Вдруг прямо перед ними оказалось большое болото, заросшее высокой травой и пробковым дубом[37]. Там-то Опу с Дургой и заблудились. Впереди было видно болото, а слева и справа расстилались только рисовые поля и густые заросли тростника. Через заросли тростника пройти было невозможно, ноги вязли в грязи. К полудню стало так жарко, что, несмотря на зимнее время года, пот катился с них градом. Дурга порвала в нескольких местах своё сари. Опу пришлось вытаскивать из ног острые колючки. Дети уже не думали о железной дороге, они мечтали лишь об одном: как бы вернуться домой. Они зашли очень далеко, даже шоссе не было видно. Когда они наконец, с большим трудом перебравшись через болото и пройдя рисовое поле, опять поднялись на шоссе, было уже далеко за полдень. Дома Дурга старалась спасти свою и брата спины от наказания, она долго фантазировала, пытаясь скрыть правду и как-то объяснить, почему они вернулись так поздно. И вот сейчас Опу выйдет к той самой железной дороге. И ему не надо торопиться, он не заблудится, и никто не будет его ругать. Опу казалось, что они с отцом совсем недалеко отошли от дома, и вдруг он с удивлением увидел, что, пересекая луг, куда-то далеко уходит высокая насыпь. На белых столбах кто-то натянул верёвки. Столбы и верёвки уходили вдаль, далеко-далеко… — Смотри, сынок, — сказал отец, — это и есть железная дорога. Опу быстро пробежал шлагбаум и выбежал на переезд. Он с удивлением рассматривал железную дорогу. Зачем эти длинные железные палки? Неужели поезд идёт по ним?.. А почему не по земле? Разве на палках ему не скользко?.. А эти верёвки называются «провода»? Почему они гудят?.. По проводам передают новости? А кто их передаёт? Как их передают?.. С какой стороны станция?.. Как — и там и там? Хорихор терпеливо отвечал на все вопросы сына. Наконец Опу спросил: — Папа, а когда пойдёт поезд? Я хочу посмотреть на него. — Мы не сможем его увидеть. Он пойдёт только в полдень, через несколько часов. — Ну и пусть. Мы подождём. Ладно? Я же никогда не видел поезда! — Перестань говорить чепуху! — рассердился отец. — Вот почему я никогда и не беру тебя с собой! Не сидеть же нам до самого полудня на этой жаре. Пойдём! Я покажу тебе поезд потом, на обратном пути. Опу поглядел на дорогу глазами, полными слёз, и покорно поплёлся за отцом. В ГОСТЯХ Они пришли в деревню, когда уже стемнело. Это и была цель их путешествия. Ученика Хорихора звали Локхо́н Мохаджо́н. Это был очень богатый крестьянин, и всё же он с почтением встретил отца Опу. В большом, крытом соломой доме для них была уже приготовлена комната. Утром жена младшего брата Локхона Мохаджона пошла купаться на пруд. Войдя в воду, она оглянулась на берег и увидела, что маленький незнакомый мальчик бродит в банановом саду с прутом в руках и бормочет что-то себе под нос, как ненормальный. Она подошла к изгороди и спросила: — Ты к кому приехал, мальчик? Опу храбр, только когда мама рядом. Без неё он очень застенчив и робок. Сначала Опу хотел было убежать, но потом всё-таки ответил: — Во-о-он в тот дом. — К моему деверю? Значит, ты сын учителя… Женщина повела Опу к себе. Жила она рядом, на другом берегу пруда. Она так ласково обошлась с Опу, что мальчик скоро перестал стесняться. Когда они вошли в дом, Опу с интересом принялся рассматривать убранство комнат. Чего только он не увидел! В доме Опу нет таких вещей. Видно, здесь жили очень богатые люди. Вешалки, цветные занавески, фигурки слонов из кости, фарфоровые и глиняные куклы, игрушечные стеклянные деревья… Чего только здесь нет! Несколько вещиц Опу осторожно взял и, повертев в руках, бережно поставил на место. Потом Опу рассказал о себе, рассказал о том, как он видел железную дорогу. А новая знакомая накормила его сладким пудингом. Опу получил целую чашку сладкого пудинга и столько топлёного масла, что можно было бы пальцы окунуть. Попробовав пудинг, мальчик потерял дар речи. Он никогда ничего вкуснее не ел! Но разве в пудинг добавляют изюм? Как же так? В пудинге, который готовит его мать, не бывает ни изюма, ни топлёного масла… Когда Опу вернётся домой, он скажет матери: «Мама, приготовь мне сегодня пудинг». «Хорошо», — ответит ему мама. Потом она поджарит муку грубого помола, зальёт кипятком, добавит патоки, смешает всё, запечёт и, полив сливками, с любовью подаст в чашке своему сыну. Опу всегда с удовольствием ел пудинг. Но он не подозревал, что пудинг бывает не только таким, каким его готовит мать. Между пудингом его матери и тем, который он ест сейчас, такая же разница, как между небом и землёй. И Опу стало жаль свою маму. Может, она и не знает, что пудинг нужно готовить по-другому? Эта мысль навела его на новое открытие: ведь у мамы его ничего нет, они бедняки, потому-то в их доме и не готовят ничего вкусного. В полдень пришла девочка из соседнего дома и позвала Опу к себе. На кухонной веранде хозяева заботливо расставили низенькие скамейки, побрызгали пол водой — приготовили место для угощения. Девочку звали Омола́. Она была хорошенькая и очень чистенькая, с большими глазами, и ей было примерно столько же лет, сколько и его диди. Мать Омолы села рядом и угостила Опу чондропули́[38]. После того как мальчик поел, Омола показала ему их дом. А вечером, когда Опу играл в саду, он вдруг защемил палец ноги между двумя бамбуковыми палками изгороди. Изгородь была новая, крепкая, из пораненного пальца текла кровь. Если бы Омола не прибежала и не освободила осторожно его ногу, возможно, он остался бы совсем без пальца. Опу не мог даже идти. Омола сорвала лист патхоркучи́[39], который рос здесь же, во дворе, и, растерев его, приложила к пальцу. Чтобы отец не ругался, Опу никому не сказал, что с ним случилось. Когда Опу снова навестил Омолу, девочка открыла свой шкаф и показала ему большую фарфоровую куклу, восковую птицу, маленькие игрушечные деревья и много других самых разных игрушек. Все их, оказывается, купили на ярмарке в Калигондже́ во время праздника. Как много игрушек! У Омолы была ещё резиновая обезьяна, которая мигала глазами, кукла, сделанная непонятно из чего: когда ей нажимали на живот, она размахивала руками, как припадочная, и била в бубен. Но самой удивительной среди всех игрушек была железная лошадь. Её заводили точно так, как дядя Рану заводил часы у себя в доме. Заведённая лошадь начинала с урчанием бегать по полу. Она могла убежать очень далеко, как настоящая! Когда Опу увидел лошадь, у него прямо язык отнялся. Он взял её в руки и с удивлением долго разглядывал, поворачивая в разные стороны, а потом воскликнул: — Вот это лошадь! Какая хорошая лошадь! Где её купили? Сколько же она стоит? Потом Омола показала ему небольшую шкатулку. В ней лежали блестящие украшения. — Что это? — спросил Опу. — Из жести, да? — «Из жести»! — засмеялась Омола. — Ты что, никогда не видел золота? А Опу и правда никогда не видел настоящего золота. Разве золото такого цвета? Он повертел одну из вещиц и с удивлением осмотрел её. «Ну вот, — думал он, — а у диди таких игрушек совсем нет! У нас есть только сухие плоды чалте, да ещё чужие куклы, за игру в которые попадает». Мальчик раньше и не подозревал, какими прекрасными игрушками владеют некоторые сверстницы его сестры. И, невольно сравнивая богатые игрушки Омолы с тем, что было у Дурги, он почувствовал глубокую жалость к своей диди. Будь у Опу деньги, он купил бы своей сестре и заводную лошадку, и резиновую обезьянку с мигающими глазами. Вечером Опу ужинал у женщины, с которой он познакомился утром. За столом он ещё больше поразился богатству её дома. Для чего соль и лимон кладут на отдельные очень маленькие раскрашенные тарелочки? Его мать подаёт соль и лимон просто на банановых листьях[40]. И опять: для каждого блюда — отдельная чашка. А сколько блюд! Неужели такая большая креветка для него одного? А лепёшки! Всё было как в сказочной голубой стране, о которой они с Дургой часто мечтали. СНОВА ДОМА Наконец Хорихор возвратился с Опу домой. В эти несколько дней Шорбоджоя очень истосковалась по сыну. И Дурге тоже было грустно и тоскливо, ей даже играть не хотелось. Как раз накануне отъезда брата Дурга вконец поссорилась с Опу из-за высушенной тыквы; из неё они хотели сделать лодку. За время, что отсутствовал Опу, Дурга собрала много высушенных тыкв, но не стала мастерить из них лодку, а ждала Опу. «И зачем я из-за ерунды поругалась с ним и отодрала его за уши! — сокрушалась она. — Только бы он вернулся скорее! Я больше никогда не буду ссориться с Опу и отдам ему все тыквы». И вот Опу дома! Добрых две недели он ходил по деревне и рассказывал всем о своём удивительном путешествии. Сколько чудесного он видел… Железную дорогу, по которой бегают поезда! Куклу, которая, если ей нажать на живот, начинает, как припадочная, дёргать ногами и руками и бить в бубен. А Омола… И где только он не был! Сколько видел прудов, заросших лотосами! Мимо скольких деревень проходил, по скольким лугам и полям! Однажды, когда Опу захотел пить, они с отцом зашли в кузницу. Хозяева оказались очень приветливыми, они позвали мальчика в дом и угостили дудх-чинре́-баташа́[41]. Опу даже не знал, о чём рассказывать, так он был переполнен впечатлениями. Описание железной дороги потрясло Дургу. — А эти железные рельсы, они очень длинные? — несколько раз переспрашивала она. — И провода висят? Ты сам видел поезд? Правда? Нет, поезд Опу не видел. И в этом виноват отец. Если бы они подождали у железной дороги несколько часов, тогда Опу непременно бы увидел поезд. Но Опу так и не удалось уговорить отца… Шорбоджоя вышла из дому во двор, наткнулась на какую-то длинную верёвку, раздался шум, и на землю упали два шеста. Всё это произошло мгновенно. Ни подумать, ни понять, что же произошло, времени не было. Вскоре вернулся домой Опу. Едва войдя во двор, он замер, не веря своим глазам. Что это? Кто порвал его телеграф? На земле он заметил следы ног. Это могла быть только мама, больше никто! Только мама, больше никто! Опу вошел в дом и увидел, что мать сосредоточенно чистит косточки плодов хлебного дерева. Мальчик остановился и посмотрел на мать таким взглядом, каким, как ему казалось, сын Арджу́ны[42] смотрел на войско врага. — Ты что же, мама, разве не знаешь, что я еле дотащил из леса эти два шеста? — сказал он срывающимся от обиды голосом. Шорбоджоя оглянулась и неуверенно переспросила: — Какие шесты? Что случилось? — Разве я не страдал? Разве я не изодрал руки и ноги о колючки? — Что ты говоришь, как дурачок? Что случилось? — «Что случилось»! Я с таким трудом натянул телеграфные провода, а ты их порвала! — Вечно ты что-нибудь выдумаешь, сынок! Откуда мне знать, что́ ты там натянул поперёк дороги — телеграф или не телеграф! Я очень торопилась, вот и порвала. Что же мне теперь делать? И она снова занялась своей работой. Какая бессердечность! А Опу ещё думал, что мама любит его, но теперь он понял свою ошибку. Опу никогда не мог даже предположить, что у него такая жестокая и бессердечная мать! Вчера он потратил целый день, бродил по манговой роще Палита, по бамбуковой роще уважаемого учителя, с трудом сорвал свисавшие с высоких деревьев длинные лианы. Опу собрался играть в железную дорогу — всё уже было готово, и вдруг… И Опу захотелось сказать матери что-нибудь резкое, грубое. Он постоял немного и, не придумав ничего другого, сказал громким, пронзительным голосом: — Сегодня я не буду есть рис. Никогда больше не буду есть рис! — Не хочешь — не ешь. Можешь уходить. Ты что думаешь, если ты поешь рис, ты осчастливишь меня? У меня нет ни минуты свободного времени, всё время занимаюсь стряпнёй. Посмотрю, кто тебя накормит, когда ты проголодаешься! Через мгновение Опу в доме не было. Он испарился, словно камфара. Дурга, которая входила в это время в дом, еле успела посторониться в дверях, пропуская Опу. Брат словно вихрь пронёсся мимо неё. — Опу! — удивлённо крикнула она ему вслед. — Куда ты так спешишь? Что случилось? Опу, послушай… — Твой Опу стал каким-то чудны́м, — сказала мама. — Весь высох и почернел. Натянул что-то посреди дороги, а я проходила и порвала. Что же делать теперь? Я ведь не нарочно порвала. А мальчишка сердится: «Не буду есть рис!» Ну и пусть ходит голодный. Вы что думаете, если лишний раз поедите, то очень обрадуете меня? Дурге пришлось стать посредницей между матерью и братом. После долгих поисков, часам к двум дня, она нашла Опу. С окаменевшим лицом он сидел на стволе упавшего мангового дерева в саду Рая. Но, если бы вечером вы заглянули во двор и увидели Опу, вы бы ни за что не поверили, что это тот же самый мальчик, который, обидевшись на мать, ушёл из дому. Вернувшись домой, Опу с удивлением увидел, что всё в порядке — во дворе из одного конца в другой опять были натянуты провода. Совсем как телеграфные провода вдоль железной дороги! Опу тотчас же побежал к Шоту.