— Что у тебя с носом? — спросила мама, едва увидев меня. — Да так, легкое ранение, — улыбнулся я. И улыбался до тех пор, пока из носа снова не потекла кровь. Глава 10. Губная гармошка, коньки… и кое-что еще На следующий день мама ушла на работу, в свой трамвайный парк, в четыре утра. Перед уходом она обняла меня. — Спи, сынок, я вернусь к трем часам. Вместо форменной фуражки она надела красный колпак рождественского гнома. И глаза у нее тоже были красные, потому что накануне она допоздна возилась то с одним, то с другим. Когда стукнула входная дверь внизу, я раздвинул темные шторы. В небе ярко светила луна и блестели звезды, создавая особое рождественское настроение. Я лег на диван, стал смотреть в окно и думать о том, какими разными бывают объятья. Как по-разному обнимал я маму и Эльзу, хотя любил обеих. Я зажмурился и попробовал обнять себя покрепче. Но это было совсем не то. Потом достал зеркальце, которое получил от Эльзы, и поднял крышку. Я попытался увидеть себя ее глазами. Как человека, который может нравиться. Но увидел только заспанное лицо мальчишки, которому расквасили нос. Я закрыл глаза и снова заснул. А когда проснулся, было уже светло. Я сходил на чердак, принес подставку для елки и большую коробку с надписью «Елочные игрушки». Елку я закрепил в подставке, повесил флажки, маленькие корзиночки с орехами, разноцветные стеклянные шары, бумажных ангелов, которых сам вырезал, надел соломенную звезду на макушку и прикрепил побольше свечей. Потом упаковал флакончик духов для мамы. И подарок для папы, который он бы получил, если бы приехал домой. Вот бы такое случилось! Я не знал, чем еще заняться. И пошел в гардеробную, чтобы пожелать счастливого Рождества в вентиляционную трубу. Я встал перед папиными выходными туфлями: — Непривычно встречать Рождество без тебя. Надеюсь, у тебя там все хорошо. Правда же? Ответа не последовало. Но папа обычно говорил: «Молчанье — знак согласия». Поэтому я продолжал: — Представляешь, меня обняла та девочка, ну, ты знаешь, о ком я. И подарила мне зеркальце, чтобы я мог смотреть на себя. Здорово, да? В трубе по-прежнему было тихо — значит, он был согласен. — Только вот мама иногда плачет, когда думает, что я не вижу. А еще она стала какая-то сердитая. Но это потому, что она любит тебя и очень скучает. Как считаешь? В трубе что-то зашелестело. Как будто осенний лист застрял там и дрожал на сквозняке. Я подождал. Но ответа по-прежнему не было. Грустно все это. Хотя у папы, должно быть, много дел. Он же говорил в прошлый раз. — Я только хотел пожелать тебе счастливого Рождества, — сказал я. — Счастливого Рождества! На всякий случай я повторил это три раза. Потому что три — счастливое число. Мама переоделась. Теперь на ней было красное блестящее платье. Я тоже нарядился — надел белую рубашку и нацепил бабочку, похожую на пропеллер. И позаботился, чтобы от меня приятно пахло: побрызгался, когда причесывался, папиным лосьоном для волос из голубой бутылочки, что стояла в шкафчике в ванной. На елке горели свечи. И на столе тоже — в подсвечнике, который я смастерил в школе. Около вертепа стоял маленький пряничный домик, мы с мамой испекли и собрали его накануне вечером. Это был, наверное, самый крошечный в мире пряничный домик, так как почти все продукты были по талонам — чтобы всем хватило в военное время. — Когда Иисус подрастет, он сможет играть в этом домике, — пошутил я. И мне показалось, что папа на фотографии улыбнулся. Мы с мамой уже съели рисовую кашу и выпили юльмуст[2]. — Сосиски будем есть сейчас или позже? — спросила мама. — Думаю, надо подождать, а то мы лопнем. — Ты прав, — сказала мама и слегка похлопала себя по животу. Я специально сказал так — чтобы казалось, что нас ждет гора всяких блюд и можно выбирать то или это. А на самом деле еды у нас было не так много. Из-за этой проклятой войны во всем была нехватка. — Может, тогда посмотрим подарки? — сказал я. — Давай! В одном моем пакете оказался темно-синий свитер с белыми звездами, его связала мама. Он был похож на небо зимней ночью. В другом — коньки, а в третьем — губная гармошка, о которой я давно мечтал. — И это еще не все, — сказала мама. Она выждала небольшую паузу, чтобы вышло более загадочно. — У тебя будет братик или сестренка. Но немного погодя… Это и от папы тоже. Хотя он об этом еще и не знает. Тогда я наклонился к маминому животу и сказал: «С Рождеством!» — малышу, что был там внутри. Потом прислонил ухо к животу — послушать, что он ответит. Но ответа не было. В этот день мне явно не суждено было дождаться ответа от ближайших родственников. Мы сидели с мамой обнявшись и слушали, как потрескивают дрова в печке. Я старался представить себе малыша, который скоро появится на свет. Как я буду читать ему смешные стихи и играть на губной гармошке. И петь колыбельные, чтобы скорее засыпал. Я стал напевать рождественскую песенку и похлопывать в такт по маминому животу, чтоб у малыша там тоже было праздничное настроение. Потом мы стали смотреть мамины подарки. В первом пакете лежал браслет, я сделал его из шнурка и кучи латунных гаек. Мы с Оскаром нашли их на свалке металлолома и отдраили до блеска средством, которое везде рекламировалось. — О! Спасибо, мой родной, — и мама еще раз обняла меня. — Пустяки, — сказал я, — всего-навсего простенький золотой браслет. А вот сейчас будет настоящий сюрприз. Мама достала граненый флакончик с духами. — Духи с ароматом радости от Феи счастья, — пояснил я. И мама обняла меня в третий раз: — Прямо не знаю, что бы я делала без тебя. — И я тоже. Только она успела слегка подушиться за ушами, как во дворе раздался жуткий грохот, похожий на пальбу. Звук раскатился эхом между домами, а потом вдруг разом стих. Но тут кто-то стал громко гудеть. — Что это там за идиот?! — рассердилась мама. И решительно направилась к окну. Глава 11. Майор Хлеб-о-сол