Однако в Оранжбурге неожиданностей для нас не предвиделось. Один из риджвиллских негров, работавший на нас, прибежал вчера вечером в город и сообщил, что к Форресту подошли «много-много, но не сильно много людей, масса» и что командует ими офицер в непонятном чине, который «белый, но негр». Значит, нет у них никого стоящего, подумал тогда я, если у них даже офицеры – мулаты (а как можно было иначе понять сказанное: «белый, но негр»?). Тем более если подкреплением мятежников командует всего лишь какой-то офицер. Я распорядился накануне устроить завалы на железной дороге, а также тщательно осмотреть и пристрелять дорогу, ведущую из Риджвилла. Наступающее вдоль железной дороги воинство Форреста напорется на меткий артиллерийский огонь. Полбатареи, занявшие огневые позиции в зарослях у поворота железной дороги, могли в случае необходимости ударить прямо в лоб подходящему поезду, которому в этом месте непременно бы пришлось замедлить ход – это в том случае, если им удастся разобрать завалы и найти новые рельсы и шпалы. Ведь я воспользовался опытом прошлой войны и велел солдатам на двух участках дороги устроить костер из шпал. На этом огне раскалять рельсы, после чего следовало закрутить их вокруг бревна, сделав абсолютно непригодными для дальнейшего использования. Я усмехнулся про себя – такие рельсы мои солдаты называли Галстуками Шермана. Правда, потом, после капитуляции генерала Ли, на восстановление железных дорог Юга потребовалось более десяти лет – закончили большую часть аккурат к концу Первой Реконструкции, а некоторые не были восстановлены до сих пор. Но эти два участка были сравнительно короткими, и мои люди восстановят путь за пару часов, когда понадобится – главное, подвезти рельсы и шпалы из Колумбии. Два рубежа обороны также были сооружены и тщательно оборудованы по моему приказу. Так что Терри должен справиться с поставленной ему задачей. А в Колумбию я вернулся для подготовки наступления против мятежников. Завтра днем по железной дороге должна была прийти ко мне дивизия генерала Крука. В ней служат не негры-насильники (которых я, если честно, просто презирал), а хорошо обученные и вооруженные войска, многие с опытом войны против индейцев. Послезавтра должна подойти Пятая кавалерийская дивизия полковника Мерритта. И, кроме того, артиллерия, саперы, военные инженеры, а также боеприпасы – куда же без них. Так что не позднее пятого числа вся эта махина придет в движение – и не позднее седьмого Чарльстон превратится в груду развалин, над которыми будет развеваться флаг с тридцати восемью звездами и тринадцатью полосами[48]. Да, именно развалин – на этот раз никто не сможет запретить мне наконец-то сжечь дотла это проклятое гнездо Конфедерации. – Эй, парни, кого вы там ведете? – услышал я голос с отчетливым южным акцентом. Я очнулся от своих мрачных мыслей. – Это военный преступник генерал Шерман, – откликнулся один из моих конвоиров. – Ура! – раздались радостные крики. – Наконец-то попался этот мерзавец! Надо немедленно его вздернуть! – Джентльмены, – укоризненно произнес один из конвоиров. – Пусть его судьбу решит суд. Поверьте, он ответит за все – за убийства, поджоги, за действия черных отрядов. – Нет, зачем тратить на него время?! Отдайте его нам! – голоса становились все более настойчивыми. – Отдайте его нам! Тут что-то ударило меня по голове, и я потерял сознание. В штабе, где я очнулся, после того как мне сунули под нос ватку, вонявшую так, что у меня из глаз потекли слезы, мне продемонстрировали кусок мрамора – как мне пояснили, те, кто хотел меня линчевать, подобрали его в развалинах одного из так и не восстановленных зданий, сожженных по моему приказу еще в 1865 году. И я понял одно – единственная моя надежда пожить подольше и умереть хотя бы на виселице, а не быть разорванным на клочья разъяренной толпой, – это сотрудничество с югороссами. 3 сентября (22 августа) 1878 года. Чарльстаун, штат Мэриленд Полковник армии Конфедерации Джон Джампер, также известный как вождь семинолов Хемха Микко Поставленная нам задача была простой: высадиться в порту Чарльстауна, чтобы подготовить его к приему главных сил полковника Рагуленко и заодно заблокировать любые попытки янки отбить порт. Отряд наш состоял из моего Первого индейского кавалерийского полка, сотни русских казаков под началом есаула (что-то вроде нашего майора) Ивана Сидорова и пулеметно-минометного взвода югороссов под командованием лейтенанта Андрея Панченко. Командование же поручили мне – все-таки я полковник и, по словам Слона – так мы за глаза именовали полковника Рагуленко, – неплохо показал себя в Ирландии. Но тогда мой отряд состоял лишь из моих соплеменников, конных семинолов. Теперь же мне придали неполные сотни чероки, чокто и криков. К последним присоединились два десятка из племени осейдж. Таким образом, у меня под началом было почти шесть сотен, что позволяло назвать подчиненных мне воинов полком. Людей у меня могло бы быть намного больше, но очень многих по дороге из Индейской территории перехватили янки. По этой самой причине мне не хватало не только людей, но и опытных офицеров. Лучше всего дела обстояли у моих семинолов – Джон Браун, служивший при мне лейтенантом во время Войны Северной агрессии, показал себя так хорошо в Ирландии, что ныне командовал сотней в звании капитана. У чероки и чокто тоже нашлись неплохие командиры с военным опытом – старший лейтенант Эзекиэл Касилови и капитан Эдмунд Пиккенс, он же Окчантубби. А вот у четвертой сотни, состоявшей из криков и осейджев, не было ни одного офицера с боевым опытом вообще. Янки сумели схватить всех – и осейджа майора Сломал Руку, одного из лучших командиров в ту войну, и криков, братьев Макинтош, и Роберта Кенарда из того же племени… Оставалась лишь одна кандидатура – крик Пол Мозес Джеймисон, он же Серый Орел, мать которого была из осейджей. Мозес воевал под моим началом еще в ту войну и дослужился до сержанта. Воевал он храбро и, в общем, грамотно, но был чересчур неосторожен и любил рисковать. Он себя неплохо показал в Ирландии, и я понадеялся, что с возрастом он утратит свой юношеский пыл. По моей просьбе генерал Форрест произвел его в лейтенанты, и он теперь командовал четвертой сотней. Чарльстаун мы взяли с ходу. Я опасался, что местные отнесутся к нам без особой приязни – все-таки наш отряд состоял из индейцев и русских. Но местное население, к нашему удивлению, встретило нас с ликованием – ведь мы освободили их от ужасов Второй Реконструкции. В городке успела порезвиться рота 75-го Цветного полка, но намедни три взвода из четырех ушли в Гавр-де-Грейс, а оставшийся сдался без единого выстрела. Сложным оказалось лишь уговорить разъяренных местных жителей не линчевать пленных. Василий еле-еле сумел их убедить дождаться полноценного суда, который и определит меру наказания для каждого. Мы закрыли пленных в одном из пустых складов на окраине города. Вместе с черными солдатами (наши братья-индейцы прерий называют их солдатами-бизонами за черные курчавые волосы) туда же отправили и белого лейтенанта. Тот громко кричал, заявляя, что не желает оказаться без оружия среди своих бывших подчиненных. Забегая вперед, скажу, что протестовал он небеспочвенно – его бывшие подчиненные обошлись с ним, скажем так, не очень вежливо. Из Чарльстауна вели три основные дороги – на восток в Элктон и далее через Делавэрские Ньюарк и Вилмингтон на Филадельфию; на запад, к парому через Сасквеханну; и небольшой проселок на север, в пенсильванский Оксфорд. Самым опасным для нас было направление на восток – именно в Филадельфии и Вилмингтоне, по нашим данным, располагалась большая часть войск янки, а передовой их полк находился в Ньюарке. Судя по всему, противник планировал переправиться в Гавр-де-Грейс и оттуда деблокировать Балтимор, который все еще частично оставался под контролем противника. По моему приказу югороссы, часть казаков, и самая многочисленная из моих сотен – чероки – перехватили именно эту дорогу в двух с половиной милях от города, у моста через Северо-Западную реку. Туда же я отправил большую часть семинолов. На западную дорогу, у небольшого ручья примерно в трех милях от Чарльстауна, я поставил сотню чокто, а на северную, в миле от Чарльстауна, – криков и осейджей. Сам же я остался в городке в сопровождении казачьей полусотни подъесаула Василия Калмыкова, двух югороссов-операторов механической птицы, именуемой ими беспилотником, двух пулеметных телег, именуемых русскими тачанками, а также пяти семинолов, которым я поручил охрану склада с пленными. Казаки были моим резервом на случай попытки прорыва с какого-либо направления. Сказать по-честному, они были самыми боеспособными воинами в моем полку. Конечно, все индейцы неплохо сидели на конях и умели метко стрелять. Но так хорошо маневрировать на поле боя и рубить противника шашками – так казаки называли свои сабли – индейцы не умели. Я видел, как в Ирландии казак одним ударом снес голову британскому офицеру, попытавшемуся напасть на него с саблей в руке. Никто даже не успел заметить, как все произошло – просто что-то мелькнуло в руках у казака, и голова врага уже катилась по земле, в то время как рука мертвеца все еще продолжала сжимать саблю. Как я и ожидал, крупный отряд янки попытался прорваться с востока, но югороссы с помощью беспилотника обнаружили их и накрыли метким огнем из минометов, а немногих сумевших прорваться встретили очереди из пулеметов. Потеряв много воинов, враги обратились в бегство. К сожалению, для преследования бегущего врага попросту не хватило сил. К тому же ко мне подбежал один из югороссов. – Господин полковник, мы обнаружили, что с севера в нашу сторону движется кавалерийский отряд численностью примерно в пятьсот сабель. Расстояние – не более двух километров. По-вашему – чуть больше мили. С ними батарея пушек. Раньше мы это направление не смотрели, потому что были заняты целеуказанием для восточных. А это уже было очень опасно. Можно было бы, конечно, оголить ньюаркское направление – но, к шаману не ходи, янки, узнав об этом, подтянут резервы и ударят оттуда, на сей раз более результативно. Тем более, пока наши воины вернутся в Чарльстаун, кавалерия янки уже будет в городе. Я посмотрел на Василия, он кивнул, и через несколько минут полусотня, а также оба пулеметчика вместе со мной на рысях поскакали на север. Увы, как я и опасался, Серый Орел не выдержал и, оставив подготовленные позиции, бросился в убийственную атаку на эскадрон. Конец этой стычки мы успели увидеть – осейджи и крики полегли почти все, а синие мундиры хотя и понесли некоторые потери, но сумели сохранить свою боеспособность. Мне показалось, что все потеряно, но я даже не догадывался, насколько страшны в бою эти русские. Калмыков отдал команду на своем языке, и югороссы-пулеметчики выскочили вперед на своих повозках, называемых тачанками, развернули их и открыли меткий огонь по янки. Казаки же обнажили свои шашки и стали чего-то ждать. Как и ожидалось, янки под огнем югоросских пулеметов спешились и открыли ответный огонь из ружей. Как мне рассказали русские советники, кавалеристы у янки обучались по типу драгун. Другими словами, они были фактически конными пехотинцами. А саблями сражаться они не умели – сабля у них была скорее предметом, отличающим кавалериста от пехотинца, чем оружием. Именно поэтому индейцы прозвали их длинными ножами. Сабельному бою в армии САСШ не учили. И если кто-то из них и умел немного «махать этой железкой», но его умения хватало лишь на то, чтобы рубить безоружных скво и детишек во время нападения на индейские становища. Основным же оружием американских кавалеристов были револьверы и карабины. Все это вспомнилось мне, когда я увидел настоящую атаку кавалерии. По команде подъесаула казаки помчались на врага. Из плотного строя они на ходу рассыпались в тонкую линию, которую, как я потом узнал, называли лавой. Пригнувшись к гривам своих коней, казаки мчались на янки с диким криком и визгом. Я покачал головой – даже в бою индейцы не издавали таких душераздирающих воплей. Это зрелище произвело на янки такое впечатление, что они на мгновение опешили. И это позволило казакам быстро домчаться до врага. А потом началось такое… Даже мне, прошедшему через несколько войн и повидавшему множество смертельных схваток, стало не по себе. Казаки своими шашками безжалостно рубили перепуганных янки. Вот Калмыков шашкой отрубил руку кавалериста, который попытался выстрелить в него из кольта. Рука, словно сухая ветка, отлетела в сторону. Вот мчится гнедой конь с сидящем на нем всадником в синем мундире. Но у всадника нет головы… Янки пытались прижаться к земле, чтобы спастись от казачьих шашек. Но те, свесившись с седла, рубили и лежачих. Наконец, когда численность врага сократилась на две трети, подъесаул что-то крикнул. Казаки прекратили бойню и стали конями сгонять в кучу уцелевших и насмерть перепуганных янки. Тех, кто замешкался, они подгоняли ударами шашкой плашмя. Василий подъехал ко мне, на ходу вытирая кровь на клинке подобранным на поле боя синим кепи. – Господин полковник, противник уничтожен, – доложил он, приложив руку к своей лохматой шапке. – Взяты пленные, где-то с полусотни. Наши потери, – тут есаул нахмурился, – четверо убитых да с десяток раненых. Сколько этих янки сбежало – не знаю. Впрочем, я полагаю, – тут есаул неожиданно хитро улыбнулся и подмигнул мне, – что это даже хорошо. Те, кто уцелел, расскажут своим знакомым, что такое казацкая шашка. Пусть эти янки теперь боятся нас, как черт ладана. Сам Наполеон Бонапарт от нас бегал. А эти, – есаул пренебрежительно сплюнул, – куда им против нас. Я ничего не сказал Василию и вместо слов низко поклонился казакам – больше сделать я ничего не смог. 3 сентября (22 августа) 1878 года. Южно-Каролинская железная дорога между Литтлтоном и Колумбией Бригадный генерал Джордж Крук, командующий Четвертой дивизией армии САСШ Позади остались двое суток изматывающего путешествия по Виргинии, Северной и теперь Южной Каролине. Да, на Западе, где я служил до недавнего времени, железные дороги намного лучше, чем то убожество, которое я увидел на главной артерии мятежного Юга, от виргинской Александрии до Шарлотты в Северной Каролине… Наш поезд шел со скоростью не более тридцати миль в час, и на многих участках приходилось сильно замедлять ход, причем не раз и не два. Загрузка угля и воды также отнимала много времени, а один раз сломался паровоз второго состава, и нам пришлось ждать, пока его починят. Но лишь когда поезд после бункеровки в Шарлотте повернул на колумбийское ответвление и мы оказались на Южнокаролинской железной дороге, я наконец понял, что такое ад на колесах. Дорога эта была скверно восстановлена, после того как по ней прогулялись люди генерала Шермана в конце войны. Скорость состава упала до пятнадцати-двадцати миль в час, а на отдельных участках до десяти или и того меньше. При этом вагоны немилосердно тряслись, и наше путешествие превращалось в сплошную муку. В утешение мне говорили, что между Колумбией и Чарльстоном дорогу обновили и по ней будет можно ехать относительно комфортно. Но ведь сначала нужно было доехать до этой самой Колумбии. Согласно приказу генерала Шермана, моей дивизии предписывалось прибыть в Колумбию и временно встать там на постой. В записке, переданной мне в дополнение к приказу, указывалось, что после того в мое подчинение должна была перейти Пятая кавалерийская дивизия полковника Мерритта. А пятого сентября рано утром планировалось отправиться в Оранжбург, после чего мы пойдем на Риджвилл и далее на Чарльстон. И зло – а убийство моего бывшего подчиненного и хорошего друга, президента Рутерфорда Хейса, иначе назвать было нельзя – будет наконец отмщено. Костяк моей дивизии имел неплохой опыт войн с апачами и сиу. А эти индейские племена – весьма храбрые и умелые противники, что бы там ни писали про них в газетенках. И, кстати, люди слова – мне было больно, что приходилось с ними воевать. Но я в первую очередь солдат и обязан выполнять приказы. Когда же я выйду в отставку по выслуге лет, то, скорее всего, постараюсь сделать все, чтобы добиться облегчения их участи и соблюдения имеющихся договоров с индейцами[49]. Единственной крупной станцией на нашем пути оказался Спартанбург. Но его мы проскочили, даже не замедлив хода. То же произошло и в Литтлтоне, после чего наш поезд – а за ним и три других с личным составом и лошадьми – вышел на финишный перегон. До Колумбии оставалось чуть больше двадцати пяти миль. Неожиданно я услышал снаружи раскат грома, и в воздухе промелькнули странные силуэты, не похожие на птичьи. Такие же я видел три дня назад в Александрии – они пролетели над Вашингтоном, после чего, как мне рассказали, над городом были сброшены какие-то листовки. Что было дальше, не знаю, хотя первого числа в столице и была слышна перестрелка. Увы, ни на одной из станций нас так и не смогли проинформировать об этом – телеграфные линии почему-то не работали, и никаких новостей из Вашингтона не поступало. Но сейчас эти «птички» сбрасывали явно не листовки – послышался грохот где-то в голове поезда, и состав начал медленно заваливаться набок. Я подскочил и схватился за металлический поручень. Но когда вагон лег на землю и продолжал по инерции ползти вперед, я не смог удержаться и сильно ударился головой и боком о стенку. В глазах у меня потемнело, я почувствовал сильную боль в плече и в голове, после чего потерял сознание. Там же, через четверть часа По моему лицу текла вода. Я с трудом попробовал открыть глаза. С третьей попытки мне это удалось. Передо мной на коленях стоял солдат, ливший мне на лицо воду из фляги. – Сэр, простите меня, – сказал он, заметив, что я смотрю на него, – но вы долго не приходили в себя. Мы уже думали… – солдат замолчал, встряхнул пустой флягой и отбросил ее в сторону. – Где я? – голос мой звучал тихо, едва слышно, а язык с трудом ворочался во рту. – Сэр, – сказал солдат, – я вытащил вас из разбитого вагона. Почти все офицеры вашего штаба погибли. Эти страшные железные птицы прилетели, наверное, из самой преисподней и устроили нам ад на земле. – Скажи, они улетели? – спросил я. – Да, сэр, улетели. – А где все? – спросил я. – Не могу сказать вам, сэр. Кто-то убежал, кто-то лежит мертвый. А большинство не может прийти в себя. – Помоги мне встать на ноги, – приказал я солдату. – И, кстати, как тебя зовут? – Том Андерсон, сэр. Держитесь за мою руку. Вот так… Я вцепился в рукав солдата и с большим трудом поднялся на ватные ноги. То, что я увидел, заставило мое сердце сжаться. Почти все вагоны нашего эшелона были сброшены с рельсов и лежали на боку. Часть из них выглядели так, будто какой-то великан лупил по ним огромной дубиной. Паровоз был искорежен и окутан облаком дыма и пара. Рядом с вагонами лежали солдаты и офицеры моей дивизии – мертвые и раненые. Уцелевшие, словно сомнамбулы, бродили вдоль вагонов с выражением ужаса на лице. А «птиц» над нами больше не было – но где-то за нами раздавались взрывы. Так что, наверное, и другие поезда разделили нашу участь… – Сэр, смотрите! – воскликнул Том Андерсон, указывая дрожащей рукой куда-то вбок. – Боже праведный, что это! Повернув голову, я увидел, что через вытоптанное пшеничное поле к нам приближаются странные повозки. Причем двигались они сами по себе, но дыма от паровых котлов у них я не заметил. Ничего подобного я раньше не видел, но, как я понял, эти механизмы были явно военного назначения. Я насчитал пять таких повозок. Двигались они довольно быстро, издавая рычание, подобное рычанию диких зверей.