Но где она могла столкнуться с эфримом? Как это вообще возможно? На Большой Земле? Моя собственная сестра? Почему я об этом ничего не знаю? А отец? Знал ли он? Очевидно — нет. Отец не жалел на дочь денег, но он всегда был слишком занят. Ардену растили няньки и прислужницы, которые часто менялись. Может, поэтому сестра выросла такой невыносимой. Мысли били наотмашь. — Кристиан… ты делаешь мне больно. Забывшись, я слишком крепко сжал ее плечи. — Ты должна все мне рассказать! — Я уже сказала. Это лишь кошмар, который испугал меня в детстве. Ты помнишь мою няню Мадлен? Она любила булочки с изюмом, а еще — страшные истории про чудовищ. Вот и рассказала одну из них мне. Она не думала, что я приму все так близко, что поверю. Мне все приснилось. Иногда этот сон повторяется и возвращает меня в детство. Так что… спасибо, что разбудил. Сладкий запах ежевики исчез окончательно. Иви не желала со мной разговаривать и даже видеть рядом. Но все еще боялась спать. Поколебавшись, я лег на край кровати. — Я останусь, пока ты не уснешь. Не хочу, чтобы ты снова разбудила меня своими воплями. Иви завозилась под покрывалом. Возмущение… облегчение. Благодарность. — Я тебя не просила, — буркнула она. Невыносимо упрямая. Я кивнул, скрыв улыбку. И не двинулся с места. Благодарности стало больше. Я протянул руку. Сомнение… Робость, пахнущая озерной водой… И… узкая ладонь Иви осторожно скользнула в мои пальцы. Она притянула мою руку к своей щеке и затихла. К нежной ванили благодарности добавилось что-то горькосладкое. Что-то, слишком похожее на счастье. Я закрыл глаза, слушая ее дыхание и чувства. Я слушал их до самого утра, сжимая ее ладонь. Я так и не ушел. Смотрел на тонкие пальцы в своей руке и вдыхал ее сны — на этот раз легкие, радостные, счастливые. И оставался на месте. Мне было о чем подумать. Я покинул ее комнату лишь с рассветом, размышляя над тревожными фактами. Иви снова обрезала волосы. Иви видела эфрима, и теперь он является в ее сны. У Иви на теле шрам, и я понятия не имею, откуда он. Я хмелею от ее эмоций. Я не испытываю к девушке, живущей в этом доме, никаких братских чувств. И последнее, самое отвратительное. Я невероятно влип. Потому что меня к ней невыносимо, болезненно влечет. Глава 16 Экзамены Та зима выдалась особенно лютой. Весь приют слег от стылой болезни, даже наставники чихали и кашляли. Старший наставник валялся в бреду, младшие отправляли письма в соседние города, прося о помощи. Из городской лечебницы приезжал целитель, но его сил не хватало, ведь и в Лурдене было полно заболевших. Я отделалась лишь сиплым натужным кашлем, а вот Ржавчине досталось по полной. Его даже поместили в заброшенном корпусе, отдельно от других детей. В пустую комнату всунули набитый соломой тюфяк и одеяло, поставили кувшин с водой. Я, чихая и фыркая, как дряхлая ослица, потащилась следом за Ржавчиной. Мне никто не препятствовал, не до того было. В сырой комнате пахло пылью и пеплом. «Мальчика надо согреть, это может помочь. А лучше… помолись святым и Божественному Привратнику, девочка», — устало сказал приютский врачеватель прежде, чем уйти к другим, более обнадеживающим детям. Ржавчина задыхался и бредил, его тело тряслось в лихорадке. В молитвы я никогда не верила, так что скептически хмыкнула и принялась за дело. Развела в грязном очаге огонь и стала греть в пламени камни. Переворачивала их огромным черным ухватом, вытаскивала, заворачивала в тряпку и тащила к Ржавчине. Обкладывала мальчишку этими горячими «грелками», держала его за руку и обещала прибить, если не очнется. Ночью я обхватывала горячее тело друга, притягивала к себе, пела ему детские песенки и шептала считалочку, которую сама и сочинила: Хромоножка, Черный Дрозд, Ржавчина, Проныра… Лисий Нос и Серый Пес… Корочка от сыра. Дождь и Ветер, Плесень, Мор. Тень. Башмак… И Третий… Я повторяла эти слова снова и снова, словно строила из знакомых имен сторожевые башни. Каждая — высокая и нерушимая, каждая до небес. Между ними — стена. А внутри — безопасность. Это было мое личное заклинание, моя нерушимая вера. Все мы здесь. И вот вопрос… Кто за всех в ответе? Вот и вся моя семья. Угадай же, кто здесь я? В краткое мгновение сознания Ржавчина прошептал мне ответ. Я легла на жесткий пол и закрыла глаза. К той страшной ночи я не спала уже несколько суток, и тяжелая дрема все же сморила меня. Я проснулась от странного шелестящего звука. Словно по пыльным доскам комнаты тащили жесткую парусину. Открыла глаза. Над Ржавчиной склонилось чудовище. Эфрим. Это его крылья шуршали по полу. А сейчас его лапы с загнутыми черными когтями приподняли мальчика, словно тряпичную куклу, и эфрим всматривался в бледное, покрытое испариной лицо. Ржавчина был без сознания, он не видел распахнутой клыкастой пасти и черных угольных глаз чудовища. Все это зрелище досталось одной мне. Эфрим собирался сожрать Ржавчину. Или забрать с собой, как и других исчезнувших детей! Я не издала ни звука. Лишь схватила из тлеющего очага ухват и со всей силы ткнула в бедро эфрима. Запахло паленой шерстью, чудовище зарычало. И повернуло ко мне жуткую голову. Черные глаза уставились на меня. — Пошел прочь! — пискнула я. — Не смей его трогать! Пошел! Эфрим выронил мальчика. И двинулся ко мне. А дальше — тьма. Единственный раз в жизни я потеряла сознание. Наутро мой друг пришел в себя. Даже его кашель ослаб… А в мой рассказ о жутком эфриме никто, конечно, не поверил. * * * Утром во время умывания я с ужасом увидела в зеркале серые радужки, лишь слегка отливающие зеленью. Неужели прошел почти месяц? В дверь постучал Кристиан, я подпрыгнула и выронила бутылку с мылом. — Иви… все в порядке? — глухо спросил февр. Я потерла бледные щеки, плеснула в лицо водой, глянула в зеркало. И ужаснулась. Зелень окончательно исчезла из моих глаз. А «брат» как назло стоит в коридоре и, кажется, собирается оставаться там до старости! — Иви? — Я еще не готова! — Нам надо поговорить. О том, что было ночью. Вот же склирз! Я нервно покосилась на дверь, раздумывая, что делать. Ночной кошмар отступил, но ощущение объятий Кристиана — нет. Я проснулась с его запахом на коже и странным чувством защищенности. И это пробуждало во мне странные эмоции. Сильные и пугающие.