Боб, развалившись на травке, благодушно наблюдал за ним. Баженов спрятал телефон в карман и решил, что пора оповестить напарника о своих дальнейших планах. – Слушай, Боб, – начал он. – День сегодня удачный, так что я решил поискать то болото, куда смылся тот упырь, что в нас стрелял. Если найти тропу, по которой он шел, то, может, и на логово его набреду, мало ли! Может, у него там заимка, избушка на курьих ножках… Если не пойдешь со мной, я не обижусь. Выберешься отсюда сам или тебя проводить? Он нарочно выбрал такой небрежный тон, чтобы слегка сбить спесь с «гениального сыщика». А то сейчас переварит обед и снова начнет строить из себя отца-командира… Боб приподнял бровь и в упор посмотрел на Баженова немигающим бесстрастным взглядом. – Провожать меня не надо, – сказал он. – Я пойду с тобой. Ладно, пусть идет, вдвоем все-таки веселее. Да и котлетки с чесночком они съели не все, остатки покоились у Боба в рюкзаке, можно будет где-нибудь доесть. Ну очень вкусно, он давно не ел по-настоящему домашней еды. Они с дедом на своей холостяцкой, пельменно-бутербродной, диете скоро вообще забудут, что это такое… Теперь главное – правильно сориентироваться. Сюда-то он нашел дорогу довольно легко, а вот дальше в голове все путалось. Они ведь бежали, не очень-то разбирая путь, путали след, заходили в тыл «охотнику» за их головами… Но все-таки общее направление в памяти сохранилось, надо только сосредоточиться. Он ведь еще вчера постарался все вспомнить и обдумать. Да, примерно вон туда, на юго-запад… Туда и двинемся. Баженов встал и закинул на плечо рюкзак. Боб поднялся вслед за ним. – А я ведь узнал, как звали того стажера, – сказал он, тоже закидывая за спину рюкзак. – Какого стажера? – рассеянно переспросил Баженов, все мысли которого были заняты предстоящей дорогой. – Того, который участвовал в расследовании убийства Ингиной матери, – пояснил Боб. – Вернее, не участвовал, а скорее присутствовал при расследовании… Какое там участие может быть у стажера… – А‐а! И как его звали? – все так же рассеянно спросил Баженов, начиная спускаться с пригорка, на котором они устраивали привал. – Тогда его звали Саня Сарычев. – Боб обогнал его и бодро запрыгал впереди. – А теперь его зовут Александром Александровичем, и он является следователем по особо важным делам. Не знаю пока, как к нему подступиться… – Ну-у, через знакомых его знакомых, как это обычно делается… У тебя же масса всяческих друзей-приятелей, – начал Баженов, но вдруг резко притормозил. – Стоп! Как ты сказал, Сарычев? Так я ж его знаю! Боб так же резко остановился, повернулся к Баженову и, чтобы не поехать по склону, схватился за ветку росшей рядом молодой рябинки. – Ну?.. – Это тот мужик, который подвез тогда нас с Ингой до города… Вот, значит, откуда он знает Алю, ее тетку! И Ингу… Он на нее тогда так смотрел… Точно, это он! – Какого черта ты молчал? – возмутился Боб. Глаза его, обычно бесстрастные, сейчас метали молнии. – Откуда же я знал, что он следователь да еще тот самый? Он не представился! Ну, я заметил, конечно, что он на Ингу смотрит, но подумал, красивая девчонка, все такое… И когда они с Алей друг друга узнали, ничего не подумал, я ж про Ингу тогда почти ничего не знал… – Черт! – с досадой выругался Боб. – Вот хоть возвращайся теперь! – Ну уж нет! – твердо сказал Баженов. – Раз уж мы здесь, надо поискать логово этого гада! Хотя бы попытаться… Сарычева мы и завтра можем найти, и послезавтра, он никуда не денется. А сюда мы когда еще доберемся… Боб с минуту постоял, сосредоточенно хмурясь и глядя в землю, потом отпустил ветку, за которую держался, и запрыгал дальше по склону. Баженов двинулся следом… На автовокзале Инга вылезла из загородного автобуса и пересела в троллейбус, идущий до Южной площади. Всю дорогу она размышляла о том, что такое могло произойти с Наташкой и заставить ее прятаться от всех, включая родителей и мужа? Влезла в долги, просадив немыслимую сумму в казино? Впуталась в скандальную историю? Любовник или любовники?.. Связалась с криминалом? А вдруг, совсем уж немыслимое, – шпионский заговор? Как она там говорила – «стала дриадой»? Агент по кличке Дриада! Тайный проект спецслужб иностранного государства! Бондиана! «Из Сибири – с любовью!» Нет, а кроме шуток, что могло с ней приключиться и почему это надо хранить в тайне от Баженова? Кстати, странно… откуда Ягодка знает, что она общается с Баженовым? Она ведь не может знать, что они теперь вместе… Может быть, позвонить ему все-таки? Нет, нельзя… А если Бобу? Бобу-то ей никто не запрещал звонить… Посоветоваться… Нет, тоже нельзя. Если человек тебе доверился, его нельзя обмануть. Аля, ее тетка, всегда говорит: самый большой грех – обмануть доверие, это даже хуже, чем убийство… Придется терпеть и стараться не лопнуть от любопытства… Кстати, и терпеть осталось недолго, через две остановки – Южная площадь, а там добежать до кафешки – минут семь… Скоро она все-все узнает. …Инга выскочила из троллейбуса, постояла у пешеходного перехода, пережидая поток машин, пересекла площадь и двинулась в глубь жилого квартала. Она знала здесь каждый переулочек, каждый квадратик тротуарной плитки. Вон там, за поворотом, стоят два корпуса университетских общежитий. Она часто бывала здесь во время учебы у друзей-подружек, а уж кафе «Южанка» было почти домом родным! Так, осталось пройти через сквер, и вон она, «Южанка»! Этот сквер, между прочим, озеленяли они, студенты биофака, еще когда учились на первом курсе. Благоустраивали территорию студгородка! Вон тот тополек посадила лично она, Инга! Сейчас деревья и кусты уже разрослись, особенно клены, сквер стал густым и тенистым. Приятно было бы посидеть здесь, на лавочке, но это потом… Наташка наверняка уже в кафе и ждет… Инга ускорила шаг. Сейчас она войдет, увидит Наташку и скажет: «Черт тебя побери, Ягодка, где ж ты пропадала? Мы тут из-за тебя…» Что-то с силой ударило сзади в голову, кто-то из-за спины обхватил ее за шею так, что прервалось дыхание. Колени подкосились, она стала падать и почувствовала, что ее волокут в кусты… На мгновение она увидела над собой лицо, странно знакомое… Какая-то душная пелена накрыла ее и прервала сознание… Она лежала на земле, и чудовище склонилось над ней. Только сейчас у него было лицо. Странно знакомое лицо… Наверное, оно сейчас съест ее, как волк Красную Шапочку… Руки и ноги не слушаются… Она не сможет защитить ни себя, ни крохотную девочку, сидящую на корточках… Она не может вспомнить, кто она и эта девочка, сжавшаяся в комочек от ужаса… Или она и есть эта девочка?.. Вверху над ней качается фонарь, и с темного неба падает снег… Или это солнце светит сквозь густую листву?.. Кто-то плачет рядом: «Мама, мама, мама!» Или это она плачет?.. Почему она не может ничего понять, не может вспомнить?.. Почему у нее все перемешалось в голове? Солнце, пробивающееся сквозь зеленую листву, снежинки, пляшущие в свете фонаря, черные капли, падающие на белый снег, маленькая белая собачка, безжизненно лежащая на нем… Чудовище копошится рядом, и от него не убежать… Она все-таки попробовала пошевелиться. Резкая боль в голове полоснула по глазам и ударила изнутри в кости черепа. Где-то в глубине мозга что-то произошло, как будто выступы какой-то конструкции с болезненным скрежетом вошли в пазы, и из бесформенных разрозненных кусков вдруг сложилось целое. Она вспомнила, она все вспомнила! Прошлое и настоящее вдруг сомкнулись, соединились и стали частями целой жизни, ее жизни… Она вспомнила… Мама пришла за ней в детский сад, и она обрадовалась. Она так давно не видела маму, она соскучилась! Мама принесла ей подарки – маленький крестик на красивой цепочке и разноцветные мохнатые резиночки, чтобы делать пальмочку из волос на голове… Мама надела крестик ей на шею, скрутила пальмочку из волос и сказала, что теперь она такая красотулечка, что все обзавидуются! И еще сказала, что они сейчас пойдут есть пирожные в детское кафе «Лимпопо»! Она не дала надеть на себя варежки – ей хотелось держаться за мамину руку голой ладошкой. Она и шапку надевать не хотела, но мама сказала, что на улице очень холодно, а пальмочке под шапкой ничего не сделается… На улице дул холодный ветер и летел снег, но она не замерзла: одна ее рука была в теплой маминой ладони, а вторую она засунула в карман. Там лежали запасные резиночки, она перебирала их и прикидывала: одна пойдет на украшение прически любимой куклы Вари, еще две накрутит на уши Мишке, а еще надо сделать пальмочку Нюше, ей будет очень к лицу! Верная Нюша бежала впереди, задрав белый пушистый хвостик, а они шли и разговаривали с мамой о разных вещах. Она чувствовала мамин крестик на своей шее, и ей было так весело, как бывает только в Новый год, когда ждешь Деда Мороза! Негромкий тупой звук раздался позади них, и мама вдруг выпустила ее ладошку и упала вниз лицом прямо в грязный снег. С головы у мамы сполз капюшон, и ее светлые длинные волосы волной выбились наружу. Она подумала, что мама просто поскользнулась, но она не вставала и ничего не говорила, даже совсем не двигалась. И на спине у мамы, на курточке, была дырка, и оттуда стало вытекать что-то черное… Она присела на корточки возле нее. Она позвала маму, но та не откликнулась. Она поняла: с мамой случилось что-то очень страшное. Нюша громко заскулила и прижалась к ней. Она почувствовала, как Нюша трясется, ей тоже было страшно. И тогда из темноты вышло чудовище… Оно было огромное и черное, без лица. Вместо него – черная тряпка с дырками для глаз. В руке оно держало непонятный предмет. Теперь она знала, что это был пистолет. Чудовище перевернуло маму и взревело. Оно наклонилось и приникло к ней. Наверное, оно ело маму… Ело и повторяло непонятное слово: «Дриада!.. Дриада!..» Потом чудовище отпрянуло от мамы, взглянуло на нее, и она поняла: все! Рука с пистолетом вытянулась, приблизилась к ней почти вплотную. Все! Маленькая белая собачка взметнулась в воздух и вцепилась в черную руку. Она хотела зажмуриться, чтобы не видеть, как кончается жизнь маленькой Нюши, но у нее не получилось. Она видела и слышала все. Пронзительный визг стих, безжизненное собачье тельце вытянулось на белом снегу, из черной руки на снег капала черная кровь. Чудовище трясло рукой и плясало страшный танец. Оно потеряло пистолет и пыталось нашарить его, ощупывая землю возле маминого тела. Черная тряпка сползла ему на глаза, чудовище сорвало ее, и открылось лицо… Она узнала это лицо, и от этого ей стало еще страшнее. Ее мозг как будто залило изнутри черными чернилами, но последним проблеском сознания она уловила чьи-то голоса, зазвучавшие неподалеку, и поняла, что идет помощь… Сейчас, уже в этой жизни, то лицо всплыло из черных чернил того вечера, совместилось с другим, постаревшим на двадцать лет, слилось с ним, и она поняла все… Человек, возившийся рядом с ней, поднял правую руку. В ней был шприц с какой-то жидкостью. Ее собственная рука уже была перетянута жгутом. И в этот раз никто не пришел к ней на помощь… Болото показалось, когда Баженов уже потерял надежду его найти и почти убедил себя, что сбился с пути. Но, увидев впереди пространство с чахлыми, поломанными деревьями и кочками, поросшими ядовито-зеленой травой, он воспрянул духом и ускорил шаг. Он начал узнавать местность. Вот здесь они с Ингой выбрались тогда из болота, он помнил березу, у которой они тогда остановились, чтобы отдышаться… Значит, примерно здесь же они и зашли в него, ведь выбирались по своим следам… А тот тип… он шел параллельным курсом, вернее, это они с Ингой шли параллельно ему… Так, где же он углубился в болото? Ну, примерно вон там, у тех кустов… Почему-то ему казалось, что тропа через болото должна быть как-то помечена. Знаки, указатели, метки на деревьях, заломанные веточки на кустах… Ему даже представлялось: как только он подойдет к тому самому месту, то почувствует, угадает, что это оно… Должно быть что-то вроде энергетического следа, оставляемого проходящими здесь людьми, который должен чувствоваться… Он и сам не знал, как это должно чувствоваться, но был уверен, что должно! Но ничего подобного не случалось, никаких примет тропы не было, абсолютно никаких! Или они были, но он их не видел! И он ничего не почувствовал, как ни старался… Они с Бобом уже давно миновали то место, где, как он полагал, была тропа. Он уже понимал, что поиски безнадежны, но упрямо шел вперед, то и дело давая себе обещания: вон до тех кустов, и все… вон до той сосны, и все… вон до того пня… Боб молча шел за ним, и в его молчании тоже чувствовалась полная безнадега. Наконец они выбились из сил, остановились на полянке, поросшей высокой травой и иван-чаем, сбросили рюкзаки и легли, положив на них головы. Настроение у Баженова было таким, что он совершенно забыл про вкусные котлеты в Бобовом рюкзаке. Он не хотел ничего – ни есть, ни пить, ни радоваться жизни. Он ощущал себя полным лохом перед сыщиком, перед самим собой, перед Ингой, которая, конечно же, про это узнает… Солнце уже перешагнуло зенит и начало клониться к закату, облако наползло на него и приглушило яркие краски летнего дня, где-то неподалеку орали вороны, словно бранились грубыми хриплыми голосами. Хотелось зажать уши и не слышать этого безобразия. А впереди еще был долгий обратный путь. Зачем только он затащил Боба и самого себя в такую даль, зачем они зря били ноги! Боб приподнялся, сел и полез в свой рюкзак. – Давай пожрем, – миролюбиво предложил он. – Не хочу, – хмуро ответил Баженов. – Аппетита нет, и запах здесь противный. С болота, что ли, тянет? Боб потянул носом. – Ничего не чую. Прелью, правда, пахнет, так это дерево подгнивает, обычный запах, лесной… Давай, присоединяйся, нечего депрессняк разводить. Никто не обещал, что все сразу найдется и получится… В это время налетел ветерок, и странный, тошнотворный запах стал чувствоваться уже отчетливо. Они переглянулись. – Фу, – поморщился Баженов. – Это откуда так прет? Боб привстал, огляделся, и Баженов вдруг увидел, как он побледнел. – Леха, – дрогнувшим голосом сказал Боб. – Леха, а ведь это трупом пахнет! Они снова переглянулись и, не сговариваясь, уставились в ту сторону, где гомонили вороны. – Там… – одновременно произнесли они. Несколько минут парни молчали и не трогались с места. – Пойдем, – наконец сказал Баженов. – Что мы, не мужики, что ли? Они встали и двинулись туда, где буйствовало вороньё. – Если там вороны, значит никого нет, – сказал Баженов, стараясь этой странной, нелогичной фразой подбодрить то ли себя, то ли Боба. И тот его понял, поддакнул: