раздался за его спиной глубокий, чарующий голос Нинель. – И я помню, как дрожал воздух, как разряды били в небо, когда Правитель шел по земле. Как трепетали листья Рощи, от первого его шага… Как вскипала кровь, когда он гневался. Я помню это. Она опустила голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, втянула воздух, пробуя его на вкус, замерла на мгновение, а когда перевела взгляд на остальных, то в глазах ее плескалось серебряное пламя. – Он здесь, – наконец сказала Нинель. – Он поднялся из толщи песка и гнева, что держала его в плену, он готов вырваться. И он голоден… Паук – вот кем стал он, Корбун, поверь мне. Уж я-то знаю. Тишина повисла над плато, и лишь ветер шумел вокруг, играя полами тяжелых плащей, под которыми была пустота. – Даже если все так, – проговорил старик, – мы не справимся с ним. В нас нет нужной силы. – Среди Вестников есть Жрица, – заметил Генрих, напряженно всматривавшийся в набухающий тучами горизонт. – Она может воззвать к силе Рощи… – Тем более нам незачем там появляться. – Роща молода, память предков еще дремлет в ней, Божество юно. Даже вместе со своей Жрицей оно не совладает с Правителем, ты понимаешь это лучше прочих, – мягко проговорила Эалин, подаваясь вперед. – Кто знает, если мы появимся… чтобы помочь… Может быть, Роща помилует нас? Окончание фразы заглушил визгливый хохот. Поднимая полами плаща пыльное облако, Матильда ступила на камни, воя и подпрыгивая. – Деревце не знает о нас! А если знает? Помнит ли деревце, что наказало нас? А если помнит? Что, если деревце решит, что мы понесли недостаточно тяжкое наказание? И заточит нас в камень? А? Ты хочешь стать камушком, Эалин? Старуха захохотала, взмывая в небо и тут же возвращаясь на плато. – Перестань, сейчас неподходящее время для шуток, – сказал Генрих, уворачиваясь от сумасшедшей. – Матильда права, никто не знает, чем завершится наша встреча с Рощей. С Божеством, что повергло нас в прах, но не дало искупления. – Корбун взмахнул рукой, требуя повиновения. – Я запрещаю вам идти туда. Мы единый круг. Так нам и оставаться. Он спустился на камни и отошел в сторону, поддерживаемый за локоть молчаливой Хаской. – Я не согласна с тобой! – зло прокричала Эалин. – Столько лет мы молча ждали. И ты закрывал глаза на бесчинства, что творились в пустыне. Ты позволял Газулу охотиться за Крылатыми. Ты отпускал выжившую из ума старуху рушить последние города. А сейчас ты запрещаешь нам сделать благое дело? Возможно, первое за все это время, Корбун! Потому-то нам и не даровали прощения, что мы не заслужили его! А ты не даешь нам шанса исправить это прямо сейчас! Старик молчал, повернувшись к ней спиной. – Мы будем голосовать. Если в ком-то еще осталась хоть капля живой силы… вы пойдете за мной. – Женщина выпрямила спину, оглядывая остальных. Кивнув, Генрих сжал рукой ее предплечье: – Я всегда буду следовать за тобой, сестра. Эалин улыбнулась ему, на мгновение ее взгляд потеплел, но тут же снова налился холодным серебром. – Кто еще? – Ну уж нет, милашка, – вскинулась с места Матильда. – Я на веку своем рассмотрела и Рощу, и пауков. Мне достаточно. Камушком торчать в пустыне… Нет уж. Я вольная пташка. – И зашлась кашляющим смехом. – Газул? – обратилась Эалин к стоящему в отдалении воину. Тот глухо хохотнул. – Я не стану спасать тех, кого привык выслеживать в песках. Прости, красавица. – Он подошел ближе и грубо притянул к себе замершую в раздумьях Нинель, заключая ее в объятия сильных рук. – Ну, а ты? Женщина вздрогнула и отстранилась. – Отпусти, – процедила она сквозь зубы. И громко сказала: – Я пойду с тобой, слышишь, Эалин? Старый Правитель всегда был пауком, мы слишком долго делали вид, что не знали этого. И до Огня, и после него. Ты же чувствовала, как тянулись его сети сквозь пустыню к выжившим? Скажи мне правду! Эалин коротко кивнула. – Значит, не мне одной это виделось. Воин, который правил другими. Воин, который одряхлел, потерявший себя в гнилой паутине… я все гнала дурные мысли, думала, что схожу с ума. А он… Все это время он был жив, отравляя своим гадким существованием земли и воды, последние, что остались этому несчастному, обреченному на погибель миру. Его алчность и тщеславие обрекли нас. Нет, я должна… я должна раздавить его каблуком, как он раздавил когда-то меня… Отпусти, я сказала! Нинель с силой рванулась из объятий Газула, тот хмыкнул, но отпустил ее. – Выходит поровну, Эалин, – проскрипел Корбун, не оборачиваясь. – Но я старше и мудрее тебя, мое «нет» весомее ваших «да»… Выходит, мы остаемся. – Нет, – чуть слышно произнесла Хаска, отпуская его локоть. – Что, милая? Ах да, ну конечно. Вот и Хаска говорит, что вмешиваться не следует… – Нет! – воскликнула девочка. – Нет! Мы должны лететь! Она сбросила капюшон, подставляя невидимому для нее свету лицо. Солнце слабо блеснуло в ее мутных глазах. – Это из-за него, из-за проклятого паука я осталась… на полпути. Мы должны уничтожить его, отомстить… Девочка тряхнула головой, и две тоненькие косички повторили это движение. Эалин смотрела на нее тяжелым взглядом, а потом подошла и порывисто обняла Хаску. – Ты самая сильная, самая смелая, самая лучшая девочка, которую я знаю, – прошептала она, слегка покачиваясь. – Мы отомстим. Обещаю тебе. Когда Эалин распрямилась и посмотрела на остальных, все уже было решено.