— И предложил выкупить Вашу долю? — Что? Нет, дорогая, ничего подобного. Я знаю, Тимур просил его, но Сергей посчитал, что это слишком его расслабит. Хотя, я бы, наверное, согласилась. Было неприятно продавать семейное дело чужаку… впрочем, мы уже давно не семья. — Чужаку? Вы разве не общаетесь с матерью Ибрагима? — Понятия не имею, кто его мать, — ответила брезгливо, — и знать не хочу. — То есть, просто пришёл человек с улицы и Вы продали ему половину семейного бизнеса? — Ну, почему же с улицы? Артём его рекомендовал, сын Сергея. Положительный молодой человек, воспитанный, образованный, весь в отца. Мальчишки вообще любят брать пример… мне надо было быть осмотрительнее в выборе спутника жизни… — она не дала мне прийти в себя и резко перескочила на другую тему: — Так когда я смогу познакомиться с внуком? — Надеюсь, в ближайшем будущем… — пробормотала в ответ, — мне нужно уладить всё с Тимуром. Не хочу склок и ругани. — Расскажи о нём, — улыбнулась неожиданно мягко, не оставив на лице ничего из того, что я привыкла в ней видеть. Даже морщины как будто разгладились, а взгляд наполнился теплом. Я вышла от неё через час, взяв обещание не распространяться на тему того, что у неё есть внук. Объяснила, что его отцом записан другой мужчина, что нужно ещё решить вопрос с ним, что дело деликатное и торопиться не следует, но на её лице была лишь горькая усмешка. Только на улице я поняла, что могла бы и не распинаться: она не расскажет никому даже при большом желании, ей попросту некому. У неё было два детища — её бизнес и её сын. И она продала обоих одним махом. Разговор оставил тягостное впечатление. Эту женщину, оставшуюся ни с чем, было откровенно жаль, но сейчас не время думать о других. Я устроилась на лавке на остановке и попыталась собрать воедино обрывки сведений. Во-первых… нет, в главных! Тимур не врал. Хотя бы в том, что касалось продажи доли — её судьба решилась без его участия. Во-вторых, Артём во всём этом принимал непосредственное участие гораздо раньше, чем я думала. И влез гораздо глубже. Что получается? Ибрагим хочет выкупить часть бизнеса для собственных целей (он или некто третий, им управляющий, пока это не важно), выходит на Артёма (или был знаком с ним ещё раньше), тот сводит их с Жанной. Она сомневается и Ибрагим затевает другую игру, конечная цель которой — рассорить Соболевых. Жанну всегда выводило то, что Тимур не стесняется спать с подчинёнными, но в её отдел он не особенно захаживал, узнать об этом Ибрагим мог от той же Татьяны. И от неё же, что на всех переговорах сопровождаю его именно я. Небольшая провокация, искра у открытого огня, и вот мы оба уже марионетки в умелых руках, щедро поливающие бензином свои головы. А что же Таня? Почему помогала Ибрагиму? Попросил? Намекнул? Соблазнил и так же ловко управлял ей? Пообещал золотые горы? Сделать её хозяйкой своего имения? Какова цена у предательства? И почему Тимур два года спал с ней? Два года с одной и той же женщиной… это не просто влечение, это… это уже привязанность, это отношения. Хотя, вспоминая, как я валялась на коврике под его дверью… не факт, что только с ней. Просто эта — рядом, под рукой. Так же под рукой, как была я. Интересно, она до сих пор спит с обоими? Или Ибрагим дал ей от ворот поворот, едва добился своей цели? А есть разница?… Захожу в автобус и признаюсь себе, что сгораю от ревности. Не к какой-то другой, случайной, на одну ночь. Эти были всегда, этих было не счесть. Именно к ней. К той, которая сидела на моей кухне и пила мой чай. К той, что была со мной в самые сложные периоды жизни. К той, которую я любила, как сестру. К той, которой доверяла все свои тайны, которой плакалась, с которой смеялась, по которой скучала. Спросить у неё? Потребовать объяснений? Соврёт. Почти уверена, что она вновь соврёт, вновь найдёт оправдание, придумает очередную сказочку. Кто-то коснулся моей руки, я вздрогнула и обернулась, не поверив своим глазам. — Поговорим? — спрашивает Таня с кислой миной. Она ещё и недовольна?! Шторка на глаза, шаг назад для лучшей позиции. Замахиваюсь и отвешиваю ей такую пощёчину, какой не знал ещё этот мир. Вкладываю в неё всю свою боль, всё негодование, всю обиду, злость, презрение и ненависть. Всю свою к ней любовь, всю любовь к Тимуру, прожигающую, разъедающую душу ревность, тоску по прошлому, по долгим честным разговорам, по пьяным танцам и тёплым объятиям. И получаю в ответ точно такую же. Щека пылает, во рту металлический привкус крови, в голове пустота. — Что такое? — кривится Таня, не обращая внимания на обращённые на нас взгляды. — Не ожидала? Так бывает, когда тебя волнует лишь ты сама! Челюсть отпадает, а глаза расширяются. — Ты вообще без тормозов, да? — спрашиваю ошалело. — Нет, дорогуша, без тормозов у нас именно ты, — усмехается в ответ, — одного было мало, да?! Нужны все! Все! Свои, чужие, похер! — Что ты несёшь? — морщусь и трясу головой. — Ибрагим! — орёт мне в лицо, а я отшатываюсь назад и натыкаюсь на кого-то спиной. Автобус тормозит на остановке, Танька хватает меня за запястье и вытаскивает на улицу. — Помнишь как ты объявила на весь кабинет, что переспала с ним? — спрашивает с презрением. — Помнишь, как ты стояла там и выделывалась? Помнишь, как я пыталась тебя защищать? Помнишь, как я нервно засмеялась? А видела ли ты, как я рыдала в туалете? А видела ли ты, как мне было больно? Нет! Ни черта ты не видела! Почему? Да потому что тебя давно не интересует никто, кроме тебя самой! Только в твоей жизни происходят события, только у тебя есть чувства, только твои переживания важны! Когда ты в последний раз спрашивала, как у меня дела? Когда ты спрашивала, есть ли кто-то у меня? Почему я свечусь от счастья, почему грустная, почему в тревоге? Ты эгоистка! Самая обыкновенная эгоистка! И шалава! — А ты святая невинность! — взвизгиваю нервно. — И я шалава, — хмыкает Таня и кивает в сторону кафе неподалёку. Щека ещё полыхает, на её — отпечаток моей ладони. — А на работу тебе не надо? — спрашиваю язвительно. — Или от работы днём у тебя иммунитет? — Соболев меня уволил, — улыбается одними губами и начинает движение в сторону кафе, — а Шахин подписал заявление. Ты только на пороге появилась и я враз стала ненужна обоим. — Уверена, что дело во мне? — усмехаюсь, идя рядом, а она бросает на меня злобный взгляд, но, когда садимся в плетёные кресла, выглядит не разгневанной, а просто подавленной. — Дело всегда только в тебе, — отвечает тихо на ранее заданный вопрос. — Я два месяца встречалась с Ибрагимом, но он лишь однажды увидел тебя и всё, аривидерчи, детка. И чем взяла? Смех… в дерьмо наступила. Чёртово собачье дерьмо! — В чём ты пытаешься меня обвинить? — округляю глаза, а она морщится: — Ни в чём. И во всём… я не знаю, ясно? Я думала — любовь. Неожиданная встреча, неожиданно вспыхнувшая страсть, цветы, подарки, рестораны, комплименты… а потом дерьмо, в которое ты лишь наступила, а меня он окунул. — Как вы познакомились? — спрашиваю, устало потирая глаза. — Он с Жанной беседы вёл, вечером уже, поздно, все разошлись, а я, как обычно, засиделась. Столкнулись в коридоре, он пригласил на кофе, я согласилась. Красив, зараза… впрочем, кому я рассказываю? Ну и закрутилось… а потом, спустя два месяца, он подвозит меня к офису, а там ты чешешь со всей этой своей непосредственностью. Он меня прямо там и послал. Извини, Таня, врать не буду и всё прочее. Ох, как меня это задело, подруга… но ты не при чём, да? Какое я имела право злиться? Только вот и его отпустить не могла… влюбилась я, понимаешь? Ну и подумала, если ты с другим мужиком будешь, ему ничего не светит, а тут такой красавчик и бабник под носом. И всё получилось! Получилось! Одного не учла — ты шлюха. — А ты дура, каких свет не видывал… — качаю головой в ответ, — вместо того, чтобы поговорить, объяснить, начала юлить и завираться. — А что я тебе скажу? — усмехнулась зло. — Меня мужик кинул, когда тебя увидел? Да я самой себе в этом признаваться не хотела. Как будто я какая-то дефективная! — Не, ну с головой у тебя точно не всё в порядке, — поморщилась в ответ, а она хмыкнула: — Со своими тараканами разбирайся. Так ты, значит, обратно на работу устроилась? — Была шальная мысль, но после твоего появления я с ней распрощалась, — хмыкнула в ответ, — у вас с Соболевым, похоже, всё серьёзно. Таню перекосило, а я поднялась. — Ну, спала я с ним и после Турции и что? Тебе на него было плевать! — А тебе откуда знать, каково мне было? — Да не лечи, ты уже через месяц от другого мужика залетела, что я, не знаю, что ли? — спрашивает едко. — Думала, поговорим, помиримся, маме твоей набрала, а она мне — живи своей жизнью, Таня, у Дианы своя! — Пусть так и остаётся, — слабо улыбнулась и вновь пошла на остановку. Всю дорогу я пыталась осознать услышанное. Не было никакого заговора, не было хитрых манипуляций, не было кукловода. Была лишь одна униженная и оскорблённая женщина, пытающаяся вернуть своего мужчину всеми правдами и неправдами. Хотя, не удивлюсь, если Ибрагим ситуацией всё-таки воспользовался и в нужный момент подначивал Жанну. И вроде что-то прояснилось, но по-прежнему ничерта не ясно. Какова роль Артёма? Что их связывает с Ибрагимом? И точно ли Али действовал по собственной инициативе? Вопросы повисли в воздухе и остались без ответа. Едва я переступила порог дома, я вновь стала просто мамой, погрузившись в повседневные хлопоты. Ближе к восьми приехал Соболев. Ромка кинулся к нему со всех ног, был тут же подхвачен на руки и под моим суровым взглядом поставлен на пол. — Прости, мужик, таможня не дала добро, — вздохнул виновато и присел на корточки, но тут же понял свою ошибку: — И под таможней я подразумеваю себя. Ты ж взрослый уже пацан, какие ручки?! Быстро учится, схватывает налету. И мне бы радоваться, но так тошно на душе. Вот он, в пяти метрах от меня, с сыном возится, играет, балует, очередную игрушку притащил, на меня косится, в глазах печаль, тревога. Как будто пытается прочесть мои мысли и у него это получается. А я думаю о том, что будет через месяц. А через два что? А если так ничего и не выяснит? А если всё решится? А если наиграется в семью? Когда натура и привычка возьмут своё. Когда в офис выйдет очередная красотка, с упругим молодым телом, без растяжек, без обременения, с ветром в голове и озорным взглядом. Что потом? Когда я привыкну к тому, что он рядом. Когда позволю себе любить его, не в тайне, не зажимаясь, когда распахну своё сердце, когда открою душу. Вот он, в пяти метрах от меня, такой красивый, такой мужественный с яркой книгой в руках, такой смешной, когда пытается изображать животных, такой непосредственный. Держать дистанцию. Разворачиваюсь и постыдно сбегаю с поля боя, пока не лишилась большей части войск. Пока окончательно не лишилась рассудка. Догоняет у двери в спальню, хватает за руку, разворачивает к себе, обнимает и шепчет на ухо: — Спроси, я всё объясню. Каждый поступок, каждый глупый шаг, каждое слово. — Да мне не интересно, Тимур, — отвечаю через силу, — ты хотел проводить время с сыном, у тебя меньше часа. Или уже неинтересно? Ослабляет хватку и делает шаг назад. — Переоденусь и спущусь, — отвечает глухо и обходит меня, следуя дальше по коридору, а я ныряю в комнату и не выхожу до момента, когда нужно укладывать сына. Прячусь от него и от собственных мыслей. В доме тишина. Все живут по Ромкиному режиму, разбредаются по комнатам и встают с его первым возгласом утром. Поднимаюсь и крадусь вниз попить, но вернуться не успеваю: Тимур поджидает в коридоре, преграждая путь. В футболке, спортивных штанах, босой, с всклокоченными волосами. Ни разу его не видела таким… домашним. Сердце тут же начинает долбить в ушах, но я приняла решение — больше никакого случайного секса, он давно перестал быть таковым, он давно имеет слишком большое значение. Обхватывает меня вместе с руками и переносит в свою комнату, как игрушечную. Ставит ногами на пол, к стене, закрывает дверь, подходит вплотную, пытается поцеловать, но я отворачиваюсь. Убирает волосы с плеча, закладывает прядь за ухо, целует шею, водит руками по обнажённым участкам кожи, едва касаясь, поднимая волну мурашек. Долго, мучительно нежно, постепенно расходясь. А я стою с руками вдоль тела, с закрытыми глазами, мечтая, чтобы остановился, мечтая, чтобы продолжал. Поднимает на руки и несёт на кровать, ложится сверху, осторожно, без нажима. Чувствую его тяжёлое дыхание, чувствую, как слегка дрожат его руки, чувствую его желание, его попытку положить мои руки на свою шею, безуспешную: они падают обратно на кровать безвольными плетьми. Мысленно готовлюсь к тому, что вновь произойдёт неизбежное, к тому, что тихих стонов сдержать не смогу, к тому, что не смогу долго противостоять, не смогу противиться. Но он тяжело ложится рядом, на спину, трёт лицо и пытается прийти в себя и прогнать желание. — Теперь ты будешь развлекаться, мучая меня? — спрашиваю тихо. — Похоже, что я счастлив? — голос непривычный, хриплый, мрачный, подавленный. — Хорошо, что в трениках, брюки бы уже лопнули. — Ещё скажи, что я тебя спровоцировала. — Ты существуешь, этого достаточно. — Мне… — я хмыкаю и открываю глаза, слегка повернув голову, — мне существовать перестать? — Нет, — отвечает быстро и тут же переворачивается на бок, просовывает под меня одну руку и прижимает к себе, продолжив шёпотом: — Нет, не говори такого больше. Никогда. Чёрт, никогда так больше не говори, от одной мысли в глазах темнеет. — А где у тебя темнело, когда ты два года спал с одной женщиной, с моей подругой?