— И вы оба прошли, — отвечаю осторожно, а он делает шаг назад, отводя взгляд: — То-то и оно… Садимся за стол, но аппетит присутствует только у Романа Тимуровича. — Ты не рад? — мямлю, приглядываясь к нему. — Ещё ничего не закончилось, я жду звонка от Мазурова, но всё же… — Я рад. Я чертовски рад, Диана. Ты в очередной раз доказала, что соображаешь получше моего. Даже спрашивать не буду, где ты отрыла тех, кто увёл фуру, похер, не хочу знать. — О-о-о… — тяну иронично, — я ущемила твоё самолюбие, да? Какая-та девка за несколько недель разгребла то, что ты тянул годами. Понимаю… хотя… может, я всё же не в кассу пришлась, а? — Чё там у нас? — хмыкает, поднимаясь. — Свободные отношения, да? Зови Ибрагимчика обратно, меня сегодня не будет. Хлопает входной дверью, а я продолжаю кормить сына, давясь слезами. Красная кнопка оказалась маленькая. И нажали мы на неё по очереди. Ещё до того, как сын засыпает, я успеваю собрать вещи. Ночью брожу по дому, прислушиваясь, не приедет ли Соболев, заранее зная, что этого не произойдёт. Тоскую, рву себе душу, бесконечно представляю, как выглядит красотка, с которой он проводит время. Привычная блондинка или горячая брюнетка? Или вообще рыжая. Или с розовыми волосами, сейчас модны извращения среди молодёжи. Как раз его профиль. Двадцатилетние. А мне тридцать в этом году, через несколько месяцев, старуха практически. Ближе к утру звонит Мазуров. Голос вялый, уставший, но жутко довольный. — Гордеева, я твой должник, — тянет, смакуя каждое слово. — Тридцать человек повязали, когда они товар перегружали, но это фигня. Самый смак, что проконтролировать приехал Николаев собственной персоной. Волокиты теперь хоть отбавляй, с иностранцами гемор, но это всё мелочи. Батя доволен, про меня и говорить нечего. — Али и Хасан были? — спрашиваю с волнением. — Были, были… и ещё трое не из местных… ладно, я домой, еле на ногах стою. А, да. Флешку из регистратора тебе в почтовый ящик закину. Копии не делал, но тут на слово придётся поверить. Да и… не видно там ни черта, если честно, я далеко ехал, а вы за фурой. — Ну ты и говнюк, Мазуров… — смеюсь тихо, а он отключается, опасаясь, что огребёт по полной. Выходит, утром мы с мамой можем уехать. — Диана, ты уверена, что хочешь? — спрашивает она, помогая одевать Рому, пока я охраняю от его цепких ручек сумки. — А что мне тут делать? К тому же, кроме как на такси, отсюда не выехать. Я столько не зарабатываю. Я вообще ни сколько не зарабатываю, если Соболев меня ещё не уволил, мне нужно сделать это самой. И не ясно, что будет с декретными выплатами, короче, придётся побегать и вообще… — Всё образуется, — говорит тихо и гладит меня по щеке, попутно вытирая слёзы, текущие без моего на то желания. Конечно, образуется. Когда-нибудь я привыкну. Квартира кажется чужой и забытой. Неуютной и тесной после огромного дома, с давящими стенами. Я бросаю сумки и тут же выхожу с Ромой на улицу, одев его потеплее. На площадке никого, дождь накрапывает, нормальные мамаши дома со своими чадами, наверняка в окно пальцем тыкают и головой качают, сокрушаясь моей нерадивости. Пошли нахер. Держи, сын, свой совок, пойдём копать мокрый грязный песок. Пойдём с горки прокатимся, под которой лужа с выходом в Нарнию. Потом на качели с выломанной спинкой, прогоним голубей из-под лавки, потом дворового кота из детского домика, а потом уж домой. Иду, прижав грязного сына к себе, а во дворе тормозит дорогая машина Соболева. На улице дождь! На дорогах — грязь! Почему, чёрт возьми, она такая чистая?! И почему на его лице ни тени сожаления? — Па! — вскрикивает Ромка и тянет к его белой футболке жутко грязные ручки. — Не надо, заяц, ты испачкаешь его, — осаживаю тихо. Тимур хмурится и стискивает зубы, забирая из моих рук сына. — Здорова, мужик! Это у тебя что? Палка?! Где взял? А посмотреть дашь? Слушай, ты мокрый, пошли переоденемся. Я тоже разденусь, надеюсь, полуголым меня твоя мама не выставит… как хорошо, что ты почти ничего не понял, надеюсь, я научусь фильтровать к тому моменту, как ты подрастёшь… И так до самой двери. Плетусь позади них, эмоции пытаюсь унять, боль приглушить, дышу медленно, глубоко. Привыкну. Когда-нибудь точно привыкну. — На работу завтра выйдешь? — спрашивает, скидывая кроссовки и проходя вместе с Ромой. — А надо? — хмыкаю в ответ, а он ставит его в ванну и начинает раздевать. — Своё мнение я уже говорил, — отвечает флегматично, — вернёшься на восьмой, там тебе будет комфортнее. — А сына я куда дену? — Тоже не проблема, няня та же, ей до тебя добираться даже удобнее. — Мне не по карману няня, — говорю сквозь зубы, а Тимур медленно оборачивается, буравя меня взглядом. — Что? Это правда. — Давай договоримся, все расходы на сына на мне. Я открою счёт, дам тебе карту, расплачиваться будешь ей. И это не подачка, я спиной чувствую, как ты психуешь. Это мой ребёнок и вполне логично, что я хочу о нём позаботиться. Договорились? — Договорились, — отвечаю тихо, а он включает душ и продолжает: — Теперь ещё момент. Как часто я могу приезжать? В какие дни, в какое время. Не хочу прийтись не к месту или торчать под окнами, ожидая, когда вы вернётесь. — Пиши, когда сможешь, — пожимаю плечами в ответ. — Какое полотенце? — Я сама. Ты грязный… Нервно сдирает с себя футболку, как вторую кожу, швыряет её на пол и шипит сквозь зубы: — Какое полотенце? — Джинсы тоже грязные, — бормочу, отводя взгляд. — Да твою мать… — снимает и их, а я подаю полотенце. — Премного благодарен! Заворачивает Ромку и выходит. Сам всё делает. Вытирает, шарит по шкафам в поисках подгузников, одежды, уговаривает его остановиться хоть на минуту, раздражается, остывает, наконец-то справляется и садится на пол. — Я не представляю, как ты делаешь это по сто раз на дню. Может, няню на полный день? Во мне в лучшие годы столько энергии не было. — Ну, я помоложе, мне полегче, — хмыкаю и иду на кухню готовить. — Мелкая язва, — фыркает мне вслед. Полчаса вместе и я уже не злюсь. Полчаса и я не помню ни один из тщательно выстроенных в голове образов предполагаемых девиц. Полчаса и я улыбаюсь. Забываю о времени, забываю о проблемах, плевать на не разобранные вещи и гору посуды. Смотрю, как он вытирает с себя гречку, которую Ромка выбил из ложки, смотрю, как глубоко он вдыхает, справляясь с очередным приступом раздражения, смотрю, как старается. Смотрю, как полуголый Соболев кормит в тесной кухне нашего сына. Пострадаю когда он уйдёт… а он остаётся. На работу вместе, уезжаю одна, пораньше, но вечером он снова приезжает. Сумка, немного вещей, зубная щётка. Неделя, вторая, месяц. Ибрагим куда-то делся. Кабинет закрыт, у Тимура спрашивать опасаюсь, но через два месяца, когда сталкиваюсь с ним в коридоре, выдыхаю с облегчением. — Я тоже рад тебя видеть, душа моя, — тихо смеётся и обнимает, целуя в макушку. — Мне это аукнется… — вздыхаю ему в грудь, краем глаза видя, как вытянулись шеи коллег. — Да плевать, я тут шеф. На сорок девять процентов. Как ты? — смотрит внимательно, руку машинально к моему животу потянул, а я тут же отпрянула. — Порядок. — Уверена? Ты похудела. — Меня тошнит круглые сутки, — шиплю сквозь зубы, — скоро отпустит, с Ромкой то же самое было. Уже второй триместр пошёл. — А шёпотом потому что… — поморщилась, а Ибрагим присвистнул. — Где был? — Следил, чтобы Али сел. У нас, тут слишком хорошие условия. — Для тебя теперь «у нас» — это тут, — хмыкаю в ответ, а он тихо смеётся: — Пожалуй. Так что у вас с Соболевым? — Не начинай… — Не заканчивал. — Ибрагим, зайди ко мне как освободишься, — слышу голос Тимура и слабо морщусь в грудь Ибрагима. — Всенепременно, мой друг, — широко улыбается в ответ и ухмыляется: — Так что у вас? — Свободные отношения, — цежу сквозь зубы, а его глаза загораются, — даже не думай, Ибрагим, я серьёзно. — Так это его идея? — его прямо распирает от удовольствия, а я осаживаю едко: — Моя. — На столько любишь? — тут же теряет запал, а я пожимаю плечами и отвожу взгляд. — Везучий сукин сын!