– Я туда дороги не знаю, – равнодушно отозвалась девушка. Внезапно Наполеонов остановился и задумался, потом поманил Эллу пальцем. Она осторожно приблизилась к нему, он встал на цыпочки и что-то прошептал ей на ухо. – Да вы с ума сошли, Александр Романович! – воскликнула девушка. – Ничего подобного, – ответил следователь, – иди и отнеси ему презент. Элла поохала, повела плечами и отнесла натюрморт Фёдору Поликарпычу. Вернувшись в свой кабинет после небольшой отлучки, тот с изумлением увидел картину. – Что это? – спросил он всё ту же Эллу. – Подарок от неизвестного, – ответила она устало. – Ты что-то плохо выглядишь, – забеспокоился он. «Будешь тут с вами плохо выглядеть», – подумала про себя девушка, а вслух сказала: – Голова немного побаливает. – Ты не спросила, как зовут этого дарителя? – спросил начальник и почему-то хитро подмигнул Элле. – Нет… – ответила она растерянно. – Ну, это ты зря, – укорил он, – в следующий раз обязательно спрашивай. «Чёрта с два я что-нибудь возьму хоть у кого в следующий раз», – подумала Элла, а вслух сказала: – Обязательно, Фёдор Поликарпыч. – Вот и молодец, – похвалил начальник, – а сегодня иди домой. – Так ещё рабочий день, – заикнулась она. – Ничего, ничего, – ответил он, – я тебя отпускаю. Элла подхватила букет, подаренный Славиным, свою сумочку, заглянула к Наполеонову и сказала: – Я домой ухожу, Александр Романович. – Как, то есть, домой? – удивился он. – А так! – Элла показала следователю язык и закрыла дверь. – Не иначе, Фёдору Поликарповичу презент пришёлся по душе, – хмыкнул он. Много позднее все узнали, что начальник отвёз злосчастный натюрморт к себе на дачу и хвастал знакомым, что подчинённые настолько сильно любят его, что скинулись на букет сирени, чтобы у него в доме и на душе всегда была весна и пахло сиренью. В общем, Фёдор Поликарпович тоже оказался не обделён юмором и разгадал козни своих подчинённых. * * * – Расскажи мне что-нибудь о Гегеле, – попросил Ринат, укладываясь в постель рядом с женой. – С каких это пор тебя стали интересовать немецкие философы? – тихо рассмеялась Гузель. – Меня интересуешь ты и Гулька, – серьёзно ответил он жене. – Ну, ладно, тогда слушай. Ринат старался не упустить нить рассказа жены, но запомнил только, что родился Гегель в августе 1770 года в Штутгарте. Отец его служил секретарём казначейства при дворе герцога какого-то. Гегель так хорошо учился, что в двадцать лет стал магистром философии, но ни за что на свете не хотел становиться священником, зато стал воспитателем троих детей некого патриция и занимался творчеством. Потом вернулся на родину и после смерти отца получил небольшое наследство. Читал лекции, не очень контачил со студентами, женился и философствовал, философствовал, философствовал. – Нет, ну его! У меня голова не казённая, – решил Ринат. – А представляешь, – неожиданно сказала Гузель, – мы с тобой, взявшись за руки, бродим по ночным узким улочкам Веймара. Гулко разносится эхо наших шагов. И вдруг мы переносимся в Йену, в прошлое, и попадаем в Йенский университет и вместе со студентами слушаем лекции Гегеля. – Звучит заманчиво, – улыбнулся Ринат, – но я предпочёл бы остаться в настоящем. – И тебе не хочется побывать там, где Гегель закончил свою «Феноменологию духа»? – Я думаю, – проговорил Ринат осторожно, – что смогу это пережить. Гузель снова тихонько засмеялась, а потом сказала: – Я думала, что Гегель близок тебе по духу. – С чего это? – насторожился Ринат. – Но как же?! Ты всегда призываешь поступать разумно! – И что с того? – спросил он осторожно. – Как что?! – брови Гузель превратились в луки, собирающиеся выпустить стрелы. – По-моему, ты хочешь сбить меня с толку, – проговорил муж. – Нисколечко. Просто именно Гегель ставил разум в центр всего, он так и писал, что разум «на всех высотах и во всех глубинах водружает знак своего суверенитета». – Не очень-то понятно, что он этим хотел сказать. – Только то, что разум вездесущ и всевластен. Он даже о боге писал: «Бог есть в существе своём мысль, само мышление». – Извини, но мне ближе то, что бог есть любовь. – Гегель считал, что и любовь, и семейная жизнь, и все другие чувства являются формами умозаключений. – Мне, право, странно слышать такие слова от женщины, – нахмурил лоб Ринат. – Так Гегель же не был женщиной, – рассмеялась Гузель и тотчас прикрыла рот ладошкой, опасаясь разбудить дочку. – Не бойся, – сказал муж, – если даже пушки будут палить у нас под окном во славу твоего Гегеля, Гулька не проснётся. – Он не мой! А кстати, ты знаешь, что выражение «встать на голову» принадлежит Гегелю? Ринат покачал головой: – А он что любил стоять на голове? – В переносном смысле! – фыркнула Гузель. – Он писал: «С тех пор, как Солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек встал на голову. То есть опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им. Анаксагор впервые сказал, что Нус (ум) управляет миром, но лишь человек теперь признал, что мысль должна управлять духовной деятельностью». – Извини, дорогая, но я что-то запамятовал, – Ринат выразительно постучал себе по лбу, – кто у нас Анаксагор? – А, один древнегреческий философ середины пятого века до нашей эры. Он был выходцем с Востока, но большую часть своей жизни прожил в Афинах. Его, кстати, принято считать первым профессиональным учёным. Рината умиляло, что жена рассказывала о неведомом ему Анаксагоре таким тоном, словно он был их соседом по лестничной площадке. – А кстати, – сказала Гузель, – Анаксагор считал, что мир вечен, «он не сотворим и не уничтожим». – Мне нравится эта его мысль, – сказал Ринат, теребя шелковистую прядку чёрных ароматных волос жены. И добавил: – А твой Гегель, извини, конечно, на мой взгляд, сухарь. – Да ладно тебе, – Гузель тихонько стукнула мужа ладошкой по руке, теребящей её волосы, – вот, например, Герцен считал, что «все произведения Гегеля пронизаны поэзией». – Это он загнул, – сказал Ринат и сладко зевнул. – Ничего подобного, ведь и сам Гегель говорил, что «Философия душа всех наук», а поэзия одна из форм познания действительности, и поэты были исторически первыми исследователями мира. – Да? Как интересно, – пробормотал Ринат, и через мгновение Гузель поняла, что муж спит. Она улыбнулась и, устроив поудобнее голову у него на груди, закрыла глаза.