Самое забавное, что Пит практически ничего не придумывал. Просто он, с точки зрения человека XIX века, описывал нашу боевую технику и оружие. И люди ему верили, потому что он говорил правду. Ну, а если чуток и привирал, то на любой вопрос у него был готов ответ. – А откуда у них эти… митральезы? И оружие, которое стреляет быстро, точно и далеко? Не заливаешь ты, парень? – спросил один раз то ли Джимми, то ли Майк – я их не различал. – Я откуда знаю? Может, русские им дали. Писали же в газетах, что они исчадия ада. – Тогда уж не русские, а югороссы, – изрек молчавший доселе Стив. – Угораздило меня посетить родню в Корке, когда там началась эта самая заваруха… Что ты на меня так смотришь, Уолли? Помнишь, я тебе говорил, что мне наследство досталось, я и решил съездить на родину предков. – То-то ты опять у нас работаешь. – Ну, во-первых, меня уволили, забыл? А во-вторых, что с того? Деньги существуют для того, чтобы их тратить. – Или пропить, – засмеялся Уолли. – Или пропить. Только я не об этом. То, о чем говорил Пит, – это еще цветочки. У них корабли, идущие намного быстрее наших, и с пушками, которые издалека могут разнести в щепки все что угодно. Да что пушки и корабли… У них есть железные птицы, которые летают и изрыгают огонь и бомбы. – Спьяну еще и не такое померещится, – захохотал то ли Майк, то ли Джимми. – Небось ты со своими приятелями джину налакался, и тебе все это привиделось. Газеты ведь наши писали, что все это вранье. – Может, и писали, – возмутился Стив, – да только я это все своими глазами видел. И пьяным я тогда не был – бабушка моя не терпит запаха спиртного. Говорит, мол, дед твой помер от перепоя, так и ты туда же? Пит покачал головой: – Врать не буду, ничего подобного не было. Но если эти югороссы вмешаются, тогда нам, похоже, каюк… Тем временем «Олд Эббитт» уже был забит битком – и бармен время от времени напоминал всем, что пора и заказ сделать, а то все стояли и развесив уши слушали Пита и Стива с открытыми ртами и мрачным выражением физиономий. Пит закончил унылым тоном: – Да и без этих проклятых югороссов, парни, нас ждет разгром. У Тёрчина и его разбойников пока мало народу, но к нему каждый день приходят те, кто хочет воевать против нас, честных янки, которым не очень нравятся южане. Не знаю, как нам удастся от них отбиться. Ладно, народ, засиделись мы здесь, а у нас даже заночевать негде. Пойдем-ка мы поищем ночлежку… Ник, Мэтт, поели? Относим все вон в то окошко, где нам выдавали еду, и пошли. Уолли, Джимми, Майк, Стив, рад был вас видеть. Надеюсь, что не в последний раз. Пока мы сидели у «Старины Эббитта», солнце скрылось за облаками, и стало чуть прохладнее, что, конечно, не могло не радовать. А еще я был уверен, что все рассказанное Питом в таверне разнесут посетители «Эббитта». Его слова упадут на благодатную почву. И вполне возможно, что кое у кого в голове появилась вполне здравая мысль: «А надо ли вообще воевать против конфедератов?» Ведь большинство из тех, кто зашел в «Олд Эббит», вряд ли являлись аболиционистами. У них главная задача – добыть пропитание для себя и своих семей. Так что с приходом конфедератов мало что изменится, если, конечно, не противостоять им с оружием в руках. Конечно, вслух этого никто не скажет, ведь за подобные крамольные речи можно запросто угодить в каталажку. Но когда все начнется, вряд ли кто-либо из них окажет активное сопротивление. Вернулись мы по Род-Айленд-Авеню и даже зашли по дороге в пару ночлежек, но нигде мест, естественно, не было. Зато мы смогли ознакомиться с расположением войск в Вашингтоне, а затем по малозаметной тропе, известной Питу, направились в Роквилл. 27 (15) августа 1878 года. Форт Гейнс на острове Дофина у Мобила, Алабама Капитан Лорета Ханета Веласкес, заместитель командующего Мобилской милиции – Огонь! – заорал командир батареи, и я привычно заткнула уши и открыла рот – но все равно на секунду оглохла. Предыдущие залпы дали лишь одно – янки не рисковали приближаться к нам ближе, чем на милю. Конечно, дальнобойность наших орудий – около трех миль, но попробуй попади с такой дистанции, когда в команде в основном молодые, ни разу до этой войны не стрелявшие из орудия солдаты. На этот раз результат был – на одном из кораблей янки рухнула фок-мачта. Но сам корабль даже и не подумал тонуть. И в пределах видимости их было около двадцати пяти. Ответный залп пронесся над нашими головами, впрочем, не нанеся нам никакого вреда – а вот форт Морган с другой стороны пролива, на косе, окаймлявшей залив Мобил с юго-востока, озарился вспышкой, а через мгновенье оттуда послышался грохот взрыва. У меня похолодело внутри – форт Гейнс один продержаться не сможет уж никак. – Вряд ли они сейчас полезут, – закричал капитан ван Дорн, находившийся рядом со мной. – А вот ночью, так мне кажется, будет весело. Неделю назад янки уже пытались высадиться в темноте на острове Дофина, но ребята из Третьей цветной роты сумели их заметить в пламени разожженных ими костров и сбросить их в море. Погибли при этом семнадцать человек, и еще сорок получили ранения. Тем не менее почти все из них вернулись в строй. Они несли службу старательно и никогда не жаловались. Меня поразило, насколько рьяно местные негры записывались в ополчение, организованное Джейкобом Робинсоном, дворецким дома, где квартирует майор Инграм. Джейкоб, как оказалось, во время первой осады Мобила сначала пошел денщиком к своему «молодому массе», а когда того ранило, попросил у хозяев разрешения остаться в армии – и дослужился до сержанта. Сейчас же майор Инграм назначил его временным лейтенантом, добавив: – Эх, Джейкоб, я б тебя капитаном назначил, да не временным, а постоянным, но полномочий у меня таких нет… Джейкоб и организовал местных негров. Их набралось три роты, и ими Инграм поставил командовать лейтенанта Троттера – в первый же день, после второй перестрелки, тот решил вернуться обратно в Мобил. Впрочем, сообщения с другими городами не было вовсе – в первый же день по приказу Инграма разобрали мосты на обеих железнодорожных ветках – на Новый Орлеан и на север. Сделали это вовремя – в ту же ночь с обоих направлений пришли поезда с карателями. На Дог-Ривер паровоз и головные вагоны не дошли – они упали в реку, а остальные повалились на бок. На Трёхмильном ручье враг вовремя обнаружил, что моста не было, но полубатарея, размещенная в кустах с другой стороны реки, расстреляла в упор остановившийся паровоз, а потом принялась за вагоны. Некоторые янки попытались перейти через ручей вброд, но практически все они были убиты или ранены, а немногие счастливчики оказались у нас в плену. В отличие от первой обороны Мобила, мы были полностью отрезаны от окружающего мира. К счастью, продовольственные склады были полны – но надолго ли их хватит? Тем более что испортится большая часть продуктов намного раньше при такой жаркой погоде. Кое-кто ходил по ночам на фермы через реку Мобил, и по их словам, фермеры не только делились с ними последним, но и отказывались от денег. А два дня назад там начались пожары – каратели стали жечь не только фермы, но и поля. Когда же я была с инспекцией в форте Морган, в море показались десятки шлюпок, забитых доверху людьми в синих мундирах. Но тут, откуда ни возьмись, в небе со страшным грохотом промчались железные птицы. Янки в страхе повернули обратно, а некоторые лодки даже перевернулись – не от грохота, а оттого что их резко попытались завернуть. Я сразу поняла, что это югороссы, но, увы, это был единственный раз, когда я увидела их воочию. Зато вчера вечером, впервые за все время моего пребывания в Мобиле, ожила рация. – Лиса, ответь Слону! Лиса, Слону. – Лиса на проводе, – сказала я, как меня учили. Хотя мне было непонятно, при чем тут провод. – Лиса, будь готова завтра. Форт Гейнс. Лиса, завтра. Около часу дня. Я посмотрела в подзорную трубу и не смогла сдержать радостного восклицания. На горизонте стали проступать силуэты кораблей. Да, это были не югороссы, а более старые суда, да и флагов их я не видела, но то, что это были не янки, я сразу почувствовала. А вскоре прогремели орудия этих кораблей – намного более дальнобойные и точные, чем на лоханках янки. Супостаты начали тонуть, а через несколько минут они, не сговариваясь, спустили флаги. Вскоре к берегу пристали несколько шлюпок, из первой из которых вылезла огромная фигура – полковник Слон, чью настоящую фамилию я так и не научилась выговаривать. Он схватил меня в медвежьи – точнее, слоновые – объятия, поцеловал в макушку и радостно прошептал: – Так я и знал, что ты во что-нибудь вляпаешься. И найдешь способ выкрутиться. Здравствуй, сестренка! 29 (17) августа 1878 года. Гамильтон, Бермуды, Военно-морская больница Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, главный редактор газеты «Южный крест» На инвалидном кресле-каталке сидел негр лет, наверное, тридцати – тридцати пяти. Он был похож на тех негров, которых я видел в детстве в Миссури и в молодости – по всему американскому Югу. Разве что взгляд его был для меня немного непривычен – негры в моем детстве смотрели чаще как бы снизу вверх, тогда как лейтенант Эзра Джонсон смотрел на меня дружелюбно, даже с восхищением, но без тени раболепства. Я не возражал – в отличие от меня, дезертировавшего через шесть недель из миссурийского конного ополчения, Эзра был самым настоящим героем войны, о чем свидетельствовал «Южный крест» на его груди, врученный самим президентом Дэвисом. – Здравствуйте, мистер Твен, – сказал мне Эзра. – Для меня огромная честь встретить такого великого писателя. – И он показал мне «Приключения Гекльберри Финна», изданные всего месяц назад в Гуантанамо немалым тиражом. На фронтисписе книги красовался мой портрет – немного облагороженный художником, но вполне узнаваемый. Текст книги, над которой я как раз трудился, когда югороссы подарили мне законченный экземпляр из их будущего, я довольно-таки сильно переработал. Причиной этого были слова моего друга полковника Рагуленко – я долго допытывался у него, что в будущем люди говорили об этой книге, и он наконец сказал мне, что мое произведение считалось шедевром, но про концовку кто-то сказал, что «приехал Том Сойер и все испортил», превратив роман в детскую книгу. Заодно я прошелся по другим частям текста, кое-где исправив и, наверное, улучшив написанное. И теперь ее, с моей подачи, раздают бесплатно всем воинам Конфедерации. – Зовут меня на самом деле Сэмюэл Клеменс, – усмехнулся я. – А для вас, лейтенант, я просто Сэм. Псевдоним же мой – термин речников на Миссисипи, «вторая метка» на лоте, означавшая глубину в два фатома[40]. Но сейчас я здесь в качестве корреспондента «Южного креста», и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов для статьи в газете. Ведь герой – вы, а не я. – Охотно, особенно, если вы расскажете мне когда-нибудь о том, каково это – быть писателем, – черное широкое лицо расплылось в улыбке. – Спрашивайте! Я впервые говорил с человеком, не только видевшим зверства, происходившие на моем многострадальном Юге, но и проливавшим кровь за его граждан. Мне уже показали некоторые фотографии жертв и разрушений, но одно дело – картинки, а другое – знать, как это было на самом деле. Эзра не только не смирился с преступными действиями других людей с его цветом кожи (и не только), но нашел в себе смелость противостоять этому. Он всячески принижал собственные заслуги – мол, так поступил бы каждый. Когда он закончил свое повествование, я начал задавать ему вопросы. Один из них касался причин, по которым многие солдаты Цветных полков с таким упоением совершали преступления. Он задумался. – Знаете, Сэм, я – отец двух дочерей… Был, – и на глаза его навернулись слезы. – Погибли они… Так вот – мой отец был ко мне всегда строг, но справедлив, и я ему за это бесконечно благодарен. Так же я пробовал воспитывать своих дочурок, и из них получились бы весьма достойные барышни… Он вытер глаза тыльной стороной ладони и продолжил: – А если ребенку потакать во всем, то из него может получиться монстр. То же и со взрослыми – им было сказано, что белые во всем виноваты и что они могут делать с ними, что хотят. Многие и вошли во вкус. Тем более, в их числе и ветераны индейских войн – а там им позволяли примерно то же, только мало кто об этом знает. Эх, Сэм, это как пьянство – только пьют они не виски, а кровь, и когда настанет похмелье, они поймут, что жить им на американском Юге будет очень непросто. И не только им, но даже тем из нас, кто боролся за правое дело. Спасибо президенту Дэвису, что он прилюдно наградил тех из нас, кто выжил у Сэнди-Спринг, хотя особого героизма там не было. – Вы вступили в бой с конным отрядом, несмотря на то что он был более многочисленным и лучше вооруженным. И смогли продержаться до прихода подкрепления. Если это не героизм, то что? – Вы знаете, об этом как-то не думаешь… Есть долг, и каждый из нас исполняет его, как может. Мне стало мучительно стыдно – хорошо еще, что Эзра не знал о моем дезертирстве в шестьдесят первом году. И я, чтобы переменить тему, спросил: – Мне было сказано, что вы будете выступать на завтрашней пресс-конференции. Можно вас спросить, что вы там скажете? – Только то, что я видел. И то, что далеко не все негры – преступники. – Многие, как мы видим, герои, – и я показал еще раз на его «Южный крест». Он лишь скромно потупил взор. – Не хотел я его надевать – но меня попросили. – Правильно попросили. Носите его с честью, – ответил я. – Ну что ж, если хотите, давайте я вам расскажу все, что вас заинтересует. Но тут к нам подошла медсестра в зеленом халате: – Мистер Клеменс, – да, я вас узнала и я ваша поклонница, но сейчас мне нужно будет отвезти лейтенанта Джонсона на осмотр к врачу. – Тогда, Эзра, давайте сделаем так: перед тем как я уйду с Бермуд, я зайду к вам еще раз. Если вы, конечно, не против. – Спасибо вам, Сэм! – Вам спасибо, Эзра. За все, что вы сделали… Я вышел из палаты и задумался. Вообще-то я собирался освещать ход Дублинского трибунала, но, узнав, что в скором времени на Бермудах намечается некая пресс-конференция и что репортерам, желающим в ней участвовать, предоставляется место на пароходе, уходившем из Дублина на Бермуды, я не мешкал ни минуты. Оставив в Дублине Генри Уоттерсона, Генри Грейди и Роберта Олстона, я в сопровождении Френка Доусона отправился на этот затерянный в Саргассовом море клочок земли, точнее, несколько клочков, общей площадью где-то в двадцать квадратных миль… Компанию мне составили несколько десятков журналистов из Ирландии, России, Югороссии, Германии, Франции и некоторых других стран. Среди них, что меня удивило, был даже Джозеф Пулитцер, фрилансер, представлявший на сей раз «Нью-Йорк сан». Неплохой журналист, но репутация у него сильно подмоченная – не раз и не два он был уличен в политических заказах. И, кстати, очень не любит ныне покойного президента Хейса, равно как и нынешнего Уилера, – а вот с узурпатором Хоаром у него неплохие отношения. Джозеф, увидев меня, рассыпался в комплиментах, но, судя по тому, что мне рассказал Дональд Маккензи Уоллес из лондонского «Таймс», активно агитировал против моей персоны, обзывая меня «писакой, продавшимся рабовладельцам». Уоллес – тот еще фрукт, но на следующий день ко мне пришёл Тимоти Майкл Хили, корреспондент ирландской «The Nation», с которым у меня сложились неплохие отношения. Оказалось, что Пулитцер пытался агитировать и его, но тот выставил наглого венгра за дверь и решил предупредить меня. Я лишь рассмеялся: – Тимми, мой друг, не принимай все так близко к сердцу. Пулитцер добьется лишь того, что испортит со всеми отношения.