— Тупая физиология и больше ничего. У меня нет к ней чувств, она не вызывает ровным счётом никаких эмоций, кроме похоти. Когда заходит в кабинет, когда раздевается у двери. Я даже ни разу её не целовал. — Меня это должно порадовать, да? — обида рвётся наружу и все попытки унять её терпят фиаско. — Нет, не должно. Но ты спросила и я отвечаю. Честно отвечаю, Диана. Да, трахал её. Да, только её. Мне не хотелось искать очередную девицу для утех, мне не хотелось расточать лживые улыбки, не хотелось играть в эти игры, не хотелось покорять, бросать, не хотелось привычной жизни. И с той ночи с тобой, с ней ничего не было. Я попытался вернуться на старые рельсы, притащил к себе очередную блондинку из бара, тянул до последнего и в этот последний момент появилась ты. Я пытался выкинуть тебя из своей головы, пытался не думать, пытался не хотеть, пытался жить, как раньше, но всё равно приезжал к твоим окнам почти каждый день. Почти каждый день видел тебя с другим, почти каждый день видел, как он занял моё место, как он живёт моей жизнью, как он обнимает и целует тебя, как он стал отцом моему ребёнку. Это бесит, Диана. Ты даже представить не можешь, как это бесит. Как это выводит из себя, как накрывает с головой, какое отчаяние, какая боль, какая злость, как распирает. И я её трахал. Жёстко, быстро, вкладывая в это занятие всю скопившуюся ярость. А она всё приходила и приходила, это стало какой-то традицией, казалось выходом, спасением, недолгим, неэффективным. Мне нужно было как-то жить без тебя. Как-то существовать. Подыхать и воскресать, пытаться вырваться, откуда-то брать на это силы. Но сейчас… тех же ошибок я уже не допущу. Других будет куча, я буду косячить по-страшному, в мелочах и по-крупному, но так просто не сдамся. И никогда больше не возьму тебя силой, как бы не распирало. И, надеюсь, не слишком сильно прижимаю тебя к себе и ты не задохнулась ещё на первых трёх фразах… Ди? Живая? — Два года назад умерла, Тимур, — отвечаю тихо, отстраняясь, — когда ты сказал «аборт» глядя мне в глаза. Поднимаюсь и на негнущихся ногах выхожу из комнаты, отлично понимая, что секунда промедления и я не выйду от него до утра. До первого возгласа сына, с которым просыпается весь дом. 14 — Ма-ма-ма! — сын стоит в кроватке, держится за неё одной рукой, раскачивается из стороны в сторону и призывает меня оторвать голову от подушки, но я опустила её лишь пару часов назад, всю ночь слоняясь по комнате тенью. — Ещё минутку, заяц, — бормочу себе под нос, приоткрыв один глаз. Сын демонстративно засовывает соску в рот и начинает бегать по кроватке, а я с усиленным рвением пытаюсь вернуться к жизни: если не забрать её сразу, тем больше шанс на продолжительную истерику. Дверь без стука открывается, я ожидаю увидеть маму, но в комнату входит Соболев и решительно проходит к окну, раздвигая шторы и впуская яркий свет. Морщусь, как вампир, накрываюсь одеялом с головой и слышу его бодрый голос: — Здорова, мужик! А это что? — и, похоже, выдёргивает из его рта соску с довольно громким слюнявым хлопком. Готовлюсь к крику, ухмыляясь под одеялом, но продолжает Тимур: — Мы о чём вчера говорили, помнишь? Взрослый уже пацан и должен понимать, что соски — зло. Не делай такое лицо, понимаю, сила привычки и всё такое, сам таким был. Они только с виду такие красивые, по факту от них одни проблемы. Поверь бате, я на этом столько раз напарывался. А что за запах? Мужик, похоже, ты обделался. И я мечтаю смыться по-тихой, но это тоже не выход. Иди-ка сюда… Пока твоя мама будет собираться на работу, мы по-быстрому помоемся в другой ванной, чтобы она не видела, что я сбагрил тебя няне и все лавры достались мне, — поджимаю губы, чтобы не прыснуть, а он говорит громче: — На сборы полчаса. — Я не буду на тебя работать, Тимур! — говорю возмущённо, выныривая из-под одеяла. Смотрит на меня, улыбается, но тут же прячет улыбку и говорит серьёзно: — Я оформил тебя ещё вчера. Если не приедешь — уволю за прогулы с занесением в трудовую. Как видишь, выбор есть. — Это подло! — восклицаю ошарашено. — Устная договорённость тоже имеет юридическую силу, — пожимает плечами равнодушно, — а мы договорились. Двадцать восемь минут, а тебе ещё чёлку выпрямлять или как ты там её реанимируешь, если не хочешь, чтобы я давил лыбу все три часа плюс дорога. Машинально тянусь руками к волосам, он ухмыляется победно и выходит с Ромкой на руках. Через двадцать пять спускаюсь с распущенными волосами, в шортах, майке и ехидной ухмылкой. Игнорирует, целует сына и идёт к двери, бросая на ходу: — Жду в машине. — Почему о том, что ты вышла на работу, я узнаю от твоего работодателя? — спрашивает мама ворчливо. — Потому что я узнала от него же, — кривлюсь в ответ, делаю глоток чая из её чашки и иду обуваться. Босоножки? Не, это слишком. Резиновые шлёпки! Самое то. Сажусь в машину, пристёгиваюсь, а Тимур плавно трогается с места и говорит деловито: — Первая встреча в десять, успеешь выпить кофе. Рабочее место не выделяли, будешь делить со мной кабинет. — Как скажете, Тимур Александрович, — кривлюсь в ответ. — Мелкая язва, — фыркает весело и улыбается. «Ага, мелкая… — вздыхаю про себя, — месяцев через восемь поговорим». Поднимаемся в его кабинет под изумлённые взгляды коллег, многие из которых меня узнали, но при начальнике не рискнули открыть рты даже чтобы поздороваться, прошли в кабинет, он выдал мне ноутбук, а я разлеглась с ним на диване и достала наушники из сумочки. — Можешь подпевать, — хмыкает, наблюдая за мной. — В папке на рабочем столе документы для перевода. Открываю, включаю музыку, погружаюсь в работу, а через пару минут кто-то плюхается на диван и кладёт мне руку на ногу. — И тебе доброе утро, — говорю по-турецки и только после этого поднимаю взгляд и вытаскиваю из ушей наушники. — Ты помнишь мои руки, душа моя… — Ибрагим прикрывает глаза и улыбается, — я тронут. — Я помню твоё всё, — хмыкаю в ответ, а он улыбается ещё шире. — Тимурчик, а можно мне тоже в кабинет полуголую красотку? В идеале, эту. Какие ножки… — Обязательно устраивать клоунаду? — слабо морщится Тимур. — У меня встреча через двадцать минут, чего тебе? — Тот охранник, на которого наша дорогая Диана тыкнула пальчиком, увы, отдал Богу душу. Где-то в тот период, когда мы с тобой, мой друг, там пребывали. — Сука… — кривится Тимур, а Ибрагим разводит руками: — Чем богаты. Вылетаю вечером, попробую на месте разобраться. Хочешь со мной? В прошлый раз отлично погудели! — Найди Купреева, — игнорирует его паясничество Тимур. — Не сквозь землю же он провалился. — А ты чем будешь заниматься, позволь узнать? На Диану слюни пускать и с сынишкой нянчиться? — А у меня пятьдесят один процент, — широко улыбается в ответ, — хочу — и пялюсь. — Да у тебя, небось, ещё старые фоточки завалялись, там есть на что посмотреть, — хмыкает Ибрагим, ненавязчиво напоминая мне о их споре, где в качестве доказательства они должны были сделать памятные фотографии с моим участием. Спящей и обнажённой. — Есть одна, — отвечает Тимур, глядя на меня, — напоминает мне, какой я мудак. — Люди не меняются, мой друг, ты доказал это в Турции, — Тимур начал свирепеть, а Ибрагим ловко перескочил на другую тему: — Кстати, тот мужик, Анисимов, которого наша Диана связала, очень недоволен. Мой парень за ним приглядывает и угадай, где он ошивается? Я подскажу, не мучайся, смотреть страшно, как ты шевелишь мозгами… у твоего милого особнячка. Ты б детёныша своего припрятал подальше, охраны не так много, как кажется, и в доме они стрелять не будут. Похлопал меня по ноге и поднялся, насвистывая отправившись восвояси. — Не слушай его, охрана — профи, — сказал Тимур уверенным голосом, — пересаживайся, турки на связи. Фамилия резанула слух, я быстро напечатала её в открытом файле и приступила к работе, но Тимур был так же несобран, как и я, быстро пришёл к тому, что ему «надо обдумать поступившее предложение», распрощался с собеседниками и захлопнул ноутбук, а я открыла свой и уставилась на фамилию. — Анисимов… а как зовут? — Александр Викторович, если мне не изменяет память, — ответил Тимур на автопилоте, думая о своём, опомнился и нахмурился: — Опять? Анисимов! Ну, конечно! Зараза, как я сразу не вспомнила… — У меня двадцать минут, помнишь? — сказала строго и свела брови у переносицы. — Время пошло, — отвечает недовольно и смотрит на часы. — Знаешь, что, пожалуй, у меня безлимит, — ответила с вызовом и скрестила руки под грудью. — С хера ли? — хохотнул, похлопав ресницами. — А мне вот так вдруг захотелось. Контраргумент? — Затолкать тебя в тачку и отвезти в тот чудный домик в лесу, — ответил с ласковой улыбкой. — И тогда ты не узнаешь, откуда мне знакома фамилия Анисимов. В качестве поощрения пришлю фото сына из роддома. — Сначала фото, — ответил быстро и хитро прищурился: — И без выкрутасов, — отправляю, смотрит и тупо улыбается: — Это какой-то якут, Ди. Я чувствую подвох! — Подвох в том, что это единственная фотография из роддома, где он не орёт, — бурчу недовольно, — и при этом бодрствует. Помнишь, ты как-то позвонил Купрееву-старшему, а я как раз проходила собеседование? — Само собой, — кивает, посерьёзнев. — Ты молодец, но сама ситуация — полнейший идиотизм. Купреев говорил в основном эпитетами, но общий смысл — шли переговоры с американцем, всё на мази, как вдруг за кадром появляется какой-то турок и не стесняясь начинает поносить Купреева. Я правильно понял? — В точку! И Анисимов играл роль того самого американца. Называл себя Алекс Браун и, по словам Артёма, официально поменял себе имя и фамилию в местном МФЦ. — Бред, он никогда не менял фамилию, у меня в столе на него целая папка, — ещё сильнее нахмурился Соболев, — давай-ка по порядку. — Безлимит? — уточнила деловито. — Не начинай… — Соболев на мгновенье прикрыл глаза, как будто собираясь с силами, поднялся и подошёл ко мне со спины, отодвинув вместе со стулом от стола. Подал ладонь и мне ничего не осталось, кроме как вложить в неё свою. Ну… если не кривить душой, вариантов была масса. Например, поставить тяжёлый стул ему на ногу, придавив весом своего тела. Посмотреть на него, презрительно вздёрнув верхнюю губу. Подняться, проигнорировав его жест. Целая куча вариантов ущемить его гордость и самолюбие, целая куча методов, чтобы вывести его из себя, целая куча альтернатив. И пусть за его непривычной честностью и открытостью я вижу подвохи и потаённый смысл, пусть не верю до конца, не доверяю полностью, этот маленький жест, эта протянутая открытая ладонь сделала своё дело. Кладу свою руку на его, пропитываюсь его теплом, заряжаюсь электричеством. Слегка сжимает и тянет вверх, а вставать так тяжело, сердце ухнуло в живот и лежит там камнем, тянущим на дно. И вновь дышать трудно, вновь это чувство, что я лишь глупая золотая рыбка, нелепо открывающая и закрывающая рот на суше. Живот сводит, в груди ноет, в висках стучит. Сознание опутывает цепями страх, боязнь близости с ним накрывает с головой, разрывает боязнь отношений, итог которых непредсказуем. «Сильнее ты не забеременеешь» — даёт едкую ремарку внутренний голос и я подскакиваю, как будто до этого сидела на пружине. Поднимаю взгляд, смотрю в его голубые глаза.