Сменил мундир на тяжелую кожаную куртку и вышел в ночь. Надо пройтись. Надо успокоиться. Надо выкинуть из головы проклятую сестричку и сосредоточиться на своих обязанностях февра. Вот только… интересно, о чем она думала, рассматривая облачные миражи? У Иви было такое странное лицо… Надежда и радостное ожидание. Как у ребенка на первой ярмарке. Хотелось расстегнуть браслет и ощутить ее эмоции. Но вокруг было полно людей, а нырять в омут чувств целой толпы — слишком опасно. Я всегда это терпеть не мог. Со всеми другими — терпеть не мог… А с ней… Дурман. Как есть — дурман. Что Иви так желала увидеть в миражах? А может… кого? Злость снова обожгла бездновым пеклом. В дом я вернулся уже за полночь — продрогший под мелким моросящим дождем, протрезвевший, но по-прежнему злой. Я мечтал найти поганую тварь, чтобы как следует поразмяться с идарами, но тварь приказано взять живой. Да и Вестхольд обрадовал лишь пустыми коридорами, камнями и настороженными дозорными. Отряды усилили, посты выставили на каждом углу, но пока безрезультатно. И это тоже злило. В гостиной тлел камин, отдавая мягкое тепло. Я швырнул куртку на кресло, разулся и пошел наверх. Задержался возле комнаты сестры. Шагнул дальше и тут уловил вскрик. Почти неразличимый, задушенный. Если бы я не вслушивался так внимательно в тишину дома, я бы его пропустил. Вранье… очередная игра. Пройди мимо, Стит. Не вздумай ей снова поверить. Я толкнул дверь. Узкая полоса лунного света рассекала комнату надвое. С одной стороны — кровать, с другой — все остальное. И снова тихий возглас-вздох. Приглушенный плач. Я медленно накрыл рукой браслет. Если Ардена притворяется, я просто ее придушу. Придушу и со спокойной совестью отправлюсь спать. Расстегнул застежку. Мерзкий запах ужаса, страха, боли. Они обрушились на меня камнепадом, выбивая дыхание и ломая кости, лишая воли и разума! Рванул к кровати, сгреб Иви, прижал к себе. Она жалко дернулась, всхлипнула, обвила руками. Я потянул одеяло, накрывая нас обоих. — Все хорошо… все хорошо, Иви. Я здесь. Не бойся… Она не понимала. Ее трясло. Ужас кошмара не отпускал, словно имел над ней какую-то запредельную и необъяснимую власть. Она не просыпалась. Странный кошмар… Я прижал девушку крепче, погладил растрепанные волосы, потом — узкую спину. Обрисовал ладонью округлое плечо, коснулся шеи. Сжал пальцы, ощущая ток ее крови. — Тише… не плачь… Я здесь. Мне хотелось закрыть ее собой. От всего. От людей, кошмаров, мира. Спрятать, если понадобится. Но сейчас я мог лишь что-то шептать. Ее дрожь передалась мне. Или это была моя собственная? Я не знал. Голова ощущалась хмельной, несмотря на ночную прогулку. Кажется, я выпил слишком много… Тьма лишила зрения — единственного якоря, способного удержать меня от падения в пропасть. Я больше не видел знакомого лица, не видел золотых волос и зеленых глаз. Я лишь чувствовал. И так все было иначе. Бретелька ее сорочки сползла, и я вернул ее на место, ощущая, что мне не хватает воздуха. Иви дрожала, а меня поджаривало пекло. Змеево проклятье! Попытался отстраниться, но она вцепилась в меня так, словно умрет, если я отпущу. Именно так она и чувствовала. Словно я — все, что ей нужно в этой жизни. Словно я — все. А мне нечем дышать… — Иви… Иви, проснись. Это лишь сон. Иви… Знакомое и незнакомое имя. Иное имя. Иви тает на языке дождевой каплей, мимолетной, ускользающей, свежей. Ее хочется распробовать, но никак не удается. Иви хочется произносить чаще, чтобы снова ощутить вкус. — Не уходи… — ее шепот возле моей щеки. Стиснутые на моей спине пальцы. — Я здесь. Липкий, слишком густой кошмар отступал. Иви приходила в себя. Я — нет. Я хотел, чтобы она просила меня остаться. Хотел… Откинул голову. Ее щека прижалась к моей шее, губы — к лихорадочно бьющейся вене. Легкая сладость ванили — успокоение и благодарность. Потребность… В моем тепле, в моей защите. Ежевичного интереса не было. И ничего, что пахло бы желанием — тоже. Она не испытывала ничего подобного. Она. Не испытывала. А я… Отвращение к себе накатило дурнотой. Боги, я пьян. Я просто невыносимо пьян, потому что, сжимая сестру в объятиях, думаю совсем о другом. Пьян? Да я болен! Свихнулся! Как я вообще могу чувствовать подобное? К ней? Но свихнувшийся разум словно взбесился. Ощущения накрывали с головой, становясь все ярче и острее. Разгораясь таким невыносимым пожаром, что мне было больно. Я горел в пекле и хотел подбросить в этот костер дров. Я хотел большего. Больше ощущений. Руками. Кожей. Языком… Это все какое-то проклятие! Амулет? Здравая мысль с трудом нашла дорогу в моем воспаленном разуме. Амулет, наверняка. У Иви что-то есть, что скрывает ее истинные чувства. Или меняет мои. Я никогда не вел себя так. Я словно помешанный! Я должен найти проклятый амулет. Провел рукой по ее спине. Выемка под лопатками, впадинка позвоночника. Скользкий шелк ее сорочки ощущается почти как кожа. Почти… Ямочки у поясницы. Бедро… голень. Иви так удобно сидит на моих коленях. Маленькая стопа. Вторая нога… Хоть бы глоток воздуха… Снова бедро и рисунок ребер… что это? Пальцы заменили мне зрение. Под тонкой тканью ощущались выпуклые линии. Что это такое? Шрам? Откуда? Разум встрепенулся, пытаясь выпутаться из паутины непозволительных чувств. Мне нужен якорь. Мне нужно… Иви вздрогнула, словно от боли, и… проснулась. — Кристиан? — меня уколол ее новый страх. Страх понимания, что я нахожусь в ее комнате и ее кровати. Она испугалась именно меня. Рот наполнился горечью. — Что случилось? — Тебе снова приснился кошмар. Я осторожно передвинул девушку вбок, подальше от себя. Хотел встать, но Иви как-то бессознательно потянулась ко мне. И я остался. Она молчала. Тьма окутывала нас пологом, отсекая от остального мира. Иллюзия единения, противная мне. И такая желанная. — Расскажешь, что тебе снится? — Ты назовешь меня сумасшедшей, — ее голос во тьме похож на шелест сухого листа. — А тебя это заботит? — хмыкнул я. — Разве тебе не наплевать на мое мнение? Она помолчала. Ужас кошмара почти исчез из ее эмоций. Благодарность. Растерянность. И почти неуловимый аромат ежевики. Я сделал жадный вдох. — Расскажи мне. — Нельзя говорить вслух, — прошептала Иви. Придвинулась к моему боку. Губами к моему уху. Кожи коснулось дыхание. — Я вижу… эфрима. Ее шепот почти неразличим во тьме. — Эф… — Ее рука закрыла мне рот. Пальцы вжались в губы, запечатывая. Я замер. — Нельзя произносить вслух. Ее отчаяние лизнуло меня горечью. Я смотрел во тьму. Прищурившись, поглаживая нож на бедре, который так и не снял, в отличие от идаров. Удивление развеяло туман запретной похоти и даже почти вернуло мне ясность мыслей. Я ожидал услышать что угодно, но только не это. — Все говорят, что их не существует, — торопливо прошептала сестра. — Я знаю, что они правы. Конечно, правы. И все же… Однажды я его видела. Мне было десять. Я видела его. Жуткое тело, покрытое короткой черной шерстью. Лысая вытянутая голова с плоскими ноздрями, черными глазами и такой ужасной пастью, полной выступающих клыков. Его ноги и длинные руки-лапы с когтями-лезвиями. И его крылья. Черные перепончатые крылья огромной летучей мыши. Он выше взрослого мужчины и сильнее февра… Он так ужасен… Я смотрела на него, а он — на меня… Он меня запомнил и однажды придет. Змеево отродье… Я притянул Иви ближе. — Когда? Где? Как это произошло? Ты сказала отцу? Няне? Это была ночь или день? Отвечай! Встряхнул сестру, и она тихо ахнула. — Это был сон, — прошептала она. — Кошмар. Мне все приснилось. Отпусти, Кристиан. Я отпустил, понимая, что совершил ошибку. Иви закрылась. Ее разочарование разлилось кислотой. И еще она мне соврала. Она видела эфрима и не считала чудовище сном. И ее кошмар тоже был не вполне обычным, он опутывал ее паутиной, не давая проснуться. Влияние твари, вот что это.