Действительно, район вокзала Эйкена сохранился практически полностью, равно как и железнодорожные пути – по этим районам янки специально не стреляли. Когда Уокера увели, я сказал Форресту: – Нейт, давай разделимся. Ты иди на Огасту, а я – на Колумбию, на поезде подполковника. Очень уж мне хочется поближе познакомиться с милым генералом Шерманом. А атаки с запада они не ожидают, тем более если мы пойдем под флагом янки. И не кривись ты так – это даст нам возможность проникнуть в город. – А как вы найдете штаб Шермана? – Элементарно: Уокер указал его на карте. Тем более, уроженцы Колумбии у меня есть, не заблудимся. Конечно, самого Шермана там, наверное, не окажется, но мы свяжемся с ополченцами в лесу Конгари и ударим по янки с севера одновременно с частями из Риджвилла. – А как ты с ними свяжешься? Прости, забыл про вашу русскую радиосвязь… – Именно так, Нейт. Генерал зло сплюнул и сказал: – Ладно, Алекс, уговорил. Я только прошу тебя – возьми этого гада живым, если сможешь. Надо нам будет устроить трибунал вроде дублинского. Этот мерзавец Шерман – первый кандидат на виселицу. 2 сентября (21 августа) 1878 года. Трентон, Капитолий штата Нью-Джерси Кроуэлл Марш, представитель графства Мерсер в Сенате Нью-Джерси – Джентльмены, – лицо сенатора Ладлоу было весьма озабоченным. – Прошу простить меня за то, что пришлось вызвать вас менее чем через сутки после нашего последнего заседания. Но из Вашингтона пришли весьма неоднозначные новости. Как вам, возможно, уже известно, вчера округ Колумбия был захвачен армией Северного Мэриленда при поддержке армии Конфедерации, а также югороссов. В зале заседаний воцарилась гробовая тишина. Для меня – да и, полагаю, для многих других – это было новостью. Ведь связи с Вашингтоном практически не было, кроме как по телеграфу, – но ни в одной газете никаких сведений об этом не было. Впрочем, кто-то рассказывал, что газеты подвергаются строжайшей цензуре и что в Нью-Йорке арестовали редактора и рассыпали набор очередного номера «The New York Sun» только за то, что тот захотел напечатать статью какого-то своего корреспондента, посланного на Бермуды к югороссам. Но никаких подробностей мне известно не было. Первым опомнился полковник Сьюэлл: – Мистер президент Сената, скажите, а почему вы сказали, что новости неоднозначные? – Потому что наша делегация была освобождена в полном составе. Точнее, почти в полном – конгрессмены Синниксон и Педдл скончались от побоев и жестокого обращения еще до захвата – точнее, освобождения – тюрьмы. Сьюэлл встал и заорал: – Они же оба республиканцы! И Синниксон служил армейским священником во время Мятежа! Мистер президент Сената, скажите, может быть, что их убили конфедераты? – Маловероятно, полковник. Телеграмма, из которой я узнал об этих событиях, подписана сенатором Мак-Ферсоном и конгрессменом Пью. Они еще пишут, что они – единственные, кого русские врачи выписали из больницы, других все еще лечат. И обещают всех вылечить. – Тогда это, похоже, правда, если, конечно, их подписи не подделали. Ведь и Пью служил военным врачом – пусть в тылу, но в госпитале для раненых солдат, и, кроме того, полностью отказался от жалованья на время войны. К моему крайнему удивлению, следующим встал самый новый сенатор – Джон Гарднер. Я его практически не знал, но слышал, что он был, возможно, самым ярым сторонником Второй Реконструкции в нашем Сенате. Но сейчас он лишь сказал: – Джентльмены, я считаю, что подобное преступление против нашей делегации в Конгрессе – и, вероятно, против делегатов от южных штатов – не должно остаться безнаказанным. Мы не в силах наказать виновников этих зверств, но мы можем потребовать наказания виновных, а также возвращения президента Уилера. Иначе я, как мне это ни трудно говорить, готов поддержать выход нашего славного штата из состава Североамериканских Соединенных Штатов. – А что вы предлагаете взамен? – не удержался и спросил я. Слова Гарднера заглушил удар грома откуда-то с юга. Я удивился – когда я прибыл в Капитолий всего лишь с двадцать минут назад, небо было синее-синее, без единого облачка. Но громыхнуло вновь, намного сильнее – а затем раздался грохот с южной стороны здания, там, где оно выходит на пойму широкой реки Делавэр, за которой уже Пенсильвания. Именно здесь, вкралась ко мне в голову мысль, сам Джордж Вашингтон перешел реку и ударил по гессенским наемникам в Трентоне в декабре 1776 года – первая победа в нашей славной Американской революции. Но что теперь? – Артиллерия! – закричал полковник Сьюэлл. В отличие от меня, он служил во время Мятежа, так что я безоговорочно ему поверил. – Выходим из здания. – И он вскочил и побежал к выходу. – Всем на выход, – подтвердил его слова Ладлоу. – Да поторапливайтесь же! Тем временем обстрел продолжался. В дверях началась толчея, но Сьюэлл и некоторые другие быстро навели порядок. Я смог выбраться одним из последних – как раз вовремя, через несколько секунд новый взрыв раздался уже на крыше над нашим залом заседаний, и послышался грохот уже в самом зале. Мы отбежали подальше от здания. Я взглянул на ту сторону Делавэра, покрытую клубами дыма; чуть поодаль находилась пристань, обычно используемая местным паромом, но сейчас там стояли два парохода, из труб которых валил черный дым. Я еще подумал – как я мог их не заметить, когда прибыл в Капитолий? Скорее всего, пары начали разводить только недавно, и у нас есть несколько минут, чтобы убраться отсюда. – Джентльмены, соблюдаем спокойствие! – строго сказал Ладлоу. – Предлагаю продолжить заседание в другом месте, по возможности, не в Трентоне – кто бы нас ни обстреливал, скоро они будут здесь, а нам нужно поработать. Мы все еще законная власть в Нью-Джерси – мы, Палата представителей и губернатор, – но Палата не собиралась, а губернатор Мак-Клеллан, насколько мне известно, у себя дома в Нью-Брансуике. Я ему писал еще позавчера, но он тогда ответил, что не собирается вмешиваться в вашингтонские дела. – Полагаю, что профессор Мак-Кош, ректор Колледжа Нью-Джерси у нас в Принстоне, позволит нам продолжить наше заседание в университетском Нассау-Холл, – неожиданно для себя сказал я. – Туда и ехать-то миль десять, а у всех у нас здесь экипажи. А к Мак-Клеллану можно будет послать человека из Принстона – оттуда в Нью-Брансуик миль пятнадцать или чуть больше. – Господа, не задерживаемся, встречаемся в Принстоне у ворот перед Нассау-Холл. А вы, сенатор Марш, отправляйтесь к профессору Мак-Кошу. Я же заеду в казармы милиции и посмотрю, что там и как, – Трентон нам не удержать, но не хотелось бы отдавать весь штат без боя. Тем более, хотелось бы понять, что вообще происходит. Профессор Мак-Кош жил в доме Маклина – так именовалась резиденция ректора в двух шагах от Нассау-Холла. Поручив кучеру отправиться ко мне домой, чтобы напоить и накормить лошадей, я постучался в дверь особняка. Открыл мне сам Джеймс, одетый, как обычно, в строгое облачение англиканского священника. Увидев меня, он улыбнулся и сказал со своим неповторимым шотландским акцентом. – Кроуэлл? Заходи, рад тебя видеть. А мы с Изабеллой чай пьем. Присоединяйся! Конечно, Мак-Кошу полагались слуги по дому, но ректор со своей очаровательной супругой, как правило, отпускали их перед чаепитием. Я вошел, поцеловал руку Изабелле Мак-Кош и сказал ее супругу: – Джеймс, у меня, увы, срочное дело, – и я рассказал ему о происшедшем в Трентоне. Джеймс нахмурился: – То-то меня удивило, Кроуэлл, что у нас ясное небо, а с юга все время раздаются раскаты грома. Подожди, я сейчас возьму ключи от Нассау-Холла. Пойдем вместе. Нужно же мне будет открыть для вас ворота ограды, сам Холл и зал заседаний – именно там, вы же знаете, когда-то собирался Континентальный конгресс, когда Принстон стал временной столицей того, что позднее стало Североамериканскими Соединенными Штатами. Сейчас я обуюсь, и мы уже идем. Но не успели мы выйти, как послышался конский топот, и сквозь окно, ведущее к газону перед Нассау-Холлом, мы увидели, как конный отряд в синей форме окружил находившихся у ограды сенаторов. Я хотел выбежать из дома, но Джеймс остановил меня рукой: – Кроуэлл, оставайся здесь. Изабелла, налей нашему другу чаю, а я пойду узнаю, что там происходит. Ведь ты, такое у меня впечатление, единственный оставшийся на свободе сенатор. А это уже нечто. – Но, Джеймс, ты не боишься? – Меня они вряд ли тронут. Все-таки я не только ректор сего учебного заведения, в котором учились многие знаменитые мужи, но одновременно и священник. А вот тебя схватили бы сразу. И действительно, когда Мак-Кош подошел к синим мундирам, к нему подъехал некий офицер, чуть поклонился ему и некоторое время с ним беседовал, после чего ректор вернулся в дом Маклина. – Повезло, что их командир когда-то был моим студентом, – усмехнулся Мак-Кош. – Значит, так. По распоряжению действующего президента Камерона, Нью-Джерси включен в зону Второй Реконструкции. Я попытался возмутиться, но Мак-Кош продолжил: – Он меня попросил – иначе бы приказал, а может, и задержал – отдать ему ключи от всех зданий университета. Я ему их сейчас отнесу. Кроме того, он заинтересовался, не видел ли я беглецов. Так как ты таковым не являешься, – он улыбнулся своей хитрой улыбкой философа, – я честно ответил, что нет. Но я бы на твоем месте немедленно отбыл куда-нибудь подальше. А то, как мне кажется, рано или поздно они могут проверить, нет ли у меня гостей. – Я тогда отправлюсь в Нью-Брансуик к губернатору. – Наверное, ты прав. Но лучше верхом. И к своему дому не подходи – не удивлюсь, если тебя там уже ищут. Мак-Кош написал пару слов на бумажке и протянул ее мне. – Ты ведь знаешь, где университетские конюшни? Отдашь это конюху. Я ему написал, чтобы он выделил тебе коня и особо не распространялся об этом. 2 сентября (21 августа) 1878 года. Вокзал города Колумбии, Южная Каролина Генерал армии Уильям Текумсе Шерман Поезд замедлил ход, затем стук колес потихоньку затих, и я начал готовиться к выходу из вагона – встал, нацепил саблю, которую мне подал мой ординарец, надел шляпу, без которой я никогда не появлялся на людях. Неожиданно в вагон вломились люди в униформе странного цвета, с необычным оружием. Ничего похожего я раньше не видел. Это были короткие карабины со странными кривыми устройствами внизу. Неизвестные выглядели весьма решительно, и всем сразу стало ясно, что сопротивляться бессмысленно. Я со вздохом отстегнул только что надетую саблю и эфесом вперед протянул ее человеку, которого я посчитал старшим. Остальные офицеры штаба последовали моему примеру. Старший – высокий светловолосый широкоскулый человек с насмешливым выражением лица – взял мою саблю, передал ее стоящему рядом с ним офицеру, а затем произнес на довольно хорошем английском языке: – Господа, меня зовут майор Николай Лисицын. Я представляю Добровольческий корпус. Спешу вам сообщить хорошую новость. Вы все арестованы. Это касается и вас, генерал Шерман. Вы даже не можете представить себе, как мы желали встретиться с вами. Полагаю, господа, что вы будете вести себя благоразумно и не подвергнете свои жизни опасности. Сейчас мои люди осмотрят вас, избавив от оружия, которое вам теперь вряд ли понадобится. Так будет лучше и для вас, и для нас. А то, знаете, у некоторых порой сдают нервы… Словно подтверждая его слова, в соседнем вагоне раздались глухие звуки, мало похожие на выстрелы. Будто там кто-то решил устроить пьянку и сразу откупорил дюжину бутылок шампанского. Потом я услышал писк, а майор поднес к уху небольшую черную коробочку. Подержав ее в таком положении с минуту, он что-то произнес на незнакомом мне языке, а затем повернулся ко мне. – Вот видите, генерал, – произнес он, – не все ваши подчиненные оказались столь благоразумны, как вы. Они попытались посоревноваться с нами, кто быстрее выхватит оружие. Только, сразу вам скажу, джентльмены, это они сделали напрасно. Мои люди хорошо обучены и всегда стреляют первыми. Проклятый майор повернулся к своему помощнику и что-то ему сказал. Солдаты взяли на изготовку свое оружие. – А теперь, джентльмены, прошу вас по одному выйти из вагона. А вы, генерал, немного обождите. Вам положены особые апартаменты. Кроме того, с вами хочет поговорить мой командир. Кто-то – судя по голосу, полковник Нельсон Майлс, сопровождавший меня в эту поездку – попытался возмутиться. Но русский майор – а я сразу понял, откуда он – лишь сардонически усмехнулся: – Раньше надо было предъявлять претензии, полковник. – И что все это значит? – на этот раз возмутился уже я. – А то, что вам вряд ли удастся сжечь что-либо еще, – отчеканил майор Лисицын. – А теперь извольте пройти с нами, сэр, вам, как самому высокопоставленному из всех взятых здесь в плен, положен особый эскорт. Меня вывели на запасные пути станции и указали на контору грузополучателей, которая до недавнего времени служила мне штабом. – Генерал, вам придется обождать меня там, – сказал майор. – Я зайду к вам чуть позже. По дороге, я тщательно обдумал свое бедственное положение. Попытаться спастись бегством мне вряд ли удастся. Меня сопровождали четверо русских с карабинами на изготовку. Как они умеют ими пользоваться, успели убедиться мои подчиненные – храбрые, но неразумные офицеры. Да примет Господь их души! «Эх, и зачем я решил лично вернуться в эту проклятую Колумбию, оставив Оранжбург на генерала Альфреда Терри, моего подчиненного во время войн против индейцев сиу! Альфред – неплохой генерал, но лишь тогда, когда им командует толковый вышестоящий командир. Примерно, как Джордж Мак-Клеллан, который сейчас губернаторствует в Нью-Джерси. Тот очень даже хорошо показал себя в Мексике. Но, командуя обороной Вашингтона, он больше обращал внимание на муштру, чем на подготовку к боевым действиям. И если бы генерал мятежников Томас Джексон не погиб, эти проклятые конфедераты точно заняли бы Вашингтон, и история пошла бы по другому пути. Примерно так же и Терри – если ему точно поставить задачу, то он ее выполнит со всем прилежанием. Но если дела неожиданно пойдут не так, как он предполагал, то все может получиться очень даже хреново».