3. Высушенным мицелием гриба-дождевика (Lycoperdon bovista) присыпались раны, а на кровоточащее место прикладывали всю половину этого гриба «мошонкою» кверху и закрепляли «лентием». 4. Из съедобных грибов употреблялись для лечения все «боровыя губи», т. е. грибы, растущие по преимуществу в бору (сосняке). К сожалению, виды их лечебники не указывают. Собирать такие грибы для зелий надо было в большом количестве, дать им «неколико» повянуть на вольном воздухе, мелко изрезать и «пропущати в сосуде стькляничном», в нем же «и соблюдати ту воду велми, чтобы дух не вышел». Полученная вода рекомендовалась («велми пристоит») «ко удом зябленым, кои молкнуть, или к тем удом, кои собою терпнуть студеностью», т. е. к частям тела, находящимся в состоянии полупараличей, параличей, с расстройством кожной, мышечной чувствительности, у людей обмороженных. Лечение осуществлялось по строгой системе: сначала «больной уд согреваем противу жару огненнаго, и потом тою губною водою болящей сустав помазуем и то на день подважьды действуемь». На холодном Севере этот способ лечения был очень распространен, он не вызывал в народе сомнения, так как основывался на стародавнем опыте народных «лечьцов»: «И та известна есть лечьба, от многих мастеров испытано»[457]. 5. Большое внимание народным врачеванием уделялось мухомору (Amanita muscaria). По описанию в лечебниках, это «губи, кои собою толсты и велики растут, плеву имеюще черлену» (красную). В древних северных житиях есть указания на то, что этот гриб привозился скупщиками, обменивался на меха и употреблялся северянами сухим или в виде жвачки для опьянения. Этому, говорится в памятниках северной письменности, люди, возможно, научились от «еленей» и лосей, которые, поедая мухомор, впадают в глубокий сон; мясо таких животных, в свою очередь, действует опьяняюще на человека. Издревле мухомор использовался в быту для истребления насекомых (мух), откуда и само название: «И аще в молоке их (мухоморы) сварим, и тако мухи, их лижуще, скоро умирают, а ту губу именують полатыньски мусинички, а порусьски мухомор»[458]. Изготовленная из мухомора вода считалась крайне ядовитой для человека, поэтому назначалась только наружно при отеках, ревматизме, для заживления «всяких угри и прищи на лици». Для этого лицо рекомендовалось «умывать водою часто». Приложенная в виде сырых платов, вода эта способна «выгнать из удов» даже такую «лихую болезнь», как «тугу в берьцех» (люетическую гумму). Описать в небольшой книге все растительные зелия, применявшиеся на Севере, не представляется возможным. Можно лишь бегло перечислить некоторые из них. Среди культурных овощей наиболее популярны были во врачевании лук, чеснок, репа, «редьковь» (редька), капуста, свекла, хрен, укроп. Культурные злаки. Несмотря на привоз их в первые годы из центральных мест Руси, культурные злаки довольно часто обращались на дело врачевания: рожь, пшеница, толокно, ячмень, овес, а также производные злаков – вино, пиво, уксус, квас, брага, печеный хлеб, отруби, тесто пресное, кислое, закваска. Здесь уместно сказать о спорынье (Claviceps purpurea), хотя ботанически это зелие относится к грибам из класса сумчатых грибов, произрастающих главным образом на завязях ржи. Известная в народе под названием «роговица», «хлебные рожки», «крючки», спорынья очень широко была распространена именно на холодном и болотистом Севере. Так как пораженное спорыньей зерно вырастает почти втрое (что было важным на бесхлебном Севере), а квашеное тесто хорошо подымается, то у народа создавалось даже положительное отношение к спорынье: хлеб с ней – это просто «пьяный хлеб», а не вредная пища и отрава; лексически же слово «спорынья» – то, что «спорит», помогает, приносит пользу, удачу, идет человеку впрок. А между тем, именно спорынья и являлась причиной жестоких пандемий корчеты (эрготизма) на Севере, указаниями на которые пестрят страницы любого сохранившегося до нас северорусского памятника древней письменности. Однако народ сумел привлечь спорынью и на дело врачевания. Она применялась в виде порошка, настоя, отвара, «воды перепущенной» при всяких кровотечениях и в особенности послеродовых, при расстройстве регул. В малых дозах «роговица» назначалась при «главоболии» (мигренях», при истерии и психозах, глазных заболеваниях, поносах, при базедовой болезни («егда вал лежит под горлом и очи стоять выпуклы, яко у вола»). Широко были распространены в медицине первоселов и привозные растительные зелия. Они доставлялись из Китая, Индии, Монголии – через Сибирь, из Бухары, стран Ближнего Востока, с Кавказа, от «кизилбашей» (персиян) после падения Казани и Астрахани – по Волге. Беспрерывный поток этих зелий с середины XVI в. направлялся через Архангельск морским путем «от немець». В основном это были пряности, «сахари» (сласти), ароматы, краски, вина. Известная часть служила одновременно и лекарствами. Потребителями являлись преимущественно представители социальной верхушки. Ладан вместе с дрожжами и горелым вином применялся при ожогах. Гвоздику вводили в «червоточину зубную», давали нюхать при обмороках, настойку ее на водке пили при легочном кровотечении. Винные ягоды или фиги, смоква считались способными предупреждать эпидемии любой природы. Как указывается в таможенных книгах, они занимали большое место в северном товарообороте XVI–XVII вв. Сахар употреблялся в виде леденцов (твердых кусков неопределенной формы), в «головах» и «толоченой». Сахаром присыпали раны и язвы, в особенности долго не заживающие, с обильным гноетечением. Больные, проходящие курс «чепучинного сидения», получали сахар в обязательном порядке вместе со сливами как легкое слабительное. «Мушкатный орех» давался от падучей и при трясце. Черный перец тоже назначали против лихорадки, он же употреблялся и при заволоках. Рис, или сорочинское пшено, употребляли в виде «слуза» (слизи) при поносах внутрь и «крестером». Сладкие, или цареградские, рожки (Ceralonia siliqua) давали от кашля и от коклюша. Корица и кардамон считались хорошим средством от болей в животе, имбирь – при трахоме. Шафран, или, по-местному, «желтяницу», подмешивали в мутные и бесцветные лекарственные растворы; настойкой его на воде смазывали веки при оспе, чтобы они не слипались; вместе с яйцами, хлебным мякишем шафран накладывали на «апостему» (нарыв) в виде мягчительного пластыря. Лимоны хорошо были известны на Севере еще в XVI в. Они привозились из Англии, Голландии. Находившийся в заточении в Белозерске в середине XVI в. князь Воротынский получал лимоны сотнями штук в каждой посылке. Способ лекарственного применения «демонов» при цинге русские моряки усвоили от заграничных мореплавателей, консервируя их в плаваниях в соленой речной воде. Ревень вместе с табаком, чаем, соболями был «заповедным товаром», контрабанда которого жестоко преследовалась. Тем не менее, на северных рынках, а в особенности в Архангельске, «на Холмогорах», его всегда можно было достать без труда. В нем нуждались кожевники. А во врачевании он употреблялся как слабительное, широко применялся также для возбуждения «желания брашна». Чан, известный на Севере с конца XVI в. или немного позднее, рекомендовался при головной боли, от тоски и усталости, при нарушениях «стомаха» и кишок. Более действенным считали чай не горячий, а холодный, «остуженный». Табак на Севере появился почти в одно время с чаем. Масляной вытяжкой его листьев пробовали лечить «свербеж» (чесотку), нарывы. Свежие или слабо завяленные листы табака прикладывали к грудям «женок» после родов. Впоследствии, к концу XVII в… его широко применяли для окуривания жилищ от насекомых (комаров, мошек). Чилибухой, цилибухой назывался плод Strychnos mix vomica («рвотных орешков»). Она была достоянием каждого охотника, служа для отравы диких животных (волков, лис). «Выжимки ореховые» – излюбленное на Севере средство при «расслаблениях» (параличах), отболи в кишках, жиления, кровавого поноса; малые приемы чилибухи давали при выпадении прямой кишки, ночном недержании мочи, против икоты, премежающейся лихорадки, а беременным чилибуха давалась для вызывания тошноты, отрыжки, рвоты. Из красок наиболее употребительными были сандал, индиго (XVII в.) Обе назначались наружно при различных кожных страданиях с обильным гнойным выделением из язв. Индиго, кроме того, назначали от «трясцы» как потогонное и при «падучей немочи». Лекарственные зелия в северном товарообороте занимали видное место. Редко кто из продавцов любых товаров не привозил заодно на рынки какое-либо лечебное средство. Иноземные зелия доставлялись в тщательной упаковке, рассчитанной на длительную и трудную перевозку морем. Внутри государства тара была представлена кадками, ящиками, тюками, мехами (мешками), коробками. Толченое зелие продавалось и перевозилось «в меху, нетолченое – в коробу». При перевозке к центральным рынкам Севера в зимнее время принимались особые предосторожности; чтобы не проморозить лекарства, их запаковывали в кожаные мешки, сундуки, обернутые рогожей, войлоком, мохом и связанные туго «вервием». Зачумленные селения объезжались. Подводы останавливались в избах с печным отоплением. К «царским» лекарствам на стоянках ночью приставлялся караул. Обязанность по транспортировке несли тягловые люди, которые из-за трудности пути и ответственности при недочетах часто разбегались, бросая на произвол кладь, лошадей, тележную и санную «сбрую». Цены на зелия колебались значительно в зависимости от ряда факторов. Особенной дороговизной отличались привозные из-за границы медикаменты – ароматы, афродизиаки, косметика, пряности. Ясно, что простому народы эти товары были совершенно недоступны. На рубеже XVI–XVII вв. один «лемон», например, был равен по цене лошади. В силу дороговизны обращалось большое внимание на качества аптечного товара. Принимались и покупались зелия только «отборные» и «негнилые», «без сору» и разных подозрительных примесей, орехи скатные «с червоточиной отметались прочь», водка для зелия должна была гореть синим «поломенем». Для определения удельного веса раствора служили свежее яйцо, «ентарь». В некоторых вотчинах хранители кладовых с зелиями делали своего рода биологические пробы зелий на «выжлецах» (собаках), кошках. Для дорогих лекарств употреблялись небольшие коромысловые весики с чашками. В быту разновесами служили: ячменное зерно, «горошина грецкая», или «керат», орешек кедровый, «зерно перца чернаго», боб, желудь дубовый, маковое зерно. Жидкие зелия отпускались и назначались для питья «краплями», ложками, ковшами, «достаканами», в чарках, сулеях. Посуда употреблялась глиняная, стеклянная, а если деревянная, то окрашенная масляной краской и поверх ее обработанная луковым соком «чистоты для». В дозировке сыпучих тел употреблялись: кончик ножа, щепоть, горсть, скарлушина яйца куриного, кайры, лесного, грецкого ореха, «раковина», служившая одновременно для растворения в ней камедей, клея, «стюдени». Индийская медицина в древнерусском врачевании Природа Индии. Медицина и санитарный быт индийского народа по памятникам древнерусской письменности Сведения о сказочной Индии имеются в древнейших русских народных сказаниях, в былинном эпосе (былины о Василии Буслаеве, о Дюке Степановиче и др.). Отголоски сказаний об этой стране слышатся в некоторых вариантах стихов о Голубиной Книге и во многих русских сказках. С появлением первых литературных переводов круг представлений об Индии на Руси становится все более широким. В трудах сирийско-византийского хрониста Иоанна Малалы имеются ценные материалы о дорогах и торговых путях в Индию. Хроника Малалы была известна русским летописцам. В многочисленных житиях, проникавших на Русь из Византии, иногда приводились разрозненные, но довольно характерные черты быта далекой Индии (Жития Арефы, Онуфрия и др.). Составитель древнейшей русской летописи «Повесть временных лет» Нестор знал Индию и в списке стран вселенной поместил ее на одно из первых мест. В период феодальной раздробленности число литературных произведений об Индии настолько возросло, что они были объединены в цикл увлекательных рассказов «Об нньдейськом царстве», куда входили повесть «Александрия», собрание афоризмов «Стефанит и Ихнилат», «Житие и жизнь Варлаама пустынника и Иоасафа-царевича индийского», «Христианская топография», написанная Козмой Индикопловым, и др. Представления о сказочной Индии были порождены утопической мечтой трудовых людей о странах, где все обитатели живут богато, не ведая горя, где все справедливы, не знают вражды и раздоров. Позже русские люди, конечно, узнавали, что рядом с довольством в Индии царит жестокий социальный антагонизм, нищета, голод и болезни. Нельзя не отмстить, что произведения индийского цикла давали русскому читателю сведения, уже не столь отдаленные от действительности. Повесть «Александрия» была одной из самых популярных произведений древности, одинаково известная как народам Запада, так и Востока. Списки «Александрии» известны от XIII–XIV вв., но есть основания считать, что ее знали на Руси уже в XI–XII вв. На Руси, вероятно, и сделан ее перевод с греческого. Та часть «Александрии», которая отразила историческое событие – вторжение весной 327 г. до н. э. войск Александра Македонского в Индию, интересна описаниями климата Индии, животного мира и растительности, нравов и быта жителей и их занятий. В повести говорится, что климат в этой стране неравномерен, зависит от рельефа: в горах холодно, а на равнинах нестерпимо жарко. Но средние климатические показатели для большей части Индии не заставляют желать ничего лучшего: «воздух зде сладка и зело предобра». В долинах почти нет зимы и растения никогда не прекращают ни цветения, ни плодоношения: «вькупе бо (в одно и то же время) ово цвететь, ово замячаеть (завязывается), ово зрееть»; имеется много плодовых деревьев: «имать же (страна сия) финика и орехы великий иньдейския». В Индии нередко можно встретить удивительные дикие растения («лядина»), которые, если съесть их, подбадривают уставшего человека, веселят и наполняют его сердце отвагой. Составителю «Александрии» Индия рисуется как страна минеральных источников. Можно видеть, как из глубоких недр земли выбиваются потоки горячей воды. Когда ее наливают в сосуд, то она «взвираеть» (бурлит) от пузырьков воздуха. Эти теплые ключи служат на «цельбу человеком и скотом» и «лекуют» у них самые различные болезни. Эту целебную воду больные могут употреблять внутрь. Купание же – обновляет человека, он становится бодрым, жизнерадостным, юным. Особенно поразительным кажется автору повести обилие воды и влаги в некоторых местах Индии. Влажность почвы и воздуха в сочетании с высокой температурой становится источником изумительного разнообразия животных и растительных форм. По идее рукописи именно в этом факте огромной «растящей» силы природы Индии и следует видеть объяснение происхождению гигантских животных и растений этой страны, а также большому числу гадов и насекомых, которые могут иногда приносить существенный вред человеку. Как видно, записи «Александрии» совпадают с современной характеристикой физико-географического облика, например, большинства равнинных и приморских зон Индостана, где болотистые места часто являются резервуарами размножения кровесосущнх насекомых – распространителен тропических заболеваний. Эта эпидемиологическая связь «лужного места» (заболоченной территории) с заболеванием воинов Александра отчетливо показана и на одной из древних русских миниатюр «Александрии». Тем не менее сама по себе природа ни в какой мере не создает угрозы для жизни человека в Индии. Эта одна из идей «Александрии» вложена в уста главы «нагомудрецов», индийских философов, Дандамня, через которого Александр ведет беседу со всеми «нагомудрецами». Дандамий утверждает, что природа Индии благоприятна для народа. Он называет свою страну именем «Длгжити» («Долголетие»), потому что люди здесь не стареют; «живяхуть бо в острове том 100 и восемь лет старцы». В рукописи приведены мысли индийских философов по поводу приверженности человека ко всяким излишествам (пьянству, обжорству). Ко всем этим порокам было резко отрицательное отношение. Некоторые места «Александрии» не могут иначе рассматриваться, как апология вегетарианства. «Александрия» содержит высказывания, представляющие интерес для международных отношений нашего времени, ибо в них нашли отображение сокровенные мысли миллионов простых людей Индии. Индийский парод всегда ненавидел захватническую войну, отличался миролюбием. Война у «нагомудрецов» названа «грабежом». Они в упор ставят царю – завоевателю суровый и правдивый вопрос: «Зачем ты, будучи смертен, столько воюешь? Чтобы все себе взять? Куда ты все это денешь? Не достанется ли это другим?» И они до предельности кратко и запечатлеваюше формулировали свое отношение к войне – «Мы же к внешним не котораемся» (мы не воюем с соседями). В угоду миролюбию «нагомудрецы» согласны на любые жертвы, рады пренебречь всеми удобствами жизни: «мы предпочтем смотреть на «дрязгы» (болота), созерцать до однообразия скучное небо, слушать вызывающее тоску «орлеклечетапие», ходить в одежде из древесных листьев, питаться воздухом, пить одну воду, но только не было бы «которания», только бы избыть войну». «Житие и жизнь Варлаама пустынника и Иоасафа-царевича индийского» – одно из древнейших литературных произведений, тоже получившее широкую известность на Руси. Одна из особенностей рукописи – насыщенность ее медицинскими сюжетами. Наряду с халдейскими и «перьскими» (персидскими) врачами здесь упоминаются врачи из Индии, которые так и названы «врачами иньдийскими». Врачи эти – обладатели больших знаний, потому что долго обучаются у специальных наставников философии и врачеванию. Обучение ведется по книгам, из которых учащийся извлекает много знаний и по астрологии. Врачебное искусство индийских врачей достойно удивления и уважения. Врача можно всегда встретить как у постели роженицы, так и около «буя» (душевнобольного). Врач не страшится обмыть язвы прокаженного, он первым приходит для подачи помощи раненому. С большим пониманием определены задачи врача, глубоко и тонко охарактеризован его этический облик. Врач должен всей душой переживать страдания больного. Для него нет ничего более мучительного, как ожидание исхода болезни. В часы томительного наблюдения у постели умирающего больного врач превращается сам в тяжело физически и душевно страдающего человека. В житии уделено большое внимание описанию различных болезней и способам их лечения. Обилие нозологических форм, присущих преимущественно югу, позволяет сближать это произведение с медицинскими высказываниями ведического периода. Из диагностических приемов индийского врача на первом месте стоит исследование больного, которое делается по «жилобнению» (по пульсу). Лечебные средства, которыми пользуется врач, крайне разнообразны. Первенствующее значение придается «былням диким», которые по современным представлениям могут быть приравнены к витаминосодержащим растениям. Они назначаются по преимуществу людям, ослабленным вследствие хронического голодания, в результате длительного заболевания. По медицине Южной Азии небезызвестны также средства, очищающие кровь, применение огня с лечебной целью, хирургия. Одно из центральных мест в житии отведено вопросам воспитания детей, которое в семьях аристократов должно осуществляться при участии врача. Воспитатель во многом напоминает врача у постели больного по описанию его в Ведах. Он дает советы родителям устраним, от детей все картины жизни, могущие вызвать тоску, мрачное настроение – это сцены смерти, похоронные процессии, вид прокаженных, дряхлых старцев, «клосных» (лишенных рук, ног), слепых, «буев». Внимание ребенка должно быть направлено на явления и факты природы, которые были бы «добры и красны» (красивы и жизнерадостны), «на сретение» ребенку нужно «приводить» лишь то, «еже сладость сотворяеть». Общество ребенка – это постоянно «пляшущие и веселящися» люди, различные «позорища (зрелища) творящие». Все это необходимо дли нормального развития ребенка, так как оно «ум его упражняет и сердце наслаждает», потому что веселие ребенок всегда «сам себе хотеть», потому что оптимизм глубоко свойственен природе детей. «Стефаппт и Ихнилат» представляет собой сборник различных афоризмов, пришедший на Русь в XI–XII вв. и известный в списках XIII–XIV вв. Произведение является переработкой древнейшей индийской книги «Панчатантра» – этой «гирлянды цветистых народных сказок». Несмотря на попытку социальных верхов вытравить из рукописи элементы классового протеста, в рассказах удержались остроумнейшие народные сатиры на власть имущих. Басенный склад сборника нравился русским читателям. Не менее притягательной силой обладали многочисленные изречения сборника о медицине. По народной индийской мудрости, врач – это первый друг больного. Таким именно он и зарисован в поговорках сборника. Читателю, однако, дается понять, что в случае недуга обращаться надо только к опытному врачу. Всякий же, придерживающийся противоположных правил, просто непросто «боль неразумичен», отсталый, но умный больной. Характерно, что совершенно аналогичное сравнение приведено и в Изборнике Святослава XI в. Заслуживают внимания советы больному, как он должен вести себя на врачебном осмотре. Для успехов скорого излечения, сказано в сборнике, решающее значение приобретает показание больного; рассказ его о болезни должен быть правдивым, без всякой утайки: «ни убогому нищету свою пред другими прикрывати, ни болящему достоит от врача болезнь свою скрывати». Нельзя не отметить, что такую же или, пожалуй, еще более выразительную формулировку эта же мысль имеет в другом древнерусском сборнике народных поговорок – «Пчеле» (XIV–XV вв.): «смужь недужьный, творяйся здрав, нетаго здравия не обрящет» (больной, выдающий себя за здорового, никогда не получит исцеления). Подобно другим произведениям индийского цикла, в этом сборнике много замечаний о животных и растениях тропического климата; черты, которыми рисуются жилища, одежда, обувь, повозки, леса, реки, наводят на сравнение с бытом людей Южной Азии. В сборнике часты поговорки о грызунах («мышевех»), которые приносят большой вред человеку (в древней Руси мышами назывались и крысы). Общеизвестна распространенность этих грызунов в странах субтропической Азии и до сего времени. В сборнике довольно метко обрисованы особенности крыс: «мышеве» крайне назойливы и к тому же противны, они портят пищу, домашние вещи, разносят заразу. «Мышеве» проникают даже в хоромы богачей, и нередко сам царь вынужден есть хлеб, запачканный этими грызунами. Чтобы истребить крыс, простому народу нередко приходится ломать, сжигать или переносить свои жалкие постройки и домашний скарб в здоровые местности, а иногда даже бросать все добро на произвол судьбы и убегать, куда глаза глядят. Подобные места сборника – иллюстрации того тяжелого санитарного состояния, которое в прошлом на протяжении тысячелетий делало Индию мировым очагом по распространению чумы. Совсем иными особенностями отличается «Христианская топография Козмы Индикоплова» – тоже переводной с греческого памятник древнерусской письменности по списку XIII–XIV вв. Сведения об Индии были почерпнуты автором в результате его непосредственного наблюдения за жизнью и бытом народов этой страны, которую он посетил в середине VI в. н. э. (Индикоплов – по-гречески «индикоплевст», что значит «плаватель в Индию»). Основной темой «Топографии» является определение строения вселенной, которое излагается Козмой в соответствии с ошибками, свойственными тому времени. Но весь интерес труда – в географических сведениях о далеких странах. Он подробно описывает дороги, которые вели в Индию из византийской провинции. Козма бывал на острове Цейлоне, названном в «Топографии» Топробан, на Малабарском побережье Индостана, откуда мощным потоком вливались самые разнообразные товары на рынки Византин и стран Средиземноморья. Козма не менее хорошо знал берега Эфиопии, остров Сокотора, его судно часто бороздило волны «Эритрейского моря», как тогда назывался Индийский океан. И до Козмы писатели сообщали торговые сведения об иноземных странах, но одновременно описывали также флору и фауну заморских стран, образ жизни и обычаи их жителей. Этой литературной традиции Козма отдал дань в полной мере. У него много описаний животных и растений Востока. Книга снабжена большим числом рисунков, которые, как полагают, сделаны его рукой. Если это так, то они делают ему честь как художнику. Исследователи этих иллюстрации утверждают, что они были выполнены в живой реалистической народной традиции. На Руси «Топография» Козмы переписывалась в большом числе экземпляров. Любознательность древнерусского читателя в итоге одинаково подкупалась как чудесными рассказами Козмы, так в равной мере и теми красочными и большими по своему формату миниатюрами, которыми были обильно оснащены страницы этих рукописей. Любители тропической экзотики могли увидеть здесь рисунки диковинного «нозьдророга», буйвола, чудесных птиц, роскошных растений. Мужчины «тоземцы» всегда почти зарисованы полунагими, за охотой на диких зверей или в момент сбора плодов. Матери показаны с детьми, которых они носят на шее или за спиной. Все «иньдейския люди» с характерным внешним габитусом, высокие, стройные. Козма был не столько писателем, сколько купцом, и поэтому он с особой тщательностью потрудился над обработкой рисунка, называемого в некоторых списках «кружалом» и представляющего нечто вроде современной диаграммы, на которой изображены всевозможные восточные и по преимуществу индийские продукты и показано, в какой сезон года тот или иной товар наиболее ходок, в какой таре его удобнее всего перевозить, в какой стране, кому и когда выгоднее сбыть. «Кружало» Индикоплова не было предметом исследования историков медицины. Между тем оно имеет исключительный интерес для понимания истории лекарственного товарооборота между Индией и странами, лежащими к западу от нее, в том числе и древней Русью. Дело в том, что все произведения природы, изображенные в рисунке Индикоплова, использовались у арабов, византийцев, в странах Западной Европы и повсеместно на Руси также и в качестве лекарственных зелий. «Топография» Индикоплова вышла из сирийской литературной среды и была долгое время популярной у всех народов Востока. Сирийский язык служил торговым языком Ближнего Востока. Сирийская образованность пользовалась признанием далеко за пределами своей страны. Врачи Сирии часто бывали придворными лекарями на Руси. Об этом говорит хотя бы факт «ученого» содружества высокопросвещенного черниговского князя Святоши с личным врачом Петром «сурянином», о чем красноречиво рассказано в Кнево-Печерском патерике. Так вскрывается еще одна линия возможной взаимосвязи между медициной Индии и древней Руси. Разносторонняя познавательная ценность «Топографии» Индикоплова достаточно тонко была понята русскими переводчиками еще в первые дни появления этого произведения на Руси. Вот как выразил свое восхищение автором «Топографии» один неизвестный ее древнерусский переводчик: «Одни люди старались собирать золото, другие насилием овладеть землею или жемчугом и всякими богатствами, а господин этой книги мудро искал не жемчуга и дорогого бисера, и не золота, а достойного описания мира, и собрал богатство ненечезающее; тлеет все на земле, остается одно слово». Произведениям индийского цикла свойственна одна, общая черта. Их содержание шло навстречу не только религиозной настроенности читателя, но оно давало обильную пищу его литературно-эстетическим вкусам и наклонностям. Нельзя отрицать того, что наряду с отвлеченными, фантастическими и легендарными сообщениями, библейскими взглядами в повестях и житиях этих сплошь и рядом передавались представления, хотя и смутные, но все же имевшие основу в действительной жизни и обычаях индийского народа. Своими экскурсами в область врачебного искусства, врачебной этики, описаниями отдельных форм болезней (проказы, слепоты, психоза и пр.), характеристиками физиологических состояний старческого, младенческого возрастов, беременности и пр. «Житие Варлаама и Иоасафа – царевича индийского» выступало перед русскими читателями в роли литературного передатчика положительных и исторически верных сведении о древнеиндийском врачевании – важнейшей части общей культуры древней Индии. Русские люди в Индии. Афанасий Никитин и его путешествие в Индию Во второй половине XV в. происходило объединение отдельных русских княжеств в централизованное Русское государство. Объединявшаяся Русь накапливала силы, чтобы свергнуть ненавистное татарское иго. Росли города, росло и торгово-ремесленное население. Русские люди все больше начинают интересоваться другими странами. Купечество стремится активно участвовать в международной и, в частности, в восточной торговле. Новгородские, московские, тверские, нижегородские торговые люди появлялись теперь на Балтийском, Черном, Каспийском морях и в прилегающих к ним западноевропейских и восточных государствах. Торговые и общекультурные связи Индии с городами Русского государства в это время отмечены рядом исторических памятников. Помимо пути через Индийский океан, страны Ближнего Востока, Византию, порты Черного моря и Киев, существовала караванная торговли Индии с древней Русью при посредстве рынков Средней Азии и Золотой Орды. Много индийских товаров лежало в складах Астрахани. В Новгороде для индийских купцов было построено специальное подворье («Хапульский двор») – от слова Кабул – столица теперешнего Афганистана. Из сказанного становится понятным, что когда знаменитый наш соотечественник Афанасий Никитин в начале второй половины XV в. начал свое путешествие от Твери в Индию, то это обстоятельство в глазах тогдашнего русского общества отнюдь не было случайным эпизодом, а рассматривалось русскими людьми как вполне естественное отражение возросших экономических и культурно-исторических интересов обоих великих народов. Путешествие Никитина в Индию принадлежало к замечательным событиям в истории путешествий средневековой Европы. Путевые заметки Никитина об Индии, озаглавленные «Хоженне за три моря», вошли во Вторую Софийскую летопись 1475 г. и принадлежат к выдающимся творениям древнерусской литературы. Исключительный интерес приобретает «Хожение» и для понимания древних связей русского и индийского народов в области медико-санитарной культуры.