Доктор зажёг газовую горелку и поставил на подставку алюминиевую кружку с водой. Когда вода закипела, он сунул в неё какой-то длинный тонкий блестящий стальной инструмент. Я сидел в кресле и смотрел, как над кружкой плывёт пар. Я ничего не боялся. Я был слишком юн, чтобы заподозрить неладное. Вошла медсестра в белом. В руках у неё был рыжий прорезиненный фартук и белая кривая эмалированная чаша в форме фасолины. Фартук был мне явно велик, но она всё равно завязала тесёмки у меня на шее. А белый эмалированный лоток пристроила к моему подбородку. Подбородок точно вписался в изгиб фасолины. Доктор наклонился надо мной, тот длинный сверкающий стальной инструмент уже был у него в руке. Он держал его прямо перед моими глазами, так что я даже сейчас могу описать его во всех подробностях. Длиной и толщиной он был с карандаш и был гранёный, как и многие карандаши. К концу инструмент сужался, а к самому его узкому стальному кончику было под углом прикреплено крошечное металлическое лезвие, не больше сантиметра длиной. Лезвие было очень тонкое, очень острое и очень сверкающее. – Открой-ка рот, – сказал доктор по-норвежски. Я отказался. Я подумал, что он собирается что-то делать с моими зубами, а каждый раз, когда кто-то что-то делал с моими зубами, это было очень больно. – Пара секунд – и всё, – пообещал доктор. Голос у него был такой добрый, что я расслабился и поверил ему. И отворил рот, как последний дурак. Крошечное лезвие, сверкнув, нырнуло внутрь. Стальной инструмент прижался к моему нёбу, державшая его рука сделала четыре-пять быстрых вращательных движений, и в следующую секунду изо рта в белую эмалированную фасолину шлёпнулся целый комок мяса вперемешку с кровью. Я так изумился и так разозлился, что смог только жалобно взвизгнуть. Огромные ярко-красные куски, которые вывалились в белый эмалированный лоток, выглядели ужасно; в первый момент я даже решил, что доктор выдернул у меня из головы все внутренности. – Вот, это были твои аденоиды, – донёсся до меня голос доктора. Я молча ловил ртом воздух. Моё нёбо пылало. Я ухватился за мамину руку и крепко её сжал. Я не мог поверить, что со мной так поступили. – Посиди ещё минутку, – сказал доктор. – Сейчас всё пройдёт. Кровь изо рта продолжала капать в эмалированный лоток. – Сплюнь-ка! – Медсестра крепче прижала фасолину к моему подбородку. – Вот и хорошо, вот и молодец. – Теперь тебе будет гораздо легче дышать носом, – сказал доктор. Медсестра промокнула мне губы и обтёрла моё лицо влажной фланелькой. Потом меня сняли с кресла и поставили на ноги. Я слегка покачнулся. – Ну что, пойдём? – сказала мама и взяла меня за руку. Мы спустились по лестнице и пошли домой. Пошли – в смысле, пошли. Пешком. Никаких тебе такси и трамваев. Мы шли полчаса до дедушкиного-бабушкиного дома, и я совершенно точно помню, что сказала бабушка, когда мы наконец дошли. – Пусть ребёнок посидит на стуле, отдохнёт, – сказала она. – Он как-никак перенёс операцию. Кто-то поставил для меня стул рядом с бабушкиным креслом, и я сел. Бабушка наклонилась и взяла мою ладонь двумя руками. – В жизни не раз ещё придётся ходить по всяким докторам, – сказала бабушка. – Но ничего, даст Бог, они не слишком тебе навредят. На дворе стоял 1924 год, и удалить ребёнку аденоиды, а то и гланды без анестезии было обычным делом. Представляю, что бы вы сказали, если бы сегодня какой-нибудь врач попробовал вам такое устроить. Сент-Питерс 1925–1929 (9–13 лет) Первый день В сентябре 1925 года, когда мне было всего девять, началось моё первое большое самостоятельное приключение – начальная школа-пансион. Мама специально выбирала для меня школу как можно ближе к нашему дому в южном Уэльсе. Школа называлась Сент-Питерс, полный почтовый адрес: школа Сент-Питерс, Вестон-супер-Мер, графство Сомерсет. Город Вестон-супер-Мер – не слишком знаменитый морской курорт, в котором есть обширный песчаный пляж, выдающийся мол, длинная набережная, множество разбросанных тут и там гостиниц и пансионатов, а также десять тысяч лавочек, торгующих вёдрами, лопатами, длинными полосатыми кручёными леденцами и мороженым. Городок расположен как раз напротив Кардиффа, на другом берегу Бристольского залива, и в ясный день можно даже выйти на набережную и, устремив взор поверх морских просторов миль этак на пятнадцать вперёд, разглядеть на горизонте расплывчатый бледно-молочный берег Уэльса. В те времена попасть из Кардиффа в Вестон-супер-Мер проще всего было морем, на корабле, и корабли тогда были прекрасные – колёсные пароходы с двумя громадными гребными колёсами по бокам, которые так замечательно шлёпали по воде, и вода под ними шумела и бурлила. В первый день моего первого учебного года в Сент-Питерсе мы вместе с мамой сели в таксомотор и поехали в Кардиффский порт, чтобы успеть на дневной рейс до Вестон-супер-Мера. Я был одет во всё новое, и на каждом предмете одежды значилось моё имя. На мне были чёрные туфли, серые шерстяные гольфы с синими отворотами, серые фланелевые шорты, серая рубашка, красный галстук, серый фланелевый блейзер с синей эмблемой Сент-Питерса на нагрудном кармане и серая фуражка с такой же эмблемой. Кроме нас с мамой, авто везло в порт мой совершенно новый чемодан и такой же совершенно новый ученический сундук, и на том и на другом было чёрной краской выведено: Р. ДАЛЬ. Ученический сундук – это такой ящик из сосновых досок, крепкий и надёжный, без которого никогда ещё не обходился ни один ученик ни одной английской частной начальной школы. Это его персональный тайник, содержимое которого остаётся таким же загадочным для всех остальных, как содержимое дамской сумочки. Согласно неписаному закону, никто не имеет права заглядывать в этот тайник – ни другие ученики, ни учителя, ни даже сам директор. Ключ от тайника покоится в кармане у хозяина. В Сент-Питерсе ученические сундуки выставлялись вдоль стен по периметру спортивной раздевалки. Личный сундук всегда стоял под крючком, на который ученик вешал свою одежду, когда переодевался до или после спортивных игр. Считалось, что в этих сундуках хранятся гостинцы из дома. В те времена посылки из дома приходили ученикам начальных школ раз в неделю: мамы всегда тревожились о том, чтобы их сыночки не изголодались. Поэтому в каждом сундуке практически в любой отдельно взятый момент хранился примерно один и тот же набор, состоящий из половины домашнего смородинного пирога, пачки раскрошенного печенья, пары апельсинов, яблока, банана, баночки клубничного джема или солёной дрожжевой пасты «Мармайт», плитки шоколада, пакетика лакричного ассорти и упаковки растворимого лимонада. Школа была коммерческим предприятием, а директор был её владельцем и управляющим. Вполне понятно, что директору было выгодно экономить на питании учеников и поддерживать в родителях похвальное стремление слать отпрыскам побольше гостинцев. – Непременно, дорогая миссис Даль, непременно! – говорил маме директор. – Непременно присылайте вашему мальчику что-нибудь вкусненькое, хотя бы раз в неделю. Яблочко, несколько апельсинчиков, – фрукты были очень дорогие, – домашний пирожок… а лучше пирог! Вы же знаете, у маленьких мальчиков бывают больши-и-и-ие аппетиты, ха-ха-ха… Ну почему обязательно раз в неделю, можно и чаще, если пожелаете… Мы, разумеется, прекрасно кормим наших учеников, даём им самое лучшее, но всё равно это же не совсем то, что дома, правда? И вы ведь не хотите, чтобы ваш мальчик был единственным из всей школы, кому не шлют каждую неделю гостинцы из родного дома?.. Кроме гостинцев в ученических сундуках могли также храниться разнообразные сокровища, как то: магнит, перочинный нож, компас, моток бечёвки, заводная гоночная машинка, с полдюжины оловянных солдатиков, набор для фокусов, пара игральных костей, горстка мексиканских прыгающих бобов, рогатка, несколько иностранных почтовых марок, самодельная бомба-вонючка, а у одного мальчика из нашей школы, которого звали Аркл, в крышке сундука была просверлена дырка, а в сундуке сидела ручная лягушка, и Аркл кормил её через дырку слизнями. Итак, мы с мамой, чемоданом и ученическим сундуком высадились из таксомотора в Кардиффском порту, загрузились на колёсный пароход и, шлёпая лопастями гребного колеса и пыля мелкой водяной пылью, переплыли на другую сторону Бристольского залива. Эта часть путешествия мне понравилась. Но когда мы сошли с корабля на длинную вестон-супер-мерскую пристань и когда мой чемодан и мой сундук уже стояли в багажнике английского таксомотора, который должен был доставить нас в Сент-Питерс, я немного забеспокоился. Что меня там ждёт? Ведь до сих пор мне даже ни разу не приходилось ночевать вдали от дома и от нашей большой семьи. Школа Сент-Питерс стояла на холме, возвышаясь над маленьким городком. Это было длинное трёхэтажное каменное здание, с виду больше всего похожее на частный дурдом. Перед ним тянулись спортплощадки, включая большой шестигранник для трёхстороннего футбола. Одну треть здания занимала директорская семья. В двух третях жили и учились мальчики, которых было, если я правильно помню, около полутора сотен. Наш дурдом Мы вышли из авто и огляделись. Вся площадка перед школой была заполнена толпой мальчиков, их родителей, чемоданов и ученических сундуков, и сквозь эту толпу проплывала фигура, по всей видимости, директора школы, то и дело обмениваясь рукопожатиями с родителями. Как я уже говорил, директора школ – всегда великаны, и этот не был исключением. Он подплыл к нам, пожал руку моей маме и одновременно сверкнул в мою сторону такой особенной улыбочкой, какой могла бы сверкнуть акула в сторону мелкой рыбёшки, перед тем как её проглотить. Я успел заметить, что один из передних зубов у директора золотой, а волосы сильно набриолинены и блестят как масляные. – Ну-с, – сказал он мне, – ступай к матроне, она отметит тебя в списке, – и обернулся к моей маме: – Всего доброго, миссис Даль. Я бы на вашем месте не задерживался. Не волнуйтесь, мы тут за ним присмотрим. Мама кивнула, поцеловала меня в щёку, сказала «до свидания», села обратно в таксомотор и уехала. Директор поплыл к другой группе, а я остался стоять на месте рядом со своим чемоданом и ученическим сундуком. И заплакал. Письма домой По утрам в воскресенье в Сент-Питерсе было положено писать письма домой. Ровно в девять мы все усаживались за парты и писали родителям. Это длилось час. А в десять пятнадцать мы надевали пальто и шапки, выстраивались у школы в длиннющую колонну и топали пару миль в церковь, откуда возвращались только к обеду. Посещение церкви так и не вошло у меня в привычку. А писание писем вошло. Вот моё самое первое письмо домой из Сент-Питерса. Дорогая мама, Я провожу время хорошо. Мы каждый день играем в фут бол. Кравати Кровати у нас без пружин. Пришли мне пожалуста мой альбом с марками и по больше марок чтобы менятся. Учителя очень хорошие. У меня теперь есть вся моя одежда, и ремень, и, галстук, и школьная куртка. С любовью, Мальчик