В отличие от жильного, кровопускание «рожечное» служило главным образом для лечения. На вскрытый сосуд накладывались рог, горшок, банка с отверстием для высасывания воздуха. Операторы назывались «рожечниками», а банки – «роженками». Заменителями банок и роженков считались «пиявици»; на Севере они не столь широко были приняты в народном врачевании, как у южан или в Литовской Руси. Самое широкое распространение «кровепушть» имела при огневице. Рудометами же выполнялось «стрекание кожи» (акупунктура). В древности эта лечебная мера на Руси пользовалась большой популярностью. Точечные, полосчатые в виде царапин, «круговые», в форме различных геометрических фигур уколы делались, не вызывая крови, на различных участках тела. Инструменты носили различные местные названия: «ражнь», «вьсекало», «игло», «шило», «гвоздь», «стрекало», «бодець». Показанием к стреканию считались болезни как внутренние, так и кожные: «студень» (простуда), «сухотка» (чахотка), «острупление кожи», душевные и нервные расстройства («туга», «скорбь» в смысле печали, меланхолии), падучая немочь, а также кашель, болезни печени, мочевого пузыря и пр. «Жежением», или «едном», называлась в древности операция нанесения на здоровой коже струпьев раскаленным предметом. Язвы эти старались держать открытыми, не перевязывали, намеренно не подвергали заживлению с тем, чтобы как можно обильнее из них сочились гной и сукровица. А это как раз, по мнению древних «лечьцов», и могло способствовать желательному перемещению соков в организме человека. На Севере различные виды «жежения» долгие века не сходили со сцены еще потому, что в такой же мере, как среди людей, они применялись и у животных. Пятнение каленым железом лошадей очень напоминало «жежение» у человека. Повсеместно на Севере лошадям делали такие же прижигания весной и в мае месяце, когда не появлялись еще личинкородящие мухи. Операция сопровождалась весенним «туалетом»: лошадей добавочно ковали, им подпиливали копыта, заплетали гривы, подрубали хвосты, очищали зубы от виннокислого камня. У поморов лечебному «жежению» подвергались и олени, и собаки, и лошади, если те и другие заболевали «восцой», как называлась кожная язва у скота, у собак между пальцев, на подошве, на хребте, репице. «Лекари скотские» делали в этих случаях искусные прижигания болевых точек железом, раскаленным деревянным веретеном, углем. Но чаше всего «жежению» подвергались люди. Можно смело утверждать, что на Севере в XV–XVII вв., кроме грудных детей, не было человека, кто бы не претерпел в тот или иной период своей наиболее активной жизни этой болезненной операции. Люди с язвами «по жежении» издавали зловоние: гной, постоянно отделяясь, загрязнял тело, белье, одежду. Мыться в бане было трудно, потому что язвы делались множественными на всех участках кожи, кроме лица. Естественно, что вид таких больных производил неприятное впечатление. Церковники не раз подымали голос против допущения людей «по жежении» в храмы на молитву и в особенности к причастию, их не венчали, не исповедовали. Показанием к «жежению» были по преимуществу болезни хронические, бесплодие женщин и в особенности сухотная (чахотка). «Жежения» обычно производились раскаленным железом. Богачи делали их серебряными и золотыми «еднами»; считалось, что болезненность при этом бывает меньше. При сухотной ставили на здоровые участки тела кусочки зажженного березового трута, приклеивавшегося к коже, в виде свечки. Трут иногда посыпался сверху «по углию разженому» солью, порохом. Такое «жежение» считалось наиболее действенным. Прижигание трутом, ватой, водорослями, мягкой сердцевиной растений на Дальнем Востоке (Япония, Китай, Монголия, Тибет) носило название «моксы». У русских же это в древности именовалось «свечкой», «пальцем», «гвоздочком», «пяткой для жежения». Особым видом лечебного «жежения» были «заволоки». Это – тесьма, шнурок, узкая ленточка, туго сплетенная из конопляных нитей бечевка, которая при помощи заволочной нглы продергивалась под кожей и там оставалась, поддерживая нагноение, в течение 6 недель. Операторы назывались «заволочннками», и их особенно много было в Пермской земле, откуда они приглашались даже и на Москву. Заволочннками именовали и самих лиц, кто носил заволоку. Для усиления гноетечения в заволочные ходы вводили «жгучий камень» – состав из поташа и негашеной извести, толченый черный перец или «жгун» – перец стручковый, крупинки мышьяка, сок лютика и прочие резко прижигающие средства. Показания были те же, что и при «едьнах» металлом и «жежениях» при помощи трута. Средства, очищавшие желудок, делились на рвотные и слабительные. Промывательный инструмент у «лсчьцов» носил название «крестер» или «прыскало» (в виде шприца). Простой же народ пользовался прибором под названием «мешец», изготовлявшийся из мошонки животных. Наконечники делались из птичьей кости или из глиняных трубочек. Были известны и суппозитории слабительные и лечебные, называвшиеся «катышками», «веретенцами». Они изготовлялись из мыла, говяжьего сала, ворвани с каким-либо послабляющим зелием. При катетеризации мочеиспускательного канала употреблялся аппарат, по внешнему виду схожий с «крестером», с наконечником из птичьего пера, трубчатых костей птиц. У костоправов, приезжавших с Москвы в северные города, были и металлические катетеры. Как и повсеместно на Руси, северные «лечьцы» широко применяли хирургическое вмешательство. Хирургия носила название «резание», «рукоделство». Среди инструментов «резалника» описаны «бричь» (бритва), нож, пила, рамо, сверла. В XVII в. у костоправов упоминаются ланцеты, щипцы разных видов, «трепани». Раны зашивались суровыми нитками. Условием, без которого, по мнению резальников, невозможно было заживление ран, считалась перевязка («обяза», «привуза», «обитие»). Для иммобилизации сломанных костей употребляли лубок, «корсту березовую», «скепу» (дранку). Вскрытие абсцессов, прижигания сибиреязвенных карбункулов, чумных бубонов производили на «лавке лекарской» (операционном столе) с привязыванием больного к столу веревками. В качестве снотворных назначался извинь, опий. В крупных городах (Устюг, Сольвычегодск. Вологда, Белозерск) в XVII в. были известны «зубоволоки» (зубные врачи), «околисты» (врачи глазные), специалисты по мочепузырному камнедроблению. При частых переходах на большие расстояния большое значение приобрел санитарный транспорт. Больных и раненых перевозили на «лодиях» по воде, санях, телегах. Очень широко распространены были и зимой, и летом «волокуши». Ручные носилки применялись на близких переходах. Для дальнего пути использовали пароконные носилки – способ транспортировки, известный под названием «межиконья». Из транспортных животных особенно ценились лошади-иноходцы. В условиях севера русские первоселы быстро освоили и приспособили к перевозке больных и раненых новый вид животного транспорта – оленей и упряжных собак. Северяне умело использовали и такие лечебные факторы, как тепло и холод. В домашних условиях употребляли ванны («саженки»), но самым излюбленным средством лечения были народные бани. В лечебниках помещались целые разделы о пользе «вхожьдения баннаго». Для согревающих компрессов использовали животные пленки, а в XVII в. на базарах уже продавали «клеянчатую бумагу не промокательную». В большом ходу были горячие припарки, «прилепы» (пластыри). Принято считать, что Север беден природными минеральными источниками, однако древние памятники письменности опровергают такое мнение. В качестве «курортов» служили места добычи соли. Рассолом смазывали больную кожу, его пили при внутренних болезнях. В Карельской земле было немало источников, в которых больные купались летом и даже зимой. На реке Вытегре при впадении ее в Онежское озеро еще задолго до XVI в. существовало славившееся в народе место для лечебных купаний на Лужан-озере. Были такие целебные источники и в Вологодском крае, в частности, около Тотьмы. Ныне известный курорт Грязовец к юго-западу от Вологды упоминается как место, куда стекались многие больные для купания в его источниках уже в начале XVI в. Богаты были также минеральными источниками, целебными грязями окрестности Архангельска, Холмогор и особенно окрестности Сольвычегодска. Оказание скорой медицинской помощи При отсутствии «лечьцов» в непроходимой глуши покрученика, зверолова или рыболова нередко подстерегала та или иная случайность, угрожавшая здоровью, а иногда и жизни. Медицинскую помощь в подобных случаях люди оказывали сами себе или друг другу. В случаях наступления смерти или при подозрении на нее северяне применяли ряд приемов установления клинической смерти. Безусловным признаком смерти считалось «одеревенение» трупа, когда конечности делались «аки кол» (отсюда «околеть»). Таким же признаком считалось прекращение дыхания до полного исчезновения. Чтобы узнать, дышит человек или нет, прикладывали ухо к грудной стенке. Так же устанавливалось наличие «тпания сердца» (сердечного толчка). Ко рту, ноздрям прикладывались зеркальце, обязательно «студеное», топорок, лезвие ножа, косы, серпа. Отсутствие «волглости» (капелек сгущенного пара) на сухом металле служило «знамением» смерти. Для уверенности в том, что кровь в сосудах перестала «торгатися и двизатися», кожу прокалывали иглой, шилом, капали на нее расплавленным воском. Наличие или отсутствие реакции со стороны кожи, слизистых оболочек устанавливали щипками, щекотанием носа, «вуха» при помощи щетины, пером, соломинкой. Симптомы зрачковой реакции также принимались во внимание при установлении факта смерти. Для этого следовало только «заградити свет от отверстых очей долонию» (ладонью), и «коли зеница не играет и туск во очах, и то есть смерть бесконечная». При отравлении ядами, которые держали в домах северяне-охотники для отравления зверей, – чилибуха, мышьяк, мухомор и др., – полагалось прежде всего «яд выблевати», потом употребляли внутрь горячее, парное молоко, согретое масло, ворвань в растопленном виде. Для ускорения рвоты применялись щекотание зева пальцем, шерстью, шерстяной варегой, смазанной в жире с медом, нюханнс зловонных паров, дыма от жженого копыта, шерсти, волос. При ртутном отравлении давали внутрь бобровую струю. Случаев гидрофобии на Севере было больше, чем в других местах Древней Руси: тесная связь с собаками, обилие волков, укусы которых отличались большим разрушением тканей. Антидотов против укусов зверей было много, но на первое место ставилось горячее вино внутрь большими порциями. При местном лечении ран после укусов помощь оказывалась с большой поспешностью: «да болезнь не упустити», «а рану борзо живити». Так же поступали и при змеиных укусах. Рану прижигали каленым железом, тщательно обмывали водой студеной, теплой, квасом, уксусом, пивом. Накладывались мази, пластыри из селитры, серы на свином сале, ворвани, чистый мед, «зерны пшеничныя, во рьте жваныя», ореховое масло, морковный сок. Но особенно славился состав из меда, в смеси с серой, яичным желтком, растертыми в конопляном масле. Лечебные мероприятия при укусах бешеным животным, ядовитыми гадами проводились в топленой бане для потения. Так же, если нужно было, расширяли рану ножом для стока крови, отсасывали из нее яд через животную «плеву», рыбий пузырь, накидывали на рану горшок. Очень много советов рассеяно в северных лечебниках по оказанию скорой помощи от угаров, от «дыма смрадного». Угары в домах были, видимо, очень часты, потому что в памятниках письменности постоянно упоминаются рекомендации: при топке хором «не добре жарко топити», «чтобы не угорети», «чтобы отнюдь угара не было». Считалось, что «образчатая», «ценинная» (кафельная) печь уменьшала опасность угара по сравнению с глинобитной, не обложенной плитками («образцами»). Угорелого надо сразу же «отволочити» из хором и поместить где-либо «противу аэру» (на вольном воздухе), назначить обильное рвотное и «кровепушть», руду метать часто и брать ее помногу из яремной вены, на коже головы делались насечки, на «скороньи» (челюстная область) – пиявки. Многие рукописи XVI–XVII вв. пестрят указаниями на страшные грозы на Севере, которые убивали людей на берегу рек, озер, у высоких деревьев, стогов сена, сараев, в церквах, около церквей. К убитым во время грозы боялись прикасаться. Оставаясь долгое время лежать непогребенными в условиях недостаточного органического разложения, такие трупы нередко давали повод к выдумкам суеверных людей о «нетленных мощах»[436], иногда в силу этого разумные меры к спасению пострадавшего, как, например, создание притока свежего воздуха, раздевание, применение искусственного дыхания, не практиковались. Но зато прибегали к зарыванию тела в землю «по шию», оставляя «отверстыми уста, ноздри, уши, очи», т. е. к способу, совершенно нерациональному. О скорой помощи при утоплении говорят отдельные «стихи» (статьи), содержащиеся в северных лечебниках под заголовком «О утопшем человеке, чем помогати»[437]. По извлечении из воды «утоплаго» полагалось бережно «положити» на какую-либо плоскость так, чтобы «лице его было противу аэру». Ноздри, «уста», уши очищались от «кала» (тины, грязи) пальцем, «щетью», щепочками, пучками травы, платьем. Основная задача «лечьца» заключалась в том, чтобы «изнутри у утоплаго человека всю волглость, воду и тину вон вывести». Для этого лечец садился на скамью, а пострадавшего клали ему животом поперек ног на колени. Усиленным давлением («тиснением пястию по хрибту») он пытался механически удалить жидкость из желудка, легких. При положении пострадавшего на спине ему давили руками «на лошку» (грудину), «ребрия». Перевернув человека на живот, давили его голыми ногами по всей спине, «по хрибту». Этот своеобразный массаж, заменявший искусственное дыхание, производился «добре» (усиленно), «не борзо» (медленно, исподволь). Не остался обойденным и нерациональный прием, заключающийся в «качании» тела утопленника. Его рекомендовалось делать «мощным мужем» на руках, на «портище велием», понявице, рыболовных сетях. Лечебник F.VI.9/2 описывает способ откачивания утопленника на бочке, применявшийся также при некоторых отравлениях для вызывания рвоты. При недейственности этих мер прибегали к спасительной «кровопушти». Скорая помощь при замерзании сводилась к медленному «огреванию» посредством натирания тела снегом в холодном помещении, потом давались горячее вино, сбитень. Обращалось внимание и на профилактику обморожений. Зимой, чтобы защититься от ветра и мороза, все тело намазывали в несколько слоев салом медвежьим, свиным, птичьим, ворванью. Особой популярностью пользовался следующий способ, записанный в одной из рукописей по списку XVII в.: «Возми голубинаго кала сколько хощешь и сожги в пепел, где горшки обжигают, и с того пеплу учини щелок и тем щелоком вымойся, и хотя в однех портках или в сапогах без онучи куды поедешь, будеши тепл, отведана сия статья»[438]. Во избежание «зеблости» рекомендовалось, помимо хорошей шерстяной, теплой сухой одежды, прочной, непромокаемой обуви, больше двигаться, работать на морозе. Большое значение в предупреждении замерзаний и отморожений имело также употребление в пищу животного жира. В одной из рукописей Новгорода, относящейся к XIV–XV вв., сказано, что «незеблость» жителей Севера («самоеди») объясняется именно тем, что они «присно (всегда) и не мало лои (жир) вкушають». Лекарственные «зелия» Севера Лекарственные средства Севера неоднократно подвергались в прошлом обстоятельным литературным описаниям, которые были начаты еще экспедициями Академии наук России в XVIII в. и успешно продолжались в последующие два столетня. В наше время большая описательная работа в области лекарственной ботаники осуществлена Дальневосточным и Сибирским филиалами АН СССР, Ботаническим институтом АН в Ленинграде, рядом столичных и местных медико-фармацевтических учреждений. Труды их заслужили всеобщее признание. Что же касается данных из истории эпохи феодализма, то они отличаются крайней скудностью, рассеяны по самым различным историческим источникам и для большинства читателей почти не доступны. Между тем, своеобразные условия природы, труда, народного быта, экономики Севера наложили неизгладимый отпечаток на состав народных лекарственных средств северян. Несмотря на отдаленность по времени, многие из них представляют большой интерес и практическое значение для современной науки. На Севере исстари имели самое широкое медицинское применение вещества, которые нигде, кроме Севера, в таком обилии не встречались, – рыбий жир, ворвань, мох, клюква, морошка, борщовка (сныть), брусника, багульник, поташ, скипидар, кедровое масло, береста, березовый сок и пр. Часть зелий была заимствована русскими первоселами от местных жителей – оленья кровь при сухотке (чахотка), рыбья печень для лечения куриной слепоты, «сало трескина» – от цинги. В свою очередь, русскими самостоятельно вводились в народную фармакопею совсем новые и не виданные в южных областях России средства – каборожья и бобровая струя, панты, спермацет, амбра. Немногие из этих средств имели специальное лечебное назначение. В подавляющем большинстве случаев в эпоху натурального хозяйства они использовались для технических и хозяйственных целей, употреблялись в ремеслах как дубители, протрава для крашения, применялись в качестве омылителей, топлива, корма для скота, имели существенное пищевое значение для человека. Иногда без особого затруднения удается проследить, как то или иное средство пробивало себе путь в медицину из ремесленной, бытовой, хозяйственно-промысловой практики. Изготовляя из полых рогов лосей, оленей сосуды для жидкостей, сыпучих тел, ремесленники стали делать из них попутно и кровососные банки. Смазывание уключин, мельничных поставов, кожаной обуви медвежьим салом, ворванью порождало мысль применить эти жиры и для лечения обморожений, ожогов, «антонова огня». В освоении зелий русский народ проявил большую пытливость, острую наблюдательность. Было замечено, что некоторые животные после поедания гриба мухомора, голубики пьянели, вскоре засыпали и легко становились добычей охотника. Отсюда было сделано заключение о снотворных свойствах подобных растений, и их стали употреблять с целью наркоза, болеутоления. Сведений об аптеках в городах Севера вплоть до середины XVII в. не сохранилось. Но к ним без особой натяжки можно отнести те «погребы», различные хозяйственные «чюланы», «коморки», в которых при вотчинах светских и духовных феодалов хранились запасы мышьяка, сурьмы, чилибухи, водок, лекарственных трав, необходимых для ремесел, в хозяйственном быту, ветеринарии и главным образом для лечений людей. Сохранились описи этих зелий от XVI в. Были и «хранители» этих «погребов» – это иконописцы, садоводы, красильники и даже пастухи, коновалы, овчары. И это понятно. Уже в XVI в. существовала подворная разверстка среди крестьян по поставке феодалам грибов, лекарственных трав, корений, ягод. Их собирало тягловое население не только для вотчинников, но и для личного потребления. Поэтому неудивительно, что открытие фармацевтических свойств того или иного вещества чаще всего делалось непосредственно тружениками – крестьянами, охотниками, звероловами. Среди них было много женщин, овладевших секретами народных лечебных средств. Рано появились на Севере зелия зарубежные. Архангельск, Холмогоры были транзитными пунктами, через которые в XVI–XVII вв. направлялся поток различных товаров морским путем из Западной Европы в Москву, а позднее – в Сибирь. Многие лекарства оседали на рынках Севера. Есть любопытные описания условий транспортировки лекарств по северным дорогам. Особое внимание обращалось на «бережение» зелий от «заморных мест», холода, морозов. «И вы бы велели, – гласит царская грамота воеводам Архангельска, Холмогор, Устюга при перевозке немецких лекарств на Москву в 1658 г., – те аптекарские запасы устроить в войлоки и в овчины, чтобы тем аптекарским запасам от морозов никакие порухи не учинилось»[439]. Торговые и таможенные книги с значительной полнотой освещают картины продажи лекарственных зелий на рынках. Место торговли приурочивалось к овощным рядам. С рынка на рынок медикаменты доставлялись еще «москотинниками» или офенями, которые, нагрузив свои берестяные кузовы, наряду с «чюлками», мылом, иголками, лентами, сережками и перстеньками, а также и сандалом, квасцами, бурой, имбирем, шафраном, «канфарой» и даже «ртютью» и сулемой, глубоко проникали в села и деревни, обменивая свой товар на яйца, холст и в особенности на меха. Старинные северные лечебники, вертограды, травники, опираясь на традиции, пришедшие на Русь от античного времени, имели обыкновение при описании лекарственных зелий делить их на три «мира» или «царства». Так, были зелия, добывавшиеся только от животных. В другую группу вносились лекарства минерального происхождения, эти зелия носили названия «камений». К третьей, наиболее богатой на Руси группе, относились травы, корения, плоды, ягоды, растительные соки, овощи, под которыми в древности понимались фрукты, а иногда и все растения вместе. Обращаясь к древним традициям, в дальнейшем удобнее сохранить и нам этот порядок описания, несмотря на его явный архаизм. Животные лекарственные средства Между первоселами Севера и миром животных на первых же порах создались самые тесные связи. Изменение численности промысловых животных играло исключительно важную роль в жизни первоселов. Поэтому опустошительные эпизоотии среди зверей, падеж «еленей» от сибирской язвы, истребление лосей волками, массовые «заморы» рыб в водоемах вносились летописцами на страницы местных хроник как события первостепенной экономической значимости. Названия многих животных прочно закрепились в северном фольклоре, встречаясь в преданиях, заговорах, ритуальных обычаях, теряющихся в веках седой древности. Лекарственные растения приобретали имена животных: «волчьи ягоды», «маралий корень», «елений язык», черемша названа «медвежьим луком», толокнянка – «медвежьей ягодой». Охотник-северянин внимательно следил за повадками зверей, направленными на самосохранение. О медведице говорили, что она «многоязвенна сама ся исцеляет, всеми козньми (хитростями) язвы закрывая», а лисица «уздравляет свои раны» смоловой серкой. Отсюда оставался только шаг к тому, чтобы испробовать человеку части тела животного и применить их в интересах собственного здоровья. И кажется, не осталось ни одного ни дикого, ни «кормного» (домашнего) животного, органы которого не были бы использованы для народного врачевания. Как лекарство употреблялись: мясо, кровь, мозг, язык, сыворотка, молоко, моча, жир, сухожилия, апоневрозы, половые железы, рога, шерсть, слезная жидкость, зубы, икра, слюна, кожа. Но одно из самых первых мест принадлежало печени, которую считали запекшейся кровью. Жадность хищников к сырой печени издавна была подмечена народом: «Купил бы волк печень, да купить нечем». С печенью конкурировала желчь животных, которой, по распространенному убеждению, было свойственно закрывать отверстия в кровеносных сосудах, заращивать раны, врачевать отравление, наращивать утраченные мышцы и в особенности исцелять глазную немочь. Из млекопитающих заслуживают внимание лось, олень, кабарга, баран, свинья, корова, коза. Мясо лося шло в пищу и назначалось как лекарство «несвоеличным» (малокровным) при истощающих болезнях, особенно при цинге. Мороженый желудок давали ослабленным после тяжелых ранений. Олень, как рано прирученное животное, занимал больше места в народной фармакопее северян по сравнению с лосем. Парное молоко оленя считалось прекрасным средством при лечении «сухотки» (туберкулеза легких). На Севере оно играло роль заменителя кумыса степных мест. Пить его больному нужно было в течение многих недель до тех пор, пока не наступала тошнота. Горячую свежую кровь оленя пили для предупреждения цинги. Общеизвестно, что местные жители Севера – лопари, ненцы – не страдают цингой, ввиду повседневной привычки есть сырое мясо и пить горячую оленью кровь. Этот обычай перешел и к русским первоселам. Из рогов оленей готовили клей, они служили прекрасным поделочным материалом. Но с равным успехом их употребляли и для болезней. В одном из лечебников записан соответствующий рецепт: «Емлем рога середнего елени, коли старыя рога смечеть и коли младыя возрастають вышиною полулакти или поболе, егда они еще мяхки, и те роги подобии суть аки мясо сердечное, а не телесное, не мяхко и не вяло, а то латынове именують картилаго, мелко те рога сьтружаемь и во алембик (перегонный куб. – Н.Б.) полагаем и воду пропускаем»[440]. «Пропущенная» из отирок вода по 6–9 золотников назначалась утром и вечером при сердечных болезнях, у «раслабленых» (при параличах), рекомендовалась при «чрезьмерьном истечении меньстровы» (расстройстве регул). Способ лечения напоминает врачебное применение пантов, которые добывались от пятнистых оленей и привозились на русский Север из Сибири еще ранее XVI в. Клей, приготовлявшийся из копыт оленей, употребляли при постановке мокс, для заклейки хирургических повязок. Дымом копыт и рогов окуривали психически больных, больных эпилепсией, давали вдыхать этот дым при сухом кашле для облегчения отхаркивания. При женских болезнях дым вводили во влагалище цевкой из глиняной, тростниковой трубочки. Нитями из сухожилий или кишечных стенок оленя повивальные бабки перевязывали пуповину, почитая это здоровым как для матери, так и ребенка. Из оленьей шерсти изготовляли спасательные непромокаемые одежды для рыбаков и зверобоев на море. Волос оленя применялся иногда и при «сшиве ран» вместо суровых конопляных ниток. К семейству оленей относится кабарга. Особые целебные силы приписывались жидкости предбрюшинной сумочки самца этого дикого животного («посик» или, чаще, «струя кабарожья», «струя кабаргины», а по памятникам древнейшей русской письменности – «мьскусь» – мускус). В XVI–XVII вв. струю привозили на рынки Севера из Сибири и продавали по 3–4 рубля за фунт, что считалось очень высокой ценой. В большом количестве струя направлялась за границу. Применяли ее на Руси при сердечных заболеваниях и многих нервных страданиях. О силе ее лекарственных свойств говорит народное название – «золотое зелие». Очень высоко оценивались лечебные свойства, которыми, якобы, обладали органы козы. Ее печень употреблялась при болезни глаз. При оспе полезным почиталось надевание на больного теплой кожи только что убитой козы. Кровь козла, предпочтительно холощеного, давали пить при болезнях поясницы (люмбаго), камнях мочевого пузыря. Брать кровь у животного рекомендовалось в период цветения липы. Кровь баранов применяли от «отока» (водянки) – пить большими ложками. Половые железы этого животного давались для усиления половой деятельности, от бесплодия «женок» (есть в сыром виде мужу). Овечий квас (жидкость из чанов, в которых дубились кожи) считался лучшим средством от «стенниц» (клопов). Овечья «волна прана» (шерсть мытая) заменяла на Севере вату при согревающих компрессах, накладывалась как «настилка» поверх хирургических повязок из холста. Язык кабана, свиньи давали в пищу для скорого заживления ран, а кровь из свежей печени этих животных пускали «порану в очи, кому очи подпревают». По таким же показаниям при глазных болезнях применялись некоторые органы коровы, вола. Так, в частности, при болезнях глаз в них закапывали мед, птичий жир, растворенные в вытяжке из воловьего глаза. Широкое лечебное применение имело молоко пресное, кислое, сметана, молочная сыворотка. Воловья желчь, смешанная с солью, втиралась при «лихих нохтях», и ногти тогда «сгоняло без болести». Считалось, что органы белого медведя «ошкуя» (от зырянского «ош») не имели лекарственных свойств, если не считать случаев употребления его мяса зверовщиками для предупреждения цинги. Некоторые части его тела признавались даже за ядовитые, например, печень. Было замечено, что от нее отказываются даже собаки, что, видимо, объясняется чрезвычайно избыточностью в ней витамина, действующего токсически. Но зато бурый медведь очень часто упоминается в народной медицине северян. Это один из самых популярных зверей северной мифологии. Зубы его носили как талисман, употреблялись у ремесленников как лощило (при разглаживании листов металла), ими пользовались для писания на бересте вместо когтя, костяной палочки. Сало медвежье употреблялось для смазывания мельничных поставов, тележных колес. Еще при Иване IV медвежье сало в большом количестве было завезено с Севера на Москву для смазки колес пушечных лафетов в Казанских походах, Ливонской войне. Но, конечно, основную роль медвежий жир играл во врачевании. Им пользовались как наружным средством и в чистом виде, и в смеси для заливания ран, смазывания язв от ожога, при обморожении. «Мастью живущею», сваренной из сосновой и еловой смолы на медвежьем сале, по преданию, пользовались казаки Ермака Тимофеевича. Медвежье сало вместе с оленьим, барсуковым и песцовки (лемминга) почиталось «доброй на старые раны и на гнильци» (раны и язвы с обильным гнойным отделением). По каплям горячее медвежье сало впускали «во ухо, коли заложет», в нос – при насморке, пить его давали при худосочии, болезнях желудка, запорах; оно считалось добрым от «окорма» (при отравлении), для уменьшения опьянения. Вместе с лебединым жиром медвежье сало назначали при болезнях легких, в особенности, если «вдушь есть в персех». Сухое легкое лисы, истертое в порошок, давали при кровохаркании. Способ, видимо, издревле занесен на Север с Дальнего Востока: он встречается и в тибетской медицине. Западно- и южнорусские лечебники о нем умалчивают. Печень выдры назначали при задержке мочи. Язык соболя употреблялся для заживления ран (вытяжка из сырого языка). Кровью и слезной жидкостью куницы, добытой при раздражении ее глаза «скепою» (щепкой), смазывали гноящиеся глаза у людей. Подобные рецепты можно нередко встретить в рукописях из Белозерска. Эмпирически лечебный эффект, видимо, объяснялся наличием лизоцима – антибиотика, найденного теперь в слезной жидкости и быстро растворяющего сапрофитные бактерии. От северян этот способ перешел в смежные географические области. Схожие рецепты можно найти в старинных лечебниках Белоруссии XVI–XVII вв.: «Хто зря не видит, кунице живой взяти, против сердца ей кровь пустити и мазати горячей кровью очи». Продукт половых желез бобра – «бобровая струя» (Castoreum) – являлся с древних времен монопольным лекарственным товаром русского Севера. В XVI–XVII вв. и ранее она вывозилась сотнями пудов на Запад. Используя резкий запах бобровой струи, древние рыболовы привязывали кусочки ее к орудиям лоза для приманки рыбы, скуривали хлева при «сибирке» овец, лошадей. Бобровый пух был заменителем ваты: «Пух бобровый мазати маслом и привязати на нить, класти во ухо, приидет сверщок, помалу тянути»[441]. Но больше всего струя применялась при лечении внутренних болезней и считалась почти панацеей: «Кастор есть зверь, его же детородныя яйца ко многим болезням потребны»[442]. Такое же мнение в кругу врачей существовало о бобровой струе на Западе: она Mater medicamentorum (мать лекарств). На Севере струя применялась в смеси с пресным медом, маслами и жирами, вином, в настойках, с различными растениями, пили ее в теплом виде. Судя по народным лечебникам, применение струи на Руси как только афродизиака следует признать преувеличенным. Она чаще служила средством общетонизирующим, употреблялась также при головной боли, параличах, истеро-неврастенических, психических заболеваниях, служила антидотом при отравлении ртутью (питье отвара струи с водкой). Отравления самой струей умели отличать по специфическому запаху рвотных масс. В качестве противоядия применялись клюква, кислая капуста, соленые огурцы, у богатых – лимон. Печень зайца, белки, сурка применяли при многих заболеваниях, но по преимуществу в хирургии и глазных болезнях: накладывали ее на переломленные кости, желчью зайца смазывали бельмо в надежде на рассасывание рубца. У поморов встречаются рецепты для лечения «ряботин» (оспенных везикул) прикладыванием к ним свежего мяса пеструшки (лемминга). Свежей тушкой этого зверька вместе с волчьими костями подкуривали больных «усовями» (плеврит), при воспалении легких, неплодных «женок». Ворвань, или «сало ворванное», – жир рыб и морских млекопитающих – получали вытопкой из белухи, нерпы, моржа, китов, морской свиньи и многих рыб, в особенности трески. Ворвань исстари была предметом вывоза за границу. Внутри страны она употреблялась как топливо, для смазки кожаных вещей, парусов, освещения жилищ, у ремесленников – при пайке посуды и в других поделках. Очень широко применялась ворвань в медицине и ценилась наравне с медвежьим салом. Кашица из ворвани наружно считалась лучшим средством при слабозаживающих ранах и язвах. Тресковый жир славился при ожогах, жир пикши («пикшуя»), палтуса был незаменимым при лечении гнойных язв. С не меньшим предпочтением давали эти жиры, и в особенности тресковый («сало трескина»), в смеси с кашами при куриной слепоте. Желчь, деготь в ворвани употребляли для борьбы с клопами[443]. Из речных рыб чаще всего пользовались частями щуки, окуня. Желчью их смазывали «места прокаженыя», бельма на глазу. Мазь из свежей щучьей икры употребляли при гнойных ранах, ожогах. Рациональность этого применения подтверждена современными исследованиями. Из птиц упоминаются многие. При укусе бешеной собакой рекомендовалось есть печень сороки. Кровь дикой утки, убитой в сентябре, пили при «камчюге» (ревматизме), при болезнях почек, мочевого пузыря, при заболеваниях суставов. «Орловым салом добро очи мазати – зороку прибывает», «жолчь сокола и ястреба хороша при больных очах, коли тоска на очи найдет». Эти советы – наиболее часты в северных рукописных лечебниках XVII в. Совиный мозг клали к ране, сало куропатки вместе с желчью зайца считалось лучшим средством от глазных болезней. В лечебниках Севера имеется много записей о лечебных свойствах органов курицы, петуха; они принадлежат к позднему времени (рубеж XVII–XVIII вв.). Отдельно приведены рецепты, в состав которых входили мясо, кишечник, сало. «Скарлушину» яйца давали при туберкулезе легких (кальций!), половые железы петуха – для восстановления утраченного либидо. Очень охотно употреблялось в хирургии «мясо тетереве», его в парном виде накладывали на рану, «в погныние растущего мяса» (для предупреждения избыточной грануляции). При лечении почти всех болезней применялся мед в виде патоки, кислый, пресный, «неодымленый». Чаще всего мед накладывали на раны и давали внутрь – при «болестях утробных». Воск находил применение при постановке мокс, входил в состав «мальханов» (сложных пластырей), болеутоляющих свечек («веретен», «пальцев», «пяток»). В растопленном состоянии им заливали «камчюжныя» суставы и кости ног, рук. Обыкновенный, или рыжий, муравей и его пупарии (коконы) также были излюбленным средством народного лечения. Муравейники («муравьища») на Севере достигали такое приметной высоты, что служили знаками при межевании земель. В северных лечебниках находится много описаний по выборочному добыванию коконов из «муравьищ». Для кормления певчих пташек коконы боровых муравьев считались непригодными: у пернатых пленниц они вызывали запор. Поэтому коконы добывались только для приготовления вытяжек масляных, винных, водных, которыми больные смазывались, растирались при ревматизме, зубной боли, параличах лицевого нерва, простреле. Прикладывали к телу и живых муравьев, рекомендовалось также погружать больную ногу, руку в само «муравьище», так как это «телу бридость (раздражение) наводит».