– Почему вы плачете? Что с Ингой? Аля глубоко вздохнула: – Сейчас уже ничего. Она проснулась, но окончательно в себя еще не пришла. Доктор сказал, сознание еще спутанное, но это ничего, пройдет… – Они установили причину? Почему это с ней? – Да, ей ввели большую дозу снотворного, очень большую, лошадиную… Она чуть не умерла. Я не могу понять, кто с ней это сделал? Зачем? Алеша, если вы что-то знаете, ради бога, скажите мне! – Нет, сами не знаем, мы с Бобом в смысле… Все в такой клубок сплелось! Аля, а как Инга… почему она из дому ушла, с дачи то есть? – Ей пришла эсэмэска от Наташи Земляникиной… – От Наташки?.. – Баженов почувствовал, как по позвоночнику поползли ледяные мурашки, а перед глазами встало мертвое, изуродованное лицо. – Этого не может быть! – Ох, Леша, простите! Я… мы все теперь знаем про Наташу, что она погибла… Видимо, кто-то с ее телефона, от ее имени… Убийца, конечно… Но тогда мы не знали, что Наташи уже нет, и Инга уехала. Куда – не сказала… А потом… нет ее и нет, мы звоним, а она недоступна… Чуть с ума не сошли! А потом приехал Боб и все рассказал… Мы мало поняли, только то, что Ингу хотели убить… И про вас рассказал, как вы ей жизнь спасли… Леша, я никогда этого не забуду… – Аля, – забормотал Баженов. – Аля, не надо про это, ерунда все, и не так… Черт, словом, проехали… Я еще хотел спросить… Аля, вы не думаете, что все это связано с теми событиями… ну, когда погибла Ингина мать? – Что?.. – Аля побледнела, ее дыхание участилось. – Откуда вы знаете про это? Что вы знаете? – Мне дед рассказал… Мой дед – профессор Одинцов, ваш брат у него работал… – Дмитрий Сергеевич ваш дед? Понятно… Но как это может быть связано? – Может, кто-нибудь мстит Инге из-за ее отца? Я понимаю, вам больно слышать и даже думать об этом, но если мы во всем не разберемся, Инга останется в опасности… Аля резко вскинула голову, ее глаза, так похожие на Ингины, уперлись в лицо Баженова. – Мой брат ничего плохого не сделал Веронике, матери Инги. Не мог сделать! Он любил Веронику и никогда пальцем бы ее не тронул! – Мы с Бобом тоже не верим, что Костя мог убить Веронику. И дед мой не верит… Но существует официальная версия… Аля сникла, опустила глаза, сгорбилась. – Ах, Алеша, если бы вы знали, как все это происходило… Следствие велось спустя рукава, поспешно, коряво… Костя покончил с собой, и все с облегчением вздохнули, быстренько все скомкали, замяли… На следствие давили – мать Вероники была женщиной с большими связями, она ненавидела Костю и готова была поверить чему угодно. А все было сложнее, на многие вопросы так и не нашли ответов. Я уверена, что убить хотели вовсе не Веронику… – Не Веронику? – поразился Баженов. – А кого? – Не знаю, но уж скорее меня, – сказала Аля. Баженов молча вопросительно смотрел на нее. Она глубоко вздохнула и начала рассказывать: – Я хорошо, слишком хорошо, помню то время, когда разрушилась Костина семья. Пыталась забыть, но ничего не получилось. Это как рана, которая не может зарасти… Двадцать лет прошло, но я помню все в мельчайших подробностях… Казалось бы, самая банальная ситуация – жена ушла от мужа к другому мужчине. Нужно пережить, перетерпеть, отпустить… Да если бы знать, чем это кончится, нужно было нам с Костей хватать в охапку Ингу и уезжать куда подальше, только кто же знал… У Кости земля ушла из-под ног. Он был молодой талантливый ученый с большими перспективами, любящий муж и счастливый отец, а превратился в затравленного неудачника. Если бы Вероника просто ушла… Но она была рядом, они продолжали работать вместе – и Костя, и она, и Леонид Торопцев, ее новый муж! Так получилось, что они не сумели разойтись… – Да, дед говорил мне, – сказал Баженов. – Он, кстати, себя винит, что не уволил Торопцева… – Дмитрию Сергеевичу тогда пришлось надолго уехать, – продолжала Аля. – А его заместительница была целиком на стороне Торопцева. Она всегда недолюбливала Костю, он ее раздражал, она считала его карьеристом. Я немного знала Анну Степановну со слов Вероники, та была подругой ее матери… Знаете, Академгородок – это такая деревня, где все друг с другом связаны… Вероника говорила: Анна Степановна боялась, что Костя займет ее место. Мы, помню, смеялись – надо же такое про Костю подумать! Знаете, Алеша, Костя даже защищаться не хотел. Считал, что в написании и защите диссертации очень много формалистики, чисто механической работы, которая отвлекает от творчества. Вот будет ему лет пятьдесят, тогда за нее и возьмется, а пока молодой – надо заниматься научным поиском, решать научные проблемы! Профессор просто силой заставил его защититься! И никакие руководящие должности Костю никогда не интересовали, зря Анна Степановна беспокоилась… Так вот, когда профессор уехал, она, на правах начальницы, стала изводить Костю придирками – чего-то он там не исполнял вовремя, за что-то вообще не хотел браться… Она его даже в разбазаривании государственных средств обвиняла, якобы он заказывал дорогие реактивы… И так изо дня в день, постоянно… А Торопцев изводил его тем, что на его глазах демонстративно обнимал и целовал Веронику, даже какие-то более интимные жесты себе позволял… Представляете, в каком аду жил Костя? – А Вероника, – спросил Баженов. – Она была счастлива? Аля задумалась, а потом сказала: – Пожалуй, она хотела верить, что счастлива. Ее мать, Софья Андреевна, из кожи вон лезла, чтобы убедить ее в этом. Постоянно сравнивала Торопцева и Костю – посмотри, мол, как красив один и уродлив другой, как богат один, а второй считает копейки, не может купить жене то и это… Да, Вероника стала носить дорогие вещи, Леня подарил ей машину, она улыбалась, казалась счастливой, но была ли счастлива по-настоящему – не знаю… Я никогда не спрашивала ее об этом, хотя мы часто виделись. – У вас были хорошие отношения? – удивился Баженов. – Да, Вероничка была милая… Когда жили все вместе, мы с ней дружили. Как две девчонки – сплетничали, хохотали, менялись тряпками, делились косметикой… Я нянчилась с Ингой… Когда Вероника ушла от нас, то стала часто мне звонить. Она очень скучала по Инге, поэтому просила меня привести ей дочку… Я приводила. Я ее понимала, сочувствовала ей… С этого все и началось… – В каком смысле? – не понял Баженов. Аля крепко сцепила руки на коленях, ее бледное лицо побледнело еще больше. – В тот проклятый день Вероника позвонила мне и сказала, что хочет увидеть Ингу. Она страшно соскучилась, купила ей подарок – золотой крестик – и хочет сама его вручить… Сказала, что сама пораньше заберет дочку из садика, они с ней погуляют, посидят в кафе, поедят пирожных, а потом она приведет Ингу домой. Я догадывалась, что она хочет побыть с дочкой наедине, без меня, и понимала ее… Сейчас я даже думаю, что она предчувствовала свою смерть и хотела попрощаться… Я сказала Веронике, что буду ждать их с Ингой, просила только долго не гулять – погода уж больно плохая, то дождь, то снег, ветер холодный… Пусть лучше придут домой и поиграют здесь, я мешать не буду… – Она не боялась встретиться с Костей? – удивился Баженов. – Никогда. Она не боялась Костю, зная, что он не сделает и даже не скажет ей ничего плохого… Она, конечно, не хотела с ним встречаться, – зачем, они ведь каждый день виделись на работе, – но знала, что его до позднего вечера не будет дома. Костя в то время допоздна сидел на работе… Он говорил, что днем ему не дают нормально работать, и он наверстывает упущенное по вечерам… Он не мог без работы, она была его единственным спасением… – Простите, – сказал Баженов. – Продолжайте, пожалуйста… – Я занялась домашними делами, но неожиданно в дверь позвонили. Я открыла и увидела расстроенную Веронику. Она чуть не плакала. – Посмотри, что сделал этот гад! – Она повернулась, и я увидела, что с правой стороны она вся забрызгана грязью. Оказывается, ее окатил из лужи встречный водитель легковушки, когда она шла по обочине шоссе. Все – брюки, шубка, даже лицо и берет – было в грязи. Я втащила ее в квартиру, и мы попытались ее отмыть. Особенно жаль было шубку – коротенькую, фасона «автоледи». Леня купил ее Веронике вместе с машиной, так сказать в комплекте… Машину Ника не любила, водила плохо, пользовалась ею неохотно, а вот шубку носила с удовольствием. Мы возились долго, но все оказалось зря, шубу надо было нести в химчистку. Вероника сказала, что в таком виде за ребенком не пойдет, ее примут за пьяную или бомжиху. Она заплакала – на улице уже темнело, а она так хотела забрать дочку пораньше. Вот тогда мы и решили, что она наденет мою куртку… – Она пошла за Ингой в вашей одежде? – Да. Мы были примерно одного роста и комплекции, в моей куртке, с натянутым на голову капюшоном, ее вполне могли принять за меня. Вы понимаете, Алеша, Веронику застрелили, убийца стрелял ей в спину! Если он хотел убить именно ее, то не мог стрелять в женщину, одетую в дешевую китайскую куртку! Он должен был знать, в чем ходит Вероника, – таких шубок в нашем городке не носил никто, кроме нее. Леня купил ее Нике в каком-то навороченном бутике, это была эксклюзивная модель, она сама мне говорила. Стреляли не в Нику, вы понимаете? И это был не Костя, не Костя! Костя не мог убить меня, и он не мог убить Нику, когда рядом с ней была Инга! – Значит, Веронику действительно убили на глазах у Инги! – Да в том-то и дело! Каким чудовищем надо быть, чтобы убивать мать на глазах у ребенка! Вы представляете, что творилось с Ингой? Она полгода не разговаривала, я думала, так и останется немой… – А когда она заговорила, что-нибудь рассказала? Что она видела, как это было? – Нет. Она все забыла. Защитная реакция мозга – так сказали врачи. Если ребенок сталкивается с чем-то запредельным, разрушающим рассудок, память об этом событии блокируется… – И вы не пытались ей рассказать, все от нее скрыли… – полуутверлительно сказал Баженов. Аля посмотрела на него глазами, в которых стояли слезы. – Я больше всего боялась, что она вспомнит! Вы не представляете, какой она тогда была. Когда их с Никой нашли, она сидела около мертвой матери, сжавшись в комочек, и глаза у нее были открытые и остановившиеся… И долгое время она так и жила – комочком. Я брала ее на руки, носила, она засыпала… Но стоило положить ее в кроватку и отойти, как она опять принимала ту же позу – кулачки, прижатые к груди, согнутые коленки… И глаза, открытые и неподвижные… Аля заплакала навзрыд, закрыв лицо руками. – Кто их нашел, как? Что он рассказал? Она глубоко и прерывисто вздохнула, зашарила в сумочке в поисках платка. – Они… Это была молодежная, вернее подростковая, компания, собирались там, у гаражей, с пивом, сигаретами, музыкой… – У гаражей? – удивился Баженов. – Да, Вероника с Ингой пошли через гаражный кооператив, это самая короткая дорога от садика до улицы, на которой располагалось детское кафе… Там, на пути, был еще пустырь, его только собирались тогда застраивать. Безлюдное место, но мы никогда не боялись там ходить, в Академгородке почти не было хулиганья… Вот на этом пустыре и нашли Веронику с Ингой… Подростки, которые собирались у гаражей и первыми оказались на месте преступления, рассказали, что выстрелов они не слышали. Некоторые потом говорили, что был негромкий сухой звук… Они услышали сначала детский плач, потом какие-то невнятные крики, собачий визг, потом опять крик, и они пошли посмотреть. Увидели мертвую женщину, ребенка возле нее, и мертвую собаку… – Собаку? – удивился Баженов. Про нее он слышал в первый раз. – Да. Я забыла сказать, что у нас тогда была собачка, Нюша. Когда Вероника ушла за Ингой, Нюша увязалась за ней. И тоже погибла. Я думаю, она пыталась напасть на убийцу, и это еще один довод в защиту Кости – Нюша никогда не напала бы на него, она его обожала… – Почему Костю вообще привязали к этому убийству? – Ну, он ведь был бывший муж… Все знали, как он переживал этот развод. Он даже подрался с Леней, об этом тоже все знали. В Академгородке все на виду… К тому же после гибели Вероники ее мать и Леня Торопцев вдруг стали утверждать, что Костя угрожал ей. Это был настолько подлый поклеп… Этого не могло быть, Ника бы мне непременно рассказала… Но им все поверили, а алиби у Кости не было… Его сразу задержали, и кто знает, что с ним там делали… Мне свидания с ним не давали, хотя я обивала милицейские пороги, ходила по их кабинетам, пыталась что-то доказать… Но меня никто не хотел слушать. Только Саша мне верил, пытался помочь, но он мало что мог тогда, он был только стажером, его тоже никто не хотел слушать… – Саша… это Сан Саныч, Сарычев? – Ох да, извините, это я его так называю по старой памяти – Саша… Мы оба тогда были молоды, быстро перешли на «ты»… – Аля, – осторожно начал Баженов. – Вы ведь с Сарычевым не виделись после этого много лет. Почему вы расстались? – Нам с ним так и не удалось ничего добиться. Костю я больше живым не видела… Через месяц он покончил с собой, повесился в камере следственного изолятора. Дело сразу закрыли. Для всех Костя так и остался убийцей. А я стала сестрой убийцы… – Вы боялись скомпрометировать Сарычева? – Да. Вы уже поняли, что у нас с ним возникли отношения тогда, мы влюбились друг в друга… Но он был сотрудником милиции, причем потомственным, его отец тоже служил в милиции. А я – сестра убийцы… Я сама прекратила отношения с ним. Это удалось не сразу, он не хотел уходить, я долго и болезненно отрывала его от себя, пришлось лгать, придумывать несуществующие причины… Я не могла тогда поступить иначе…