— Жена! Дурга! Опу! — громко позвал Хорихор. Услышав голос мужа, Шорбоджоя вышла из дому. — Ну как? — крикнул Хорихор. — Все живы-здоровы? Где дети? Наверное, гуляют? Шорбоджоя молча взяла из рук мужа тяжёлый узел. — Проходи в дом, — сказала она. Хорихора удивила необычная сдержанность жены, но не вызвала никакой тревоги. Что-нибудь случилось? Нет, не может быть! Хорихор всё ещё ждал вот сейчас выбегут его дети: мальчик и девочка. «А что принёс папа для меня?» — смеясь, спросит Дурга. Тогда он быстро развяжет узел и вручит дочери сари и краску для ног, а сыну — книгу с картинками. Потом, к удивлению детей, он извлечёт из узла игрушечную посуду из жести. — Я привёз хороший камень, — войдя в комнату, сказал Хорихор жене, — перетирать зерно… И, видя, что в доме тоже никого нет, разочарованно спросил: — Где же Опу и Дурга? Все гуляют? Шорбоджоя не могла больше сдерживаться и заплакала громко, навзрыд. — Дурги больше нет! Она ушла, покинула нас!.. Где же ты был столько времени?.. ПРОЩАЙ, ДЕРЕВНЯ! Когда отец с матерью вернулись, Опу всё ещё не спал. Закрыв глаза, он слушал, о чём они говорили. Родители решили уехать из деревни и поселиться в Бенаресе. Отец убеждал мать, что в Бенаресе им будет намного лучше. Отец жил там, правда, очень давно, в детстве, но он всех знает в городе, со всеми дружит, все его тоже знают и уважают. На базаре там всё очень дёшево. Мать тоже мечтала уехать в счастливую страну, где ни у кого никогда нет ни в чём недостатка. А здесь все двенадцать месяцев в году только нужда и горе! Шорбоджоя была готова уехать сегодня же, она не хотела оставаться в деревне ни дня. В конце концов родители назначили отъезд на месяц бойшакх. В самом начале месяца Хорихор всё подготовил к отъезду. Он продал вещи, которые они не брали с собой, и расплатился с мелкими долгами. В доме было много таких вещей — старая большая тахта из хлебного дерева, сундук, скамейки. Узнав о распродаже, со всей деревни пришли покупатели и забрали всё по дешёвке. Старосты деревни собрались у Хорихора и уговаривали его остаться. Они говорили о том, какое дешёвое молоко и рыба у них в деревне, как легко прокормить здесь семью. Только Раджокри́шно Бхотточарджо́, который пришёл к Хорихору, чтобы пригласить его на праздник в честь богини Савитри, когда разговор шёл уже к концу, заметил: — Трудно, конечно, сказать, что ждёт человека. А вообще нет ничего хорошего в том, чтобы сидеть на одном месте и ждать удачи. Это я знаю по собственному опыту. Когда живёшь на одном месте, и думать начинаешь медленнее, и соображаешь хуже. Я тоже переберусь отсюда куда-нибудь, когда выздоровеет сын. Я приеду к тебе, Хорихор, если даст бог. Услышав, что Опу уезжает, Рану пришла к нему домой. — Опу! — воскликнула она. — Это правда, что ты уезжаешь? — Да, можешь спросить маму. Но девочка не верила. Услышав наконец от Шорбоджои, что это правда, Рану очень расстроилась. Она вызвала Опу во двор и спросила: — А когда вы едете? — В среду, через неделю. — Ты когда-нибудь ещё приедешь сюда? Глаза Рану наполнились слезами, и она добавила: — Всё равно наш Нишчиндипу́р очень хорошая деревня. Такой реки, такого поля нет больше нигде! Почему же ты уезжаешь отсюда? — Что я могу сделать, разве я задумал этот отъезд? Куда отец переедет, там мне и придётся жить. На берегу реки, где Опу столько раз беседовал с Поту, он сообщил другу о своём отъезде. Поту очень огорчился: — Помнишь, сколько лилий я нарвал тебе в реке? Когда же теперь ты поймаешь мне за это рыбу? И вот опять близился праздник. Каждый год в это время Опу охватывало чувство необыкновенной, неудержимой радости. Он и диди, бывало, забывали в эти дни сон и еду. Но в этом году во время праздника умерла старуха Атури. Рядом с местом, где происходил праздник, стояла её хижина с двухскатной крышей. Видя, что около хижины собралось много народа, Опу тоже решил отправиться туда посмотреть. Он побежал через поле и бамбуковый лес, через который мчался когда-то в страхе от ведьмы Атури. Тогда он был совсем маленький. Когда теперь он вспомнил об этом, ему стало даже смешно. Мальчик понял, что старая Атури совсем не была ведьмой. Она жила на краю деревни, совсем одна, не было у неё ни сына, ни дочери, и никто не навещал её. Теперь она́ умерла, и некому даже похоронить её. Дети забрались к ней в дом и вытащили горшок с сушёным манго. Старуха собирала и сушила незрелые манго. Потом она продавала их на базаре. Этим она и жила. На прошлой ярмарке Опу видел, как она принесла в корзинке сушёные манго и продавала их. В этом году на празднике словно не хватало чего-то. Как радовалась диди в прошлый раз, когда купила на ярмарке лубочную картинку! Опу вспомнилось, что в тот день утром он поссорился с ней из-за этого, а вечером диди сказала: — Я дам тебе денег, Опу. Если ты увидишь картинку «Похищение Си́ты»[59] на ярмарке, купи мне её. Но Опу не перестал ещё сердиться на неё. Поэтому он ответил: — Ты что, решила покупать все самые неинтересные и скучные картинки? И не проси, я всё равно не куплю. Возьму лучше картинку «Битва Рамы с Ра́ваном». — Тебе бы всё только про войну да про войну, чего ещё мальчишке надо! Ну что плохого, если я куплю ту картинку? Но Опу уже разочаровался в способностях диди разбираться в картинках. Когда у ограды зацвели красные цветы, Опу снова вспомнил сестру. Часто, когда кричали птицы или ветер колыхал цветы оркали, те, что цветут круглый год, он с болью вспоминал Дургу. Неужели никогда-никогда больше он не сможет поговорить или поспорить с ней! Большое представление, посвящённое празднику, окончилось. Дети из окрестных деревень в ярких праздничных платьях и новеньких сари весёлой гурьбой возвращались домой. Мальчишки шли, играя на дудочках. Никто не возвращался с пустыми руками: один нёс птицу из пробки, другой — деревянную фигурку или веер из цветной бумаги, третий — разноцветные глиняные горшочки. На ярмарке продавались жаренные в масле лепёшки и оладьи. Опу купил две лепёшки и отправился домой. Возвращаясь, мальчик подумал, что, наверное, он больше уже никогда не увидит ярмарку. «Если там, где мы будем жить, — решил он, — ярмарки не будет, я скажу отцу, чтобы он повёз меня на ярмарку в Нишчиндипур». На следующий день после праздника семья Хорихора начала готовиться в дорогу. Завтра в полдень, после обеда, они уедут. Вечером мать пекла сыну пирожки. Мальчик вышел во двор. У дома Нилмони листья кокосовой пальмы блестели в лунном свете. Опу стало очень грустно. Теперь, когда день отъезда был совсем близко, восторг, который Опу испытывал столько дней, предвкушая поездку в новые, незнакомые места, сменился в сердце печалью. Он не мог думать о близком отъезде без грусти. Только сейчас мальчик понял, как любит этот дом, бамбуковые заросли, манговую рощу, берег реки и то место, где он и диди устраивали лесное угощение. Есть ли где-нибудь в мире ещё такая кокосовая пальма? Как красивы её листья в лунном свете! Как часто, бывало, лунными вечерами Опу сидел на этой веранде и играл с диди, глядя на залитые лунным светом ветви кокосовой пальмы! Какое прекрасное место Нишчиндипур! Сможет ли там, на новом месте, Опу ловить рыбу, собирать плоды манго, кататься на лодке, играть в железную дорогу? Разве найдёт он там Рану? Как здесь было хорошо, и как жаль, что всё это придётся покинуть! После полудня повозка с семьёй Хорихора тронулась в путь. Рано утром на небе виднелись отдельные облачка, но ещё до десяти часов они рассеялись, и к полудню знойный огненный поток солнечных лучей затопил дорогу, поле, лес. Поту долго бежал за повозкой. — Опу, — сказал он на прощанье, — в этом году приедет очень хорошая труппа, а ты её не увидишь. — Купи в лавке листок бумаги, — попросил Опу, — и напиши мне письмо. Ладно? Они ехали по дороге мимо поля, где вчера был праздник. Следы его виднелись повсюду: где валилась скорлупа кокоса, где виднелась зола от костра, на котором кто-то готовил пищу и оставил после себя почерневшую от огня землю и измазанный сажей новый горшок. Хорихор молчал, ему было тяжело. Хорошо ли он сделал, что решил уехать? Здесь его старый дом, ему больше не жить в нём. А их глиняный светильник, который горел, мерцая, погас с сегодняшнего вечера надолго. Вот последний дом деревни — хижина с двухскатной крышей. Здесь жила старая Атури. Пока дом был виден, Опу всё смотрел на него. Затем, миновав большой сад финиковых пальм, повозка выехала на шоссейную дорогу. Когда деревня скрылась вдали, Шорбоджоя подумала: «Пусть вся бедность, вся нищета, все лишения, унижения и обиды останутся позади. Впереди новый мир, счастливая жизнь!» Было часов десять вечера, когда повозка наконец достигла станции. Теперь им нужно узнать время отправления поезда. Как только повозка остановилась, Опу соскочил с неё и помчался на платформу. Восьмичасовой поезд давно у́же отошёл, и до самого утра поездов больше не предвиделось. Во всём виноваты были, конечно, два вола возницы Хиру. Если б волы поторопились, они бы успели на поезд. На платформе лежали кипы табака. Два железнодорожника возились у приспособления, напоминающего большую железную клетку с длинными прутьями. При помощи клетки они прессовали табак. Когда взошла луна, рельсы чудесно заблестели. С обеих сторон станции, возле самого полотна железной дороги, на высоких столбах горело по два красных огонька. В помещении станции на столе стояла керосиновая лампа на четырёх ножках. Рядом с ней лежали пачки бумаги. Опу, подойдя к двери, увидел, как начальник станции, сидя у машинки с колёсами, выстукивал чем-то вроде гвоздя непонятную дробь. Опу — на станции! А пройдёт ещё немного времени — и завтра утром он не только увидит поезд, он даже поедет на нём! Мальчику не хотелось покидать платформу. Но за ним пришёл отец. Отец объяснил, что машинка, которую тот видел на станции у начальника, называется телеграфным аппаратом. Опу шёл с отцом. Возле пруда уже готовился ужин. Тут же собрались другие пассажиры, которые тоже ждали поезда. Среди них Опу увидел девушку и мальчика. Из разговоров взрослых Опу узнал, что эта девушка из дома Бишашей из деревни Хобибпу́р; они с братом едут к отцу. Вместе с матерью Опу девушка готовила ужин. Она чистила овощи, а мать мыла рис и бобы.