– Надо бы об этом рассказать югороссам! Это та еще змея! – Полагаю, югороссы и так хорошо знают, кто он такой. Но они, в отличие от моих американских коллег, верят в истинную свободу слова. Интересно будет, что же он такого напишет… Прибыли мы на Бермуды позавчера, но, пока большинство репортеров пьянствовали в гамильтонских кабаках, нас и некоторых журналистов из России и Югороссии пригласили на церемонию награждения героев Мэриленда, а также на встречу с президентом Дэвисом. Сразу после этого президент отбыл в Чарльстон, который объявлен временной столицей Конфедерации, зато я получил шанс поговорить с награжденными, включая лейтенанта Джонсона. Я еще просил об интервью с президентом Уилером и сенатором Паттерсоном, но меня попросили подождать пресс-конференции. – Мистер Клеменс! Мистер Клеменс! Передо мной стоял некий неизвестный мне лейтенант в форме Конфедерации. – Вы просили, чтобы после пресс-конференции вам позволили отправиться в зону боевых действий? Я улыбнулся. Действительно, я просил об этом, но меня всячески пытались отговорить, а потом сказали, мол, мы вам сообщим если что. Так что я ни на что уже не надеялся. – Именно так, лейтенант… – Андерсон, сэр! Для вас зарезервировано место на пароходе «Ричмонд», идущем в Норфолк послезавтра в восемь утра. На борту необходимо быть не позднее семи тридцати. – А как насчет моего спутника? – Про него ничего сказано не было. «Ничего, – подумал я. – Доусону и на Бермудах найдется работа». 29 (17) августа 1878 года. Роквилл, Мэриленд Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин – Ну, вот, Иван Васильевич, полюбуйтесь на наше чудо техники, – произнес штабс-капитан Бесоев, указывая жестом ярмарочного зазывалы на стоящий в депо Роквилла поезд. – Назовем его так, как у нас на Родине – бронепоездом… Ведь он и поезд, и бронированный. Действительно, наш югоросский гость вместе с Алексеем Смирновым за несколько дней, как сказал Бесоев, ударного труда соорудили нечто еще невиданное в здешних краях. Во всяком случае, красавец-бронепоезд, дитя русской смекалки, американского трудолюбия и югорусского оружия, был совершенно не похож на те поезда, которые помогали мне успешно сражаться с конфедератами под Атлантой. Паровоз, который приводил в движение БП – так для краткости называл это чудо штабс-капитан, – был защищен стальными листами, прикрывавшими котел паровоза и будку машиниста. На платформах же вся защита состояла из мешков с песком, шпал и тюков с хлопком. За ними укрывались солдаты, обслуживающие установленное на платформах оружие. А оно было самое разнообразное, в основном югоросского производства. – Иван Васильевич, обратите внимание, – штабс-капитан Бесоев показал мне на странное сооружение, стоящее в центре платформы. Оно немного смахивало на небольшую мортиру с довольно длинным стволом. – У нас его называют автоматический миномет «Василек». Эта штука посылает десятифунтовые мины на расстояние до четырех верст. При этом стрельба ведется по навесной траектории, то есть можно поражать цели, находящиеся за укрытием. «Василек» заряжается с казны кассетой с четырьмя минами. Я с уважением посмотрел на оружие, которому почему-то дали имя красивого цветка. Ох и шутники эти югороссы! – А вот это изделие, официального названия не имеющее, но наши бойцы называют его «рогаткой». Вообще-то оно предназначено для стрельбы по воздушным целям – вертолетам и самолетам, но часто ему приходится палить по всему, что движется по земле. Стоящее на платформе в окружении мешков с песком странное сооружение с двумя стволами, смахивающими на охотничью двухстволку, и большими ящиками по бокам на меня не произвело особого впечатления. А штабс-капитан тем временем продолжил свою лекцию: – Не смотрите, что калибр у этих пушечек мал. Зато они могут с расстояния в две с половиной версты обрушить на врага снаряды со скоростью в две тысячи выстрелов в минуту. – Сколько-сколько вы сказали? – я не поверил услышанному. – Две тысячи выстрелов в минуту?! – Именно так, Иван Васильевич, – штабс-капитан с улыбкой посмотрел на меня. – При попадании снаряда в человека летальный исход гарантирован. Очень гуманное оружие – оно не оставляет после себя раненых. «Гм, странные понятия о гуманности у этих югороссов, – подумал я. – Впрочем, необычны они не только в этом. Интересно, что они за люди такие?» – Обратите внимание вот на эту красавицу, – Бесоев ткнул своим перстом в нечто, сильно смахивающее на огромную стальную морковку со множеством отверстий спереди. – Конечно, это кустарщина, но работает неплохо. – А что сие за приспособление? – поинтересовался я. – Я даже не могу себе представить, как стреляет эта штука. – Это, Иван Васильевич, блок для стрельбы неуправляемыми ракетами С-8. Используют такие блоки у нас в основном вертолеты и самолеты. В нем находится двадцать ракет калибра 80 миллиметров – чуть больше трех дюймов. Ракета имеет дальность полета до двух верст. Как я уже сказал, она неуправляемая, и из нее стреляют не по точечным целям, а по площадям. Зато в том месте, куда ляжет залп из этого блока, редко кто остается целым и невредимым. В головной части каждой ракеты находится две тысячи стальных стрел, или, как мы их называем, стреловидных поражающих элементов. На конечном участке полета ракеты эти стрелы выбрасываются вперед вышибным зарядом. – Какой ужас! – воскликнул я. – Такой стальной дождь убьет или искалечит всех, кто окажется у него на пути. Югоросский штабс-капитан лишь развел руками, словно говоря: «На войне как на войне». А у меня внутри даже шевельнулась жалость к тем, кто окажется под ударами такого бронепоезда смерти. – Ну и, так сказать, на десерт, мы установим на платформах пулеметы – это что-то вроде ваших митральез – и АГСы, сиречь автоматические гранатометы станковые. Они забрасывают свои гранаты на расстояние до двух верст, причем делают это весьма быстро. Стреляют они осколочными и прочими снарядами. Тоже весьма эффективная штука. – Все это, конечно, просто замечательно, Николай Арсеньевич, – сказал я, – только кто будет из этого чудо-оружия стрелять? Вас немного, а мои солдаты хотя и храбрецы, но с вашей техникой не знакомы. – Мы учли этот момент, Иван Васильевич, – кивнул Бесоев. – Сегодня вечером сюда будут переброшены по воздуху люди, которые обучены стрельбе из всего того, что вы только что увидели. Треть их – из югороссов, а остальные – волонтеры из России и юные конфедераты. Вы уж тут не обижайте их – они ребята хорошие, опыт боевой имеют – участвовали в освобождении Ирландии от британцев. Хочу попросить вас еще вот о чем. В экипаж бронепоезда нужны ваши люди – меткие стрелки, а главное, те, кто хорошо знает здешние места. У нас, конечно, есть карты этой территории, но надо, чтобы были те, кто без карт, только по хорошо известным им приметам могли бы с ходу определить, где находимся мы, а где неприятель. Я пообещал штабс-капитану подобрать для него надежных людей, с которыми наш бронепоезд мог бы дойти до самого Вашингтона. – Да, и еще, – сказал Бесоев, – помимо боевой части в БП следует сформировать и вспомогательную, своего рода тыл. Ведь необходимо место, где хранятся боеприпасы, продовольствие и прочее военное имущество. В конце концов, вагон для раненых – а они будут, как мы ни будем стараться беречь личный состав. Опять-таки надо куда-то складывать рельсы и шпалы для ремонта железнодорожного полотна. Нужен будет и запасной паровоз, если основной будет поврежден врагом. Я на эту тему переговорил с господином Смирновым, и он обещал сформировать вспомогательную часть бронепоезда. – А вы, Николай Арсеньевич, не подумали о том, что вслед за вашим, как вы говорите, БП, должны двигаться составы с войсками? Вы разгромили противника, заняли город, а дальше что? Оставите его и двинетесь дальше? Так его снова займут янки и расправятся с теми, кто с радостью встретил вас. Будете сидеть и ждать у моря погоды? А так вслед за вами в город на поезде прибудут наши солдаты, после чего вы с чистой совестью поедете дальше воевать. – Все правильно вы говорите, Иван Васильевич, но сможем ли мы найти нужное количество вагонов и паровозов для переброски войск? Может быть, надо для начала захватить большой населенный пункт, в котором есть депо с необходимым количеством подвижного состава? Вы прикиньте – есть ли такой город поблизости. – Гм, пожалуй, я так сразу не смогу вам ответить. Надо будет посоветоваться с капитаном Смирновым. Он инженер-путеец и знает об этом поболее меня. Пойдемте, Николай Арсеньевич, поговорим с ним. 30 (18) августа 1878 года. Вашингтон, Президентский особняк Джордж Фрисби Хоар, его обитатель – Ты что сделал, идиот? – заорал Хоар, заглянув в президентскую спальню. – Какого черта ты тут повесил эту мазню! Этой штуке место в спальне первой леди, болван! Да, Рут-Энн почему-то очень нравились жутко романтические картины школы долины Гудзона. Но ему-то зачем в спальне подобный пейзаж? Он самолично посмотрел кладовку в подвале, в которой хранились картины, и отобрал лично для себя полотно, вероятно, Рубенса, хотя он уверен в этом не был – искусство Хоара заставляли изучать в университете. Мол, для человека образованного это важно. Но для новоиспеченного президента картины были лишь для того, чтобы покрасоваться перед гостями – а также выгодно вложить деньги. Рубенс для него был исключением – этот голландец (или фламандец? попробуй их разбери…) малевал толстозадых и грудастых баб, то есть именно таких, какие нравились Хоару с молодости. А эта, с огромными отвисшими грудями, изображающая Венеру, к которой пришел ее супруг – Хоар успел подзабыть, кто именно, то ли Геракл, то ли Гефест, а может, и Марс – была очень сильно похожа на Луизу Паттерсон. Супруга бывшего сенатора оказалась лучшей любовницей, которая у него когда-либо была, тогда как его собственная мегера, высохшая, словно копченая селедка, Рут-Энн, если в кои-то веки и соглашалась разделить с ним постель, то лежала, как бревно, и если и смотрела при этом на мужа, то как на последнюю мерзость. Хотя, как ему успели доложить, она нередко проводит время то с инструктором по верховой езде, то – когда она в Бостоне, как сейчас – с капитаном яхты. Кстати, когда Саймон Камерон предложил ему сделать вице-президентом его сына Джимми, а не Паттерсона, Хоар немедленно согласился еще и потому, что у него появилась идея овдоветь месяца через два. Ведь яхты же тонут время от времени, и почему бы этому не случиться, когда на борту находится Рут-Энн? А еще через годик Хоар мог бы спокойно жениться на Луизе Паттерсон, благо она уже сейчас стала бы вдовой… Кто ж знал, что эта содомская сволочь сможет сбежать! Да и вообще все шло не так, как он планировал. Да, он стал президентом, но в городе, отрезанном от остальной страны. К северу – этот ублюдок Тёрчин, перехвативший главные железнодорожные артерии – в первую очередь Балтиморскую и Огайскую железную дорогу. Была, конечно, еще и ветка на Балтимор и дальше на Гавр-де-Грейс, откуда можно было перебраться в Пенсильванию, но и она шла через территорию, где то и дело появлялись отряды мятежников. А на другую сторону Потомака – в Аквию и Александрию, туда, откуда ходят поезда в южные штаты – теперь лучше и не соваться. Уехать-то можно, только вот куда? Выход из Чесапикского залива заблокировала эскадра этой проклятой самозваной Конфедерации. И если их норфолкский отряд топчется на месте – все-таки Хоар решился и отправил туда генерала Винфилда Скотта Хэнкока вместо Говарда, – то Форрест, двигаясь от Чарльстона, весьма успешно развивает наступление на Колумбию, столицу штата. Хорошо еще, что защищать город отправился генерал Шерман… Потеря Ки-Уэста во Флориде означает, что флот Конфедерации блокирует и выход в Мексиканский залив. Мобил пал, Лонгстрит – уже дважды изменивший, сначала Югу, а теперь и Северу, – идет на Батон-Руж. Хорошо еще, что его попытка с ходу взять Новый Орлеан оказалась безуспешной – там какой-то полковник Кинг, отстранив присланное Говардом руководство, сумел грамотно организовать оборону. Даже Хоару теперь стало понятно, что опора на цветные полки оказалась не самым лучшим решением. Хорошо еще, что газеты описывают события так, что население северных штатов – и собственно Вашингтона – верит в нужную версию событий. Тем более что историю, как известно, пишут победители. А Север победит и на сей раз, в этом новый президент не сомневался – у него и населения намного больше, и промышленность всяко получше, а самое главное, вся финансовая система сосредоточена именно там. И даже такой далекий от военного дела человек, как он, знал, что сказал в свое время великий Наполеон: «Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги»[41]. Бывший сенатор вспомнил, как даже в 1863 году многие сомневались в победе над Конфедерацией в той, первой войне. А позиции южан тогда были намного лучше, чем сегодня – у них были и власть на местах, и оружие, и деньги… Но уже через два года все закончилось. А на этот раз есть надежда, что конец наступит намного быстрее. В Пенсильвании, в Филадельфии и Йорке формировались корпуса, которые в скором времени перейдут в наступление и разобьют этого проклятого Тёрчина в Мэриленде. В Нью-Йорке готовится эскадра, которая высадит десант на побережье Вирджинии и захватит Норфолк, после чего разобьет флот Конфедерации сначала у горловины Чесапика, а затем и в самом заливе. А потом можно будет не спеша заняться и Чарльстоном, и Мобилом… Но все равно все далеко не так хорошо, как хотелось бы. Вместо быстрой, решительной и дешевой победы над южанами северяне несут потери, как материальные, так и человеческие. Причем немалые. Не следует забывать и о том, что через два года будут выборы. Хоару очень хотелось усидеть в своем новом кресле хотя бы еще четыре года. И об этом голова должна болеть уже сейчас. А тут еще эти картины не туда повесили. – Масса президент, – испуганно заверещал один из негров, – масса президент, не беспокойтесь, мы сейчас же поменяем картины местами. Не сердитесь, масса пре… Его жалобное клекотание неожиданно прервал удар грома, да такой, что стекла в особняке задребезжали. «Странно, – подумал Хоар. – На небе нет ни облачка. Откуда же этот гром?» Он выглянул в окно и увидел нечто, что поразило его до глубины души. Силуэты двух странных огромных птиц с огромной скоростью мчались по небу. Они поднялись вверх, а потом, словно с огромной горки, заскользили в сторону особняка президента. Промчавшись мимо, они во мгновение ока скрылись в небесной синеве, а здание снова потряс удар грома. Где-то жалобно звякнуло вылетевшее стекло. А потом в небе появилось другое чудовище – нечто очень похожее на головастика лягушки-быка. Именно такие головастики порой заводились в вашингтонских фонтанах. Вот только над головастиком, словно венчик, висело какое-то кольцо – Хоар присмотрелся, и ему показалось, что это были лопасти, как на ветряной мельнице. Разве что крутились они во много раз быстрее. Президент вспомнил, что про подобные летательные аппараты он читал в репортажах из Ирландии. Но он не верил в писанину репортеров – мало ли что им может померещиться после бутылки виски. Только вот, пожалуйста, эти кошмарные создания югороссов не только существуют, но и зачем-то летают здесь, над Вашингтоном. Более того, из брюха пузатого земноводного то и дело вываливались какие-то бумаги. Из окон президентской спальни, за решеткой, отделявшей сад особняка от Молла – как именовался главный парк города, – было видно, как несколько прогуливавшихся по саду людей начали нагибаться и подбирать падающие с неба листы. К ним присоединились и другие прохожие. Многие становились на четвереньки, чтобы подхватить бумажку с земли. Иногда они даже отталкивали других, не стесняясь пускать в ход кулаки, чтобы успеть раньше конкурента завладеть каким-либо листком. – Мистер президент! – на пороге спальни появилась фигура Колина Мак-Нила. – Что такое, Колин? Дворецкий протянул Хоару четыре листка. В левом верхнем углу каждого стоял крупный порядковый номер – красная единица, синяя двойка, зеленая тройка либо черная четверка. Хоар заметил, что и сами листы частично были напечатаны в цвете – весьма дорогой процесс, подумал он и взял первый лист, тот, на котором была изображена единица. Озаглавлен он был так: «Вторая Реконструкция – кровавое преступление». На нем были цветные изображения сгоревших домов, убитых женщин и детей – часто обнаженных, хотя причинные места были вымараны. Картинки были столь реалистичны, что, если бы Хоар не знал о том, что цветных фотографий еще не существовало – были лишь раскрашенные вручную дагерротипы, – их легко можно было принять за фотографии. «Да, явно и это – дело рук проклятых югороссов, гореть им в аду», – подумал Хоар.