«Камения» (минеральные «зелия») Так назывались минералы, металлы, их соли и такие вещества, как уголь, сажа, известь, нефть, зола, квасцы, всевозможные краски. В народном врачевании «камения» служили существенным дополнением к растительным и животным средствам. В лечебниках им всегда отводилось почетное место. Северные рукописи о «камениях» – неисчерпаемый источник для истории древнерусского лекарствоведения. Из местных «камений» первое место занимала соль поваренная. Различали сорта: морянка, сысолка, пермянка. К «лекованию» наиболее пригодной считали первую. Ее умели очищать прожиганием, прокаливанием в плотно закрытых сосудах. В рецептах «чистой соли» отводилась роль конституенса, но назначали ее и в чистом виде. Лечебным показанием служили болезни, протекавшие, по понятием того времени, с избыточным «умножением вредных соков» в теле больного. Может быть, поэтому соль охотно вводили «крестером» при «водоточивой болезни» (водянке). Для заживления «ожога огненного, что и не знати его будет», толченую соль смешивали с пшеничной мукой и пресным медом в виде мази. Смесью соли, масла и меда смазывали горло при астме: в смеси с уксусом и кедровым маслом соль применялась для лечения чесотки, при укусах насекомых, различных кожных зудах. Иногда на северные базары из Сибири завозился «гуд-жир» – сернокислый натр (глауберова соль). Употреблялся он, как и теперь, вместо слабительного. В северных лечебниках много говорится «о глинах разных». Из глины на песке «бились» печи, глину предусмотрительно брали с собой в путешествие мореходы, чтобы ею в смеси с отрубями заделывать пробоины судна. Некоторые виды глин особенно высоко ценились: «армейская» (Bolus alba), каширская, олонецкая, коломенская. Последняя, теперь называющаяся «московской», благодаря ее высоким отбеливающим и моющим качествам завозилась на Север для очистки мехов. В народной же медицине «коломянка» славилась как прекрасное высушивающее средство при всяких ранах, как присыпка в «коростах» и в особенности при «язвах межи перстами от пешехождения», внутрь назначалась при вздутии кишечника, кровавых поносах, а несколько раз в день «по полскарлушине ореховой» ее давали от «изгагн» (при изжоге); вместе с армянской землей рекомендовалась от «кровавого блевания при сухотке». Сажа домашняя печная из-под «ворохов лучинных» использовалась звероловами на море, в тундре, при чернении лица вокруг глаз для уменьшения раздражающего действия отраженных солнечных лучей. Наружно сажа применялась при мокнущих лишаях и язвах. Еще в прошлом столетии в северных лесных селениях можно было видеть около домов, торговых бань большие курганы от ссыпки золы – «зольники». Зола («попел»), щелок, как «зелия ко многим вещам пристоящня», использовались для стирки белья, мытья головы, для борьбы с нательными насекомыми. Ими вымывали язвы, глубокие «фистелы», в особенности имеющие «дух велми смердящ». Знали, что зола не специфична при этом лечении, а только «язвы угодны к пластырем творит». Внутрь зола давалась больным при некоторых заболеваниях легких, при одышке, что до некоторой степени оправдано и с точки зрения современных фармакологических взглядов: сосновые дрова, например, помимо солен калия и фосфора, содержат более всего соли кальция – до 35–40 %. Нашатырь был всегда одним из наиболее ходких товаров на северных рынках. В лечебниках сказано, что он добывался «вытягиванием его из камней, кон светлы и тверды суть», а сам он «укусом солностен и бридостен (приторен, остр) велми». В зелия клался только тот нашатырь, «кои цвет есть голуб и чист аки христаль». Применялся он для отхаркивания мокроты; при жабе его водный раствор «глотали» небольшими порциями; при кожных болезнях прикладывали на больное место руно, смоченное нашатырным раствором. «Квасцы» – слово чисто русское (от слова «квас» – кислота), в русских рукописях оно встречается с XV в. Лучшими считались квасцы, привозные «от немець». Квасцам, «угодным для лекования», предъявлялись требования: «были бы собою белы и светлы и укусом бы сладостны», «легкия и темныя» – «отметались». Квасцы, варенные в речной воде с обычной солью, применялись для лечения гнойных фистул введением в них «кнута» (тампона) из «пакуля льнянаго». Как и теперь, квасцы в старину – одно из самых популярных сосудосуживающих средств при мелких порезах, носовых кровотечениях; квасцовою водою промывали кровоточащие влагалища, разрывы геморроидальных узлов. Южнорусские «лечьцы» получали известь пережиганием морских камней, осколков мрамора. На Севере исходным материалом для этого служили яйца диких уток, гусей, иногда кайр, домашних птиц. Больше, чем строители, в извести нуждались иконописцы и лекари. Поэтому обжиг «скарлушин» производился малыми порциями в печных горшках. Для лечебных целей известь разводилась «водою гуляфною» (из душистых растений). Применяли ее при свербеже, коростах, очень рекомендовалась при «бородавицах во афендроне» (в anus’e). Селитра («ямчуга») – неизбежный ингредиент пороха. Но так как заграница всегда чинила препятствие ее импорту на Русь, то еще при Иване Грозном было направлено все внимание правительства на поиски отечественного сырья. Раскапывалась земля вокруг старых пепелищ, скотных дворов, пивных, кабаков, у кладбищ, «убогих домов». Лечебники Севера настойчиво указывали на стойбища лосей, оленей, логовища волков и других зверей как на одно из добавочных «недр», где «ямчуга рожаетца». В XVII в. на рынках Устюга. Сэльвычегодска. Тотьмы, Вологды продавалась отечественная селитра в большом количестве. Она имела широкое применение в медицине, санитарном быту, употреблялась в хлебопечении, ею натирали солонину для придания мясу нормального темно-красного цвета, пары селитры вдыхали при «вдуйте» (астме), она же входила как обязательная часть во многие наружные средства. Широко использовалась в хозяйственном быту северян сера («жупел», «сера горючая», «камык горущ», «солфор»), употреблявшаяся вместе с селитрой при пороходелании. Потребителями серы, помимо пушкарей, иконописцев, делавших из нее киноварь, были «лечьцы», аптекари, ветеринары. В смеси с яичным желтком серу употребляли в качестве противоядия при «окорме» (отравлении), назначали против кашля, от желтухи, толченою с уксусом смазывали коросты, а парами окуривали промежность, влагалище, в особенности после тяжелых родов. Искусственная сернистая ртуть (киноварь) употреблялась как кровоостанавливающее средство, при лечении упорно незаживающих язв люетической природы. Железо в народной медицине находило применение в виде «железных отирок», собиравшихся из-под точильных брусков у кузен. Эта «грязь» (или «ил» железный) художниками употреблялась для расписывания деревянных блюд, потому что тогда краска предохранялась от коррозии («не станет корчить блюдо»), а в медицине она назначалась при «несварении брашна» желудком. Согретую железную грязь прикладывали на больные суставы, намазывали на «опухлые ноги, руки» и особенно часто употребляли для усиления роста волос: «Водою, кая бывает под точилом, егда на него железное что вострим, и тем аще помазуем места голыя, тогда растение власом творит». Медь в народном врачевании северян употреблялась в виде медной руды, синего купороса (сернокислая окись меди), яри-медянки. В порошке назначалась при «диком мясе» в язвах. При носовых полипах «кнут» с салом и ярыо вкладывали в носовые ходы. Эта же мазь хорошо помогала «при опухлении век, егда ресновы (ресницы) выпадают или кому ростут во очах», т. е. при трахоматозном трнхиазе, при котором и теперь назначается. Мышьяк (или «мышье зелие») наряду с чилибухой, мухомором часто упоминался в старинных лечебниках Севера как средство против диких зверей, мышей (откуда и само название). Различали «мышье зелие» белое, красное, желтое. Лучшим считался мышьяк тот, «кои не скоро толчется и не смешен с землею». Употребление его в народной медицине было разносторонним. Невзирая на то, что в лечебниках всегда подчеркивалась ядовитость мышьяка («великую ядость в себе имеет», от него «пухнут лице и руки», поэтому «страх коло него стряпать»), в малых дозах мышьяк применялся и внутрь и в ингаляциях с условием одновременного «приятия добраго фирияку» (противоядия). От кашля его принимали в яйце всмятку. Покрученики, имевшие мышьяк в запасе для приманок зверей, пили его при трясавице, от огневой. При «хриплеиии» я всяком заболевании горла клали мышьяк на «уголной жар» и вдыхали дым «тростиго», после чего – полоскание уксусом в смеси с бобровой струей. Высоко ценился мышьяк как средство для безболезненного сведения волос, ногтей, для «чищения и гладости кожи» при чешуйчатом лишае. «Нохтевая масть» делалась на масле из кедровых орехов. Мазь для «согнения волос» изготовлялась с «живой известию» на воде. О «поспелости» ее по длительном «варении» в горшке судили по тому, насколько легко теряло свои пушинки гусиное перо, воткнутое в мазь. Мазаться рекомендовалось в жарко натопленной бане, а затем – полностью смыть зелье. Курс лечения – «неколико день» (точно не указано). К одному из важнейших лекарственных зелий, ставшему известным на Руси еще с XI–XII вв., относится «ртють». В списке товаров XVI в. она названа «матерью всех металей» и среди привозных зелий значилась на первом месте. Требовалась для зеркального дела, золочения медных окладов, перстней, чернения клинков, мечей, сабель. Ртуть имела широкое применение в «конюшенном деле» (в ветеринарии), «в людском лековании». Почиталась страшным ядом, внутрь ее не давали: «Испортит внутрения уды и выгонит их с великим двизаиием и с великим томлением». В качестве антидота при отравлениях применялись бобровая струя, парное коровье, оленье, козье молоко. Для ослабления ядовитого действия ртуть «уморяли» – растирали со слюною «живую ртють» на ладони пальцем, на черепке – пестиком в присутствии золы древесной. Мореная ртуть считалась надежным инсектицидом при педикулезе. «Тельную масть» из ртути назначали при «лихом мясе» в ранах. Она же – лучшее средство при ночных болях «в берцех». В лечебниках приведены различные виды «курсового лечения» этим способом с тщательным повседневным расписанием способов втирания. Свинец, употреблявшийся для изготовления белил, известен был в продаже в виде «свинок» (болванок; откуда и название). Из него лили «пулки», дробь, у рыболовов он шел на грузила. Процесс изготовления белил отнимал у ремесленников, «лечьцов» несколько месяцев. Горшок со свинцом и «уксусом добрым» долго стоял в печи для «прения», затем, закутанный наглухо, поминался в погреб, снова «прел» в печи или на солнце, пока не выпадал осадок уксуснокислого свинца «велми белаго цвета». Чаще всего белила употреблялись женщинами для «белости и гладости тела». Лекарям было хорошо известно, что «те люди, кои часто белилом лице помазуют, в различные недуги впадают и дух смердящий у «их изо’ рта исходит». Поэтому применение их во врачевании сводилось только к наружному приложению: «А внутрь прияти белила не повелеваем, понеже смертносты суть». Делались белила на сале гусином, медвежьем в виде палочек, трубочек; для аромата прибавляли воду гуляфную (из полевых душистых растений), «можжеел», еловую хвою. Такие «пруточки» в медицине применялись для смазывания язв, в особенности «бородавиц». При «лихом мясе» употребляли плат, намазанный составом из белил, живой извести, небольшого количества сосновой или еловой смолы. Эта же мазь рекомендовалась при волчанке: «От язвь вредительных, иже врачеве лупулус, сиречь волк называют»[444]. Серебро вначале привозилось из-за границы, после же находок его в Сибири Север стал обращаться к отечественному металлу. Помимо потребления на изготовление посуды, различных бытовых предметов, серебро служило для «наведения лица» в зеркалах. С лекарственной целью применяли «мортосан серебряный» – ляпис, и только наружно: против «дикого мяса», для заживления всяких язв, в особенности «ран сеченых», когда не было возможности зашить их, потому что мортосан сильно суживает края ран. Им пользовали «коросты всякия». Для «чищения прокажения на коже» толченый мортосан смешивали с ореховым маслом, гуляфной водой, солью. «Гвоздочками мортосана» смазывались язвы «во афендроне», «мехире» (penis’e). Из мортосана вместе с уксусом, кедровым маслом, «землей армейской» ставили «крестер» при упорных поносах, чтобы «заключить утробу». Сказанным перечень лечебных камений не исчерпывается. Краткие упоминания имеются также о золоте, «сюрьме», олове, ружейном порохе; «лечьцы» Севера назначали много самых различных красок при внутренних и кожных болезнях: «лазурь-камепие», сурик, «вохру», бакан и пр. Любопытны сведения лечебников о «каменном масле», как называлась сгустившаяся нефть, находимая тогда в бассейне р. Ухты. Это масло применяли при коростах, от нательных паразитов, при миазе уха, миазе кожном, пары вдыхали при кашле, «вдуше» (одышке). К камениям же относили и янтарь, хотя было известно, что это не что иное, как «смола дерева пинова» (сосны). На Севере янтарь был весьма распространен. Скорняки пользовались им для очищения бархатных шапок, мехов от приставших нитей, соломы, мякины, пуха, а у косторезов он служил материалом для бус, четок и других поделок. В медицине янтарь имел ограниченное применение – описано янтарное ожерелье, которое рекомендовали носить как можно ближе «к валу, что под горлом», т. е. опухоли щитовидной железы, и, как видно, больше с декоративной, чем лечебной целью, чтобы замаскировать бросавшееся в глаза утолщение шеи. Растительные «зелия» Севера Вопреки распространенному мнению об однообразии северной флоры, в действительности она отличается неповторимо разнообразным составом ботанических видов. В полярной и холодной зонах и поныне заготовляются для аптек лапчатка, сушеница, лишайники, сфагновые мхи, брусника, морошка, можжевеловые ягоды, черника, малина, толокнянка, дягиль, шиповник, клюква и другие. Некоторые из них экспортируются за границу. В период натурального хозяйства первоселы широко использовали северные растения в народной медицине. Старинная народная фармакопея Севера, созданная на основе изучения лекарственных трав и растений, мало чем отличалась от современной. Однако это вовсе не устраняет трудности ее изучения. В лечебниках – этих почти единственно надежных свидетелях далекого прошлого медицины Севера – порой трудно разыскать даже следы ботанической классификации. Списки лекарственных растений, по традиции, всегда приводились в алфавитном порядке. Терминология отличалась редкой произвольностью. Названия растений буквально тонут в ворохе синонимов. Поэтому научная систематика лекарственных растений, применявшихся на Севере в XVII, XVI и более ранних столетиях, является крайне затруднительной. В лечебниках чаще всего встречается деление лекарственной флоры на «древеса» и «травы». К первым относились лес, подлесок, кустарники. В группу «трав» входили однолетние цветковые растения, стелющаяся растительность – грибы, мхи, лишайники. Самое большое распространение в народном врачевании северян издревле приобрели «зелия» леса. И это понятно. На Севере человек жил как бы погруженным в великий лесной океан. С лесом связаны многие поэтические поверия. Именно здесь, на Севере, говорит В. О. Ключевский, был рожден культ леса с центральной фигурой мифологического Олимпа – «лешим». И, кажется, не осталось ни одной части растений, которая в той или иной степени не была бы использована для потребности северянина: лес служил средством отопления, освещения, обеспечивал людей питанием, предоставлял корм для скота, рыб, насекомых (пчел, муравьев), из него гнали смолу, деготь, скипидар, его жгли на уголь; лес имел огромное строительное, поделочное значение. К краснолесью, как и теперь, относили сосну (Pinus silvestris), ель (Picea excelsa), можжевельник (luniperus communis), которые были распространены по всему Северу, а также «листвень» – лиственницу (Larix sibirica), пихту (Abies sibirica), сибирский кедр, распространенные, как и теперь, лишь в определенных географических районах Севера. Все они принадлежат к семейству хвойных. Молодые, еще мягкие еловые шишки («еловики» по-северному) служили лакомством для людей. Настои сосновых и еловых почек, собранных весной, принимались внутрь как мочегонное, при болезнях дыхательных путей. Шишки варили иногда с патокой и употребляли «для здоровья». Наблюдая за глухарями, куропатками, жадно поедающими еловые почки, северяне давно заметили, что яйценосность птиц возрастает, поэтому на Севере было принято лечить и подкармливать этими почками хилых цыплят. Таким же ценным зелием почиталась у северян хвоя. Хвоя не теряет свежести в течение 3–7 лет. Было обычаем брать ее про запас в дальние плавания по морям. Водный отвар ее предохранял от «опухления десен», расшатывания зубов, куриной слепоты. Еще популярнее были хвойная водка и пиво. Подсолоненной хвойной выжимкой лечили болезни сердца, кишок, давали ее при грудных болезнях, а как наружное применяли при «камчюге». Из хвои и ветвей умели перегонять («перепущати») с водяными парами дистиллят, применявшийся для лечения многих болезней. Способ перегонки описан в лечебниках феодально-новгородских изводов и, следовательно, принадлежал к очень древнему времени. Из хвои готовили горячую «купель» – так назывались лечебные ванны от «камчюга» ног, рук, при простреле. Смола хвойных деревьев под именем «пекь» упоминается в памятниках письменности времен Ярослава Мудрого. На юге Руси ее употребляли против «сухотной» (чахотки). У северян она называлась «засмолк», «серянка», «серка», «серница». О применении ее при малярии записано в Архангелогородском летописце под 1486 г.: «А в ту пору сына его (вятского воеводы Кости Юрьева. – Н.Б.) Торопа Ивана трясца поймала, и он захотел соку соснового, и Костя сам с ним поплел в лес, взем топор»[445]. Серка применялась в топленом и нетопленом виде. Топленая из хвои лиственницы пользовалась большим спросом «женок», которые жевали ее, чтобы «зубы были белы». Мазью из серки на деревянном масле, животном жире лечили коросту, бородавки, мозоли, «на ком дна» (ревматизм) и вообще всякую «наружную скорбь». Разведенную на водке серку прикладывали к ране, «аще кого медведь вкусит», при «чечуе» (геморрое), «нарывах с червями». Еще более высокую целительную силу приписывали серке, добывающейся из смолы сибирского кедра. Кедровые орешки являлись не только «меледой» (по-пермски – забавой) – из них готовили ценное масло. Сбор орешков под именем «кедровщнны» исстари являлся у поморов большим народным празднеством. Поэтому кедр – одно из любимых деревьев северян. В местных лечебниках записано много рецептов с использованием «смолы», «тукости», «осоки» кедрового дерева. Масло кедра – народное средство при гипертрихозе. Им смазывали лицо со «знамением», «пестринами» после «воспы», «корю», чтобы лицо было «бело», светло и «знамения те гладились». «Осоку кедровую», разведенную уксусом, впускали в ухо для умерщвления личинок мух, втирали в десна при гингивитах, в шею – при «горляной жабе», она рекомендовалась от нательных паразитов, потому что «все вши и гниды оттого погибают». В смеси с медом и солью ее давали пить ужаленным «от ползущих гадов», «от ран и убоя». Само кедровое дерево называлось «негноем», и это подчеркивает сильное противогнилостное действие его соков на животные организмы: «Аще тою тукостию (смолою кедра) помазуем мерьтвое тело, никако же не гниет». Поэтому гробы в богатых семьях делались по преимуществу из этого дерева. Не оставалась без применения и кора сосновых деревьев, кустарников. Во время голодовок муку из нее бедный люд подмешивал в хлеб. В обычные годы мукой еловой, сосновой кормили домашних животных «ради тукости их тела». Сушеная еловая кора в виде присыпки применялась при «ожарах» (ожогах), давалась внутрь против кровохаркания. «Масть» (мазь) из этой муки с медом пресным и салом медвежьим была распространенным средством при обморожениях, но была равно годна и на «ожары», для лечения белей у женщин. В то же время кожура смолистых растений служила на Севере для получения скипидара (слово, по В. И. Далю, чисто русского происхождения от «скипа» – лучина, осколок дерева). Хотя по торговым и таможенным книгам XVI–XVII вв. явствует, что скипидар привозился к нам «от немець», но северяне еще с незапамятных времен умели приготовлять его самостоятельно из кожуры пихты, ели, сосны путем сухой перегонки дерева. Скипидарным маслом лечили раны, бородавки, подагру, смазывали все тело при горячках, назначали вдыхать нары тростью при зловонной мокроте, «смердящем духе изо рта, носа». Несколько особняком в северной народной фармакопее стоит можжевельник (т. е. кустарник, растущий между елями – «межи ели»). Его душистая древесина шла у ремесленников на поделку, уголь – на порох, кора являлась прекрасным дубителем, ветками запаривали капустные бочки. Ствол, ветви, хвоя можжевельника использовались для окуривания хлевов, изб, хором при любой заразе: «Аще во время поветрости емлем мозжевелевое ветвие или само то древо и полагаем на углие и творим с ним дым, тогда никакая черная нечистота губительная не прикасается и на человека не падает, которых дым тот обоймет»[446]. Можжевельник – единственное, растение из хвойных, имеющее ягоды. Эти плоды – в спелом состоянии черно-бурые с синим отливом, охотно поедаемые дроздами – составляют лакомство не только для животных, но и для людей. У всех северных народов Европы и Евразии на этих ягодах исстари изготовляли водочную настойку. Английскому «джину» у русских поморов соответствовало «вино можжееловое». Считая это вино лучшим противоцинготным средством, Аптекарский приказ с середины XVII в. стал заготавливать ягоды можжевельника на Севере не пудами и кошелями, а целыми возами, подводами[447]. Сгущенный сок, выжимки из спелых ягод, чай из этих ягод употреблялись как мочегонное, настой золы из можжевельника в красном вине – для излечения «водяной болезни», можжевеловое масло – лекарство от «камчюга», при золотушном воспалении глаз, пузырчатых сыпях на коже. Из представителей чернолесья – деревьев и кустарников с опадающими на зиму листьями – наиболее известными в лекарственном отношении были: береза, дуб, рябина, черемуха, калина, шиповник, ива, осина и др. С березой связан старинный промысел северян – сидка дегтя из бересты – одного из хороших лечебных средств «в скотском деле». Деготь считался народом незаменимым при лечении миазов парнокопытных. Описаны случаи, когда лоси, олени, коровы буквально «на ходу» погибали от личинок оводов, заполнявших рот, нос, уши, а истонченные личинками шкуры считались «пропащими» для выделки. В дегте первоселы обрели одно из самых доступных и в то же время наиболее спасительных средств против «червивой козни скотом». В такой же мере деготь оказывал услугу при лечении полостного и тканевого миазов у людей. В смеси с серой и известью дегтем лечили коросту (чесотку). Пары его давали вдыхать больным «сухоткой». Смешанный с водой, медом, свежими яйцами, деготь пили малыми дозами яри простудах; в деревянных избах щели от клопов замазывали смесью дегтя с салом, воском, глиной. Еще популярнее был сок березы, получивший в народе поэтическое название «весеннего плача березы». Этим соком («березовицей») для предупреждения инфекции, избыточной грануляции промывали свежие резаные раны. «Понеже та вода оток тушит и гноение ранам и растение диким мясом не дасть расти в ранах язвленьных, кои сечени суть»[448]. Сок пили от каменной болезни, от всяких колик вообще и от колик в почках в особенности. Свежие березовые листья давали в настое при застарелых ломотах, параличах, ванны из березового листа назначали против суставного ревматизма. Вода, перепущенная из листьев, считалась «удобной ко всякому отоку», но особенно при отеке «на мехире» в результате бленноройного заболевания. Почками березы в виде настоя лечили хроническую экзему, внутрь их давали против болезни «стомаха» и как средство, возбуждающее «желание брашна». Бахтарма – тонкая березовая пленка ствола березки в виде свитков – продавалась офенями с рук, ее прикладывали, на порезы в качестве специфического ранозаживляющего средства. Березовый щелок рекомендовался как наружное средство при гнойных поверхностных язвах. От березы получали прекрасный уголь, служивший «лечьцам» «для перепуску» (фильтрации) лечебных водок, внутрь давали его в «порохе» при вздутии «утробы» (при метеоризме). Дуб (Quercus sp.) ныне растет лишь южнее линии Ленинград – Вологда – Кировск. Но несколько сотен лет назад его северная граница была значительно выше. Для лечения применяли кору, «скепы», листья, «жолуди дубовыя», «орехи скатныя» или «яблока дубовыя» (галлы), омелу дубовую. Отвар из щеп применяли наружно при ломоте и опухолях ног. Ваннами из дубовой коры лечили ожоги. Листья в свежем виде прикладывали к ранам. Промывание ран делали перепущенной из них водой. Перепуск производился «во исходе мая, егда листвия те свежи, на молодом дубе растучи, или кои ветви блиско земли приникающе»[449]. Настойка чернильных орешков – известное средство от ожогов и обморожений. У женщин примочки из них прикладывали к соскам перед родами, чтобы кормление ребенка не было для матери болезненным. Омеле дубовой приписывались мочегонные свойства, а порошком дубовых желудей лечили кровавый понос. Маслом же из «дубовых жолудков» смазывали тело грудным детям в расчете на то, что оно «кожу твердит и обороняет от прилучившихся болезней, яко есть дым, стужа и иныя такия, яко ся до тела доткнути и велми его вредит»[450]. В лечебниках Новгородского извода, в житиях с устья Двины часто упоминается ива. Отдельные ее виды были известны на Севере также под названиями ветла, бредина, чернотал, шелюга я пр. Применялась кора внутрь в качестве вяжущего, кровоостанавливающего, жаропонижающего средства; в древности она была заменителем хины при трясавицах. Вода, «перепущенная» из ивового цвета, употреблялась с противовоспалительной целью для обмывания ран и язв и заслужила особую славу заживлять «жолви» (воспаление лимфатических желез), коросту, рекомендовалась она также для ращения волос: «Аще часто тою водою главу помочим или гребень или щетку в ту воду обмочим и главу чешем и потом собою да осякнет (высохнет. – Н.Б.) и тогда растение власом творит на главе»[451]. «Пух с ивовой вербы» применялся вместо ваты при перевязках ран. Ольха, «елха», «вольха», т. е. дерево, растущее среди елей, и осина имели в медицине равноценное значение с ивой. От ольхи применялись «шишки», кора. Последняя чаще всего назначалась при поносах и для полоскания горла: «Коры олховыя да осиновыя да скобля упарити с водою, паря процедить да опосле с патокою попарить, да ту воду во рте подерживать, а в гортань ея не пущати нисколко, и тот глеи (слизь. – Н.Б.) згинет»[452]. Рябина (Sorbus aucuparia) – дерево, временами достигавшее двухсотлетнего возраста, обычное и теперь для лесов Севера. Корень «ряб» типичен для Архангельской области: «рябой» (о человеке), «ряба» (птица). Само дерево в старину называлось «рябино», имело большое хозяйственное и пищевое значение. Из молодых ветвей делались обручи, лучки, клетки для птиц. Плоды ее – корм тетеревов, рябчиков. Во врачевании употребляли цвет, листья и главным образом ягоды. Созревшие осенью ягоды собирались до глубокой зимы, когда приобретали от заморозков более приятный вкус. Употреблялись в свежем и сушеном виде. Водка, настоенная на рябиновых ягодах, считалась хорошим средством как нежное слабительное, наружно и внутрь применялась против ревматизма, при водянке. Из ягод делались «студени» (желе), горячие напитки – предшественники чая. В смеси с патокой в равных частях из ягод изготовляли приятную на вкус кашу, которая в народе славилась как надежное средство против камней почек, желчного пузыря, при «камчюге», ревматизме: доза – две-три ложки в день «утре и вечере на дще сердце» (натощак). Каша очень широко применялась для заживления ран. Теперь в ягодах рябины найдены каротины. От черемухи (Padus racemosa) употреблялись для лечения цветы, кора, камедь, ягоды, шелуха ягоды. Кора назначалась при ломотах в костях, «летучем камчюге» (ревматизме); как рвотное – при поносах у взрослых, настой и сиропы из ягод – при кровавых поносах, особенно у детей. Навар из цветов – глазная примочка. Клей черемуховый примешивали к «крестерам» при поносах. Калина (Viburnum opulus). Кора ее употреблялась как кровоостанавливающее средство. Настой из сухих листьев давали при грудных болезнях. Ягодный сок с патокой – старейший на Руси местный способ лечения опухолей, в особенности рака грудных желез (известен с периода Киевской Руси). Шиповник (Rosa sp.) произрастал на Соловках и по всему Поморью. Противоцинготные свойства его ягод были известны местным жителям еще до прихода русских первоселов. Русские поморы применяли в народном врачевании почти все части этого растения. Ягоды назначались от лихорадки, как слабительное, при лечении «камчюга», при болезнях желудка, а порошок из корня – как средство от бешенства при укусах собак, волков. Немалое место в народной медицине северян занимали растения вересковые (Ericaceae). Слово «верещать» – звонко дребезжать, шелестеть, трещать – употребительно и теперь на русском Севере: яичница-глазунья, шипящая на сковороде, по-пермски – «верещанка», «вереща». Фамилии «Верещагины» по писцовым, таможенным книгам наиболее распространены были именно на Севере. Художник Верещагин был родом с Севера. Одни из вересковых приобрели здесь огромное пищевое значение (брусника, черника, клюква), другие служили для дубления и окраски кожи (голубика, толокнянка, багульник). И все они широко применялись в народном врачевании. Багульник (Ledum palustre) – от «багульный», слова, принадлежащего, по В. И. Далю, архангельскому наречию; значит – терпкий, крепкий, ядовитый, одуряющий. В силу своего специфического запаха, способного в тихую и жаркую погоду вызывать головную боль, багульник издавна применялся как отрава для домашних паразитов. На Севере и теперь его называют «боровой пьянишник», «клоповник», а слово «багулить» равносильно понятию «делать отравное зелие». Мыши не выносят запаха багульника; для борьбы с ними пучки растения раскидывали по углам дома, амбаров, сусеков; ими затыкали мышиные норы. В далекую старину багульник употребляли вместо дорогой привозной камфары для борьбы с молью. Водочные настойки цветов, травы багульника наружно употребляли как средства против простуды, ревматизма, подобно муравьиному маслу; при кожном зуде, укусе насекомых. Дым от сжигания смоченного водою багульника давали вдыхать при «вдуше» детям – при коклюше. В последнем случае окуривалась изба, в которой находился больной ребенок. Багульник в корчмах подмешивали в сусло при пивоварении. Такой напиток быстро оказывал одурманивающее действие и, конечно, был вредным, что мало беспокоило корчмарей. Брусника (Vaccinium vitis idaea) была распространена, как и теперь, по всей лесотундре, тундре и в особенности в лесах. «Брусвяный» – по-архангельски «красный». Среди старинных записей слова «брусена», «брусника» встречались очень часто, фамилии «Брусникины», «Брусенины» были самыми обычными на Севере еще в XVI–XVII вв. Ягода в свежем и моченом виде служила для пастил, начинок, в хлебопечении, для пирогов и широко употреблялась во врачевании. Брусничный сок, упоминаемый еще в Домострое XVI в., благодаря содержащейся в нем бензойной кислоте, не прокисая, хранился про запас у каждого домовитого северянина. Его давали как прохладительный напиток обессиленным в лихорадке, при огневой, болезнях желудка для усиления желчеотделения и затрудненном мочеиспускании, при «опухлении тела» (водянке), «кровоблевании», при «излишнем течении менстровы», кашлях. Сок брусники считался также хорошим противогнилостным средством, им омывали раны, мокнущие язвы, сухие коросты. Брусничная трава в настойках применялась как целительное средство от упорных суставных ревматизмов. Близким к бруснике видом является толокнянка, или «толоконка» по-северному. Ее почему-то принято считать любимой ягодой медведей, что нашло отражение и в ее латинском названии – Arctostaphylos uva ursi, по-русски – медвежье ушко. Однако это недостаточно верно: ягоды ее также охотно поедаются волками и другими зверями и в особенности многими птицами. Свое название толокнянка получила от обычая применять ее в ремеслах в растолченном и просеянном виде, по другим данным – от специфического запаха слежавшейся муки (толокна), почему в некоторых местах на Севере ее называют еще «мучница». В народной медицине всегда применялись только листья толокнянки, как наиболее богатые дубильными веществами. Они входили в состав лечебных напитков (чая). Больше всего славились отвары из листьев при «бубречных» (почечных) болезнях, водянках, кровавой моче, у детей – при ночном недержании мочи. От воспаления мочевого пузыря употребляли отвар толокнянки с листьями березы, а при гонорее («егда из мехиря гнои сякнет») ее листья варили вместе с хмелевыми шишками и давали пить больному по нескольку раз в день. Хорошо действовал отвар толокнянки при «бегунках» (поносах); из него назначали также промывание влагалища, «егда из тайных мест слуз (слизь. – Н.Б.) исходит» (т. е. при белях). Клюква. Клюквенный сок имел большое хозяйственное значение: употреблялся для чистки посуды, как реактив в золочении, серебрении у ремесленников, для составления красок у живописцев и пр. В медицине клюква применялась как любимое народное средство от кашля, соком из нее лечили многие болезни. Сюда же надо отнести и морошку (Rubus chamaemorus), хотя она принадлежит к семейству розовых. Душистая, желтая, похожая на малину, эта ягодя была очень широко, как и теперь, распространена в особенности на торфяных болотах по мшарникам, где она, сплошь покрывая землю, «хлюпала под ногами людей, еленей». Среди народа морошка имела массу синонимов, но в лечебных книгах XVI–XVII столетий неизменно выступала с названиями «морушка», «моруселка», «моросела ягода». В старинных народных сказаниях Севера «морушка» – спасительница от лютой смерти людей, заблудившихся среди снегов, затертых льдами зверобоев-охотников, оленеводов. В городах центрального Севера (Устюг, Вологда) морошка являлась уже товаром, привозившимся с Холмогор бочками, ушатами. Торговки ею назывались здесь «глыжницами» – от «глодать», «голодать» – намек на употребление ее поморами во время голодовок. В более южных районах морошка плодоносила реже и почиталась уже лакомством. Отсюда поговорка: «Ешь не по две морошки на ложку». Участниками путешествия Петра I на Север в начале XVIII в. она по именному указу в место пребывания царя – Вологодский архиерейский дом – доставлялась лишь в малых ведрах для изготовления сласти с сахаром[453]. В народном врачевании применяли морошку в пареном, моченом виде, в «вареньях», наливках. Очень популярным были от цинги «морошечный квас» и водочная настойка «мамуровка». Моченая ягода погружалась «в лодия» поморов про запас в далеких плаваниях. В северном лечебнике Q.VI.29 морошке отведена отдельная глава с перечислением всех способов врачебного приложения воды, перепущенной из ее ягод. Пропущение делалось только из зрелых ягод, «кои с дерева спадають». В виде примочек вода эта употреблялась при подкожных абсцессах («надутых болячках», характерных для цинготных больных). Внутрь ее давали при заболевании печени, для уменьшения кашля, при абсцессах легких: «Пити пять, шесть днии утре и в полдень и вечере, и тако апостему в плюче (нарыв в легком. – Н.Б.) мякчить и кашлем тот гнои выведеть». Морошковую воду «закапывали» в больные глаза, «у кого очи заливаются», употреблялась она еще как полоскание «рьта и горьла, егда у кого язычек отпадеть или у кого жаба во рте бываеть». Ягоды считались хорошим мочегонным средством. Важное место в истории полярного лекарствоведения занимала ложечная трава, или кохлеария (Cochlearia arctica), как об этом свидетельствует и современное название этого растения. Ложечная трава упоминается в списке трав древних азбуковников Севера. Несмотря на горький вкус, она применялась во всех северных странах и на Руси с незапамятных времен вместо свежей зелени, салата, в пище наравне с репой, хреном, капустой, почему у поморов носила название «морская салата». Это древнейшее морское средство от цинги у народов всех северных зон Европы, Азии и Америки. Издавна было замечено, что зверобои, питающиеся ложечной травой, реже заболевают цингой[454]. Основываясь именно на опыте русских поморов, Петр I неуклонно вводил эту траву в рацион матросов, солдат и всех «работных людей», в особенности на верфях Севера, Балтики. Настойка травы издавна применялась еще при водянке, от ревматизма, при гонорее, от белей. Сок свежего растения считался хорошим кровоочистителем. Водку из ложечной травы пили при зубных болях, цинготных гингивитах. Наружно применяли траву в виде мази с салом животных при всевозможных кожных болезнях, «жолвиях на шии, в пазухах» (при скрофулезе). Лишайники или мхи следует рассмотреть вместе: как и теперь еще, их часто смешивали друг с другом. В далекой древности северные летописцы по примеру новгородцев давали этим растениям суммарное название «ушь», «усние». Уснием кормились люди в трагические голодовки, ремесленники изготовляли из него поташ, золу на продажу. К концу XVII в. в лечебных и других рукописях наметилась терминологическая дифференциация: лишайниками («лишай», «пороет») назывался по преимуществу ягель, а за мхами осталось их имя. Отличали их друг от друга тем, что «мох ветвист, пушист, а ягель кожист». Те и другие виды имели большое значение в жизни первоселов. Охотники пользовались ягелем как приметой, потому что пни деревьев ими обрастают с северной стороны. Некоторые из ягелей, как олений мох (или в древности «оленья губа») – прекрасный подножный корм для оленей. Из других видов готовили краску для тканей, клей, «студени». Северные лечебники знали два лекарственных растения из лишайниковых (или мхов, по их терминологии) – оленью губу (или олений мох) и грудной мох. Первый, по описаниям северян, наделен фармакологическими свойствами исландского моха (Cetraria islandica). Слоевище этого лишайника применялось в свежем и сушеном виде. Свежее слоевище в виде жвачки или растертое между камнями прикладывали к сибиреязвенным карбункулам, на опухоли после «кровепушти». Горькое слоевище давали в питье женщинам для ускорения родов, как горечь употребляли против пьянства, при запоях. Но основным его назначением было лечение больных скорбутом. «Збитую» жидкую массу из этого лишайника прикладывали к воспаленным при цинге деснам. Утомленным путешественникам рекомендовалось пить его в настойке: «Тако же который человек по дорогам ходит и будет умеглен (станет плохо видеть от цинги. – Н.Б.), тое же зелие пий – здрав будешь» («Московский лечебник», гл. 78). Вологодские врачи и аптекари XVIII в. испытывали этот лишайник по опыту старожилов в лечении болезней и выпекали «пробный» хлеб с примесью «исландского моха»[455]. Второй лишайник носил название «легочной» или «грудной лишай», «дубовый, пихтовый лапоть» («гарба пулмонис» новгородских лечебников). Как показывает само название, растение назначали при легочных заболеваниях – одышка, сухой кашель, колотье в груди и при любой «грудной немочи». Мхи (Sphagnales). Широко распространенный в северо-болотистой зоне мох образует дерновину без корней в топях и озерах. Известный в народе под именем «белого или болотного моха», он растет там же, где и клюква. Мох потреблялся северянами в хозяйственных и технических целях. Утверждение о том, что в отечественной хирургии этот мох в качестве перевязочного материала впервые стали применять лишь с 90-х гг. прошлого столетия, не соответствует действительности. Уже в 1775 г. для этой цели его рекомендовал доктор Берлин Г. Что же касается народных «лечьцов», то в их руках он отлично заменял роль ваты и употреблялся уже в XVI в. для перевязки ран наряду с «пакулем», оческами льна. В лечебниках восхваляется способность болотного моха высушивать – «нежить» (гной), сукровицу, очищать раны и язвы, способствовать их заживлению. При «язвах смердящих» его предпочтительно применяли в смеси с «мохом, надранном с дерев благовонных». Хвощи (Equisetum). Известный как сорняк, хвощ и поныне встречается в обилии по всей северной зоне вплоть до побережья Новой земли, где сохранилось много его синонимических названий: сосенка, елка, щеть, железник, скрыпун. Среди архангельских поморов он был известен больше всего под названием толкач, пестик[456]. О хвоще сложилось много поговорок. Так, о худом, болезненном человеке говорят: «тощ, как хвощ». А в самих прозвищах хвоща – признак широты когда-то активного хозяйственного, технического и пищевого его применения. «Железником» он назывался потому, что некоторые виды его употреблялись с квасом для чистки металлической посуды, копий, рогатин, ружейных стволов. Шишковидные разращения на корнях хвоща, похожие на «орешки» и богатые крахмалом, в старину широко употребляли в пищу вместо репы и картофеля, тогда еще совсем неизвестного среди русского народа. С ними жарили яичницу на сале с мукой. «Орешки» служили приправой к столу в сыром виде как зелень: «Хвощь – крестьянский овощ». Судя по многим признакам, в лечебниках XVII в. описан хвощ полевой (Е. arvense). Применение во врачевании он имел самое разностороннее. Прежде всего хвощ был известен как «зелие угодное» при цинге. С прибавлением тертого моха его употребляли от поноса. Очень похвалялись его кровоостанавливающие свойства. Настойку пили при сухотной, «водоточивной болезни» (отеке), при кровавой моче, как надежное мочегонное. «Ветвие» хвоща наружно применяли, парясь в банях, при воспалениях мочевого пузыря, от камчюга, прострелов, при костном туберкулезе, гуммозном люэсе, геморроях, многих кожных заболеваниях. Вдыхания паров от его ветвей назначали при «смердящем духе» из носа, а прикладывание смоченного в настое плата к «тайным удам женок» – при белях. Грибы (Mycetes). Леса Севера – царство грибов. Сами лечебники Севера говорят, что «родове их многое множество». «Грибы» – название современное, в древности же их повсеместно называли «губи». Медицинская письменность XVI–XVII вв. сохранила и латинские наименования: «тубер», «фунгус», «болетус», известные в современной научной классификации. Разумеется, что под этими наименованиями скрывались в старину совсем не те ботанические виды, которые значатся теперь в научной микологии. Врачебное применение имели следующие виды грибов: 1. Лиственничная губка (Fomes laricis, или Polyporus officinalis). Ее плодовое тело под именем «агарика» еще в период Новгородской феодальной республики вывозилось в Европу и Азию именно с Севера и продавалось за высокую цену «франкам», «араплянам». Из пределов Архангельска в XVI–XVII вв. заграничный экспорт агарика достигал в год до нескольких тысяч пудов. Добыча агарика в то время составляла доходный в крестьянском хозяйстве промысел, которым занимались в деревнях поголовно все от мала до велика. Копытообразный гриб, весом иногда до полупуда (8 кг), от ствола отбивался «кием» (дубиной) и, раздробленный на куски, сушился в печи или на открытом воздухе, в крошеном виде продавался на рынках. В домашнем обиходе из него получали хорошую красную краску. Во врачевании употребляли внутрь настойки агарика для ослабления пота у сухотных (агарицин!), как слабительное; давали внутрь и наружно при лечении ран, пили при кровотечении из «стомаха», «кровоблевании», смазывали кровоточащие десна, назначали промывания «тайных уд» при белях у «женок», а примочки – при гнойных воспалениях глаз у новорожденных и взрослых. 2. «Трут-губа», или губка березовая (Fomes fomentarius), заменяла в быту современные спички, служила при постановке мокс, в лечебных прижиганиях, применялась как механическое кровоостанавливающее к «порубам и порезам».