Анна Степановна открыла было рот, чтобы ответить, но тут же отвлеклась. – Иван! – пронзительно закричала она, вскакивая со скамейки и махая руками. – Иван, я долго тебя буду ждать? Сколько мне еще в темноте жить? Тот, к кому она обращалась, – молодой человек в расстегнутой почти до пупа рубахе, с ярким рюкзаком на плече, – шел по дорожке мимо и на крики женщины прореагировал слабо: слегка повернул голову и усмехнулся углом рта. – После двадцатого, – процедил он, проходя мимо. – Я на тебя жалобу напишу! – жалким тонким голосом закричала Анна Степановна. И уже вслед удаляющемуся человеку всхлипнула: – На весь ваш ЖЭК нажалуюсь… президенту напишу! Тяжело дыша, женщина опустилась на скамейку и зашарила в кармане халата. – Анна Степановна, – осторожно спросил Баженов. – А что вообще случилось-то? Это кто был? – Выключатель… – женщина наконец нашарила в кармане блистер, выковыряла из него большую таблетку и сунула под язык. – Выключатель пятый день прошу поменять… Электрик это наш жэковский… Не работает выключатель, в темноте сижу… Не могу дозваться, занят он, видите ли! Знаю, чем он занят, халтурщик проклятый! – Давайте поменяю вам выключатель, – предложил Баженов. – Вы вообще-то узнали меня, Анна Степановна? Я профессора Одинцова внук. – Да узнала, узнала… А ты умеешь с электричеством обращаться? Руки растут откуда надо? В детстве-то все ломал! Я уж просила Диму тебя в лабораторию не водить… Баженов не помнил, чтобы он что-нибудь сломал в лаборатории, но спорить не стал, подумал только, что становится каким-то непротивленцем: его обижают, а он молчит… Давеча этот Боб, теперь эта старушенция! Ладно, он потерпит. – Я умею, – просто сказал он. – Выключатель – дело нехитрое… Боб Нечитайло был прав: старики любят поговорить. Через полчаса Баженов сидел на кухне у Анны Степановны и пил чай. Новый выключатель исправно работал, хозяйка мигом забыла, каким несносным Баженов был в детстве, и преисполнилась симпатии. Называла его Алешенькой и пичкала каким-то сенным отваром, который назывался фиточаем. Баженов все больше удивлялся своей покладистости и фальшиво нахваливал неаппетитное пойло. Конечно же, Анна Степановна пустилась в воспоминания, – сначала о нем самом, каким он был озорным, но милым ребенком, – и теперь уже Баженов удивлялся тому, какие метаморфозы производит в человеке один починенный выключатель. Потом Анна Степановна заговорила о его деде, а потом и о лаборатории. Дошли до фотографий. Анна Степановна достала толстый альбом и начала любовно его перелистывать, умиляясь, какими они все были молодыми, красивыми… Баженов тоже умилялся, ахал, охал, чем еще более воодушевлял ее. На одной из фотографий он наконец увидел Ингиных родителей. Он узнал их сразу. Инга действительно была очень похожа на отца, но и от красивой молодой женщины, стоявшей рядом с ним, тоже что-то было, почти неуловимое. – Ой, а это кто? – спросил Баженов и ткнул пальцем в красавицу. – Я такую не помню! Красивая какая! Анна Степановна печально вздохнула: – Где ж тебе ее помнить! Когда ты к нам ходить стал, ее уже и в живых не было… Это Вероника Нелидова, звездочка наша ясная! Судьба вот только у нее… жуткая… – А что? – осторожно спросил Баженов, страшно боясь, что Буланова не захочет продолжать. – Что с ней случилось? – Убили ее. – Анна Степановна скорбно поджала губы. – Вот этот урод… И она показала пальцем на улыбающегося молодого мужчину, так похожего на Ингу. – Что вы говорите? – ахнул Баженов. – За что? – Говорила я Дмитрию, деду твоему, – заговорила Анна Степановна. – Говорила, что доведет нас до беды этот Гусев! Да разве убедишь?.. Гений он, видите ли, лауреатом нобелевским будет! С первого курса его приметил, урода этого, на дипломную практику взял, ну а уж после защиты диплома и речи не было, что Костенька куда-то в другое место работать пойдет! Только в нашу лабораторию! И тащил его, и нянчил, за два года защититься позволил! Другие десятилетиями над диссертацией работают, а этот – за два года кандидатом стал! – Ну, может, он и вправду способный был, – осторожно подлил масла в огонь Баженов. – Выскочка он был! Ненавижу выскочек! Люди работают, работают, строят свою жизнь, карьеру, все силы кладут! А приходит такой и все рушит и идет по головам… Я чувствовала, что Гусев на мое место метит. Он меня в грош не ставил, подсмеивался за глаза, мне передавали… Я и Дмитрию говорила – этот гусь не только меня, но и тебя с места спихнет! А дед твой только пошучивал – так, мол, и должно быть, молодые должны сменять стариков… Анна Степановна задохнулась от возмущения, вспомнив прошлые обиды, и, стараясь успокоиться, принялась жадно глотать «фиточай». А Баженов вспомнил слова деда, сказанные им когда-то об Анне Степановне: «Аннушка, конечно, звезд с неба не хватает, но заместитель идеальный. Прирожденный делопроизводитель! Все у нее всегда в порядке, все бумаги, отчеты! Все по папочкам, под контролем!» Так что напрасно заместительница боялась конкуренции, дед бы ее ни на кого не променял. Да и вряд ли молодому талантливому Косте Гусеву хотелось занять скучное место «делопроизводителя»… – А что было дальше? – спросил он. Анна Степановна шумно выдохнула воздух и отодвинула чашку. – Ну а дальше к нам Вероничка пришла, Вероника Нелидова. Это уж я за нее похлопотала перед Дмитрием. Я с ее матерью дружила, жили по соседству. Софья важной «шишкой» была, работала в департаменте образования, так что Дмитрий не смог отказать. Вот и взяли мы Вероничку, на ее беду… Этот выскочка Гусев, как только ее увидел, так и заходил кругами. Хвост распускал, пыль в глаза пускал, вот девчонка и растаяла, влюбилась… А кого там любить-то! Страшненький, косоглазый… Я ее остерегала, Софочка отговаривала, все впустую! Софа просто в ярости была. Хорош женишок для единственной дочки! Неизвестно какого роду-племени, ни кола, ни двора, ни гроша за душой, рядом сестрица еще, такая же косоглазая! А что делать? Вероника-то уже беременна! Софа от горя прямо почернела, но свадьбу позволила сыграть, ничего с Вероникой поделать не могла! А уж когда внучка появилась, совсем сникла: девчонка-то вся в отца уродилась, от Вероники там ничего не было! Ну, как-то жили… Дмитрий, твой дед, даже квартиру им выбил. А чего стоило в те годы получить квартиру – это я тебе и описать не могу! Это Дмитрий чудо сотворил! Ну и Гусев в долгу не остался: днями и ночами в лаборатории сидел, работал, статьи у них с Павлом совместные выходили одна за другой! Гусев уж к докторской диссертации подбирался… Мысль о том, что ненавистный выскочка Гусев был в шаге от докторской степени, так сильно взволновала старушку, что она снова нашарила в кармане блистер и отправила в рот очередную таблетку. Почмокав губами, она встала, схватила чайник и пошла к плите. – Подогреть, – бормотала она. – Остыл совсем… Баженов чуть не взвыл от досады. Чего она тянет? – А дальше? – нетерпеливо спросил он, вместе со стулом, как подсолнух, поворачиваясь за Анной Степановной. – Дальше-то что? – переспросила его собеседница, возвращаясь к столу и усаживаясь на место. – Дальше появился Леня Торопцев… Леня Торопцев? Баженов впервые услышал это имя. Очевидно, тот самый, к кому мать Инги, Вероника, ушла от своего мужа, Кости Гусева. Вот как его звали – Леня Торопцев… Дед ни разу не назвал его по имени. – Да, пришел Леня Торопцев, – продолжала между тем Анна Степановна, – и звезда Костеньки Гусева сразу закатилась! Вот кто был настоящей звездой – так это Ленечка Торопцев! Красивый! Ах, какой красивый, глаз не отведешь! Все наши девки просто с ума посходили! А он Вероничку сразу выделил, – понимал толк в настоящей красоте! – Посмотреть-то на него можно, на красавца? – хмуро поинтересовался Баженов. – В вашем альбоме он есть? – А вот и нет, – с явным сожалением покачала головой Анна Степановна. – Ни на одном фото, не знаю, почему уж так получилось! Скорее всего времена такие настали, что не до фотографий было. Науку совсем финансировать перестали, деньги почти не платили, народ побежал в кооперативы, в коммерцию, в пирамиды эти финансовые последние копейки понесли, да многие их там же и потеряли… Институты стали помещения в аренду сдавать, чтобы как-то выжить… Уже вопрос поднимался о закрытии нашего института! Не до фотографий было! – А откуда он вообще взялся, этот красавец? – Из Америки вернулся. Несколько лет там работал. Тогда многие из наших за границу побежали – утечка мозгов, как сейчас говорят… А он вот вернулся. Не понравилось ему там. Вот и правильно! Что ж это, государство их поило-кормило, учило бесплатно, а они полетели на чужого дядю работать! От нас тогда как раз двое сразу ушли… А Леня вот вернулся, и Дмитрий его, конечно, взял. Ох, как жаль, что фотографии его нет, посмотрел бы ты, Алеша, какой был человек! Никто из наших с ним и рядом не стоял! Особенный! Одевался особенно, а манеры! Ну и наша «звезда», Гусев, рядом с ним мигом померк! – И что, Вероника сразу к этому Лене ушла? Анна Степановна снова снялась с места и кинулась к плите за закипевшим чайником. – Да не сразу, конечно, – ответила она, заливая кипятком свежую порцию «фиточая». – Леня-то сначала с Гусевым подружился. Выскочка наш и не понял ничего поначалу! А когда почуял неладное, было уже поздно, Вероничка в Леню влюбилась! – А Костя что? – спросил Баженов, с внутренним содроганием наблюдая, как Анна Степановна доверху наполняет его кружку свежим бледно-желтым «фиточаем». Анна Степановна с удовольствием отпила глоток из своей. – Пей, Алеша, это очень полезно! Люблю горячий, пьешь, и душа согревается… Ну а Гусев, когда обо всем догадался, с катушек слетел! Подрался с Леонидом, лицо ему поранил! Твой дед, Дмитрий, Гусева еле тогда у милиции отбил, его ведь посадить хотели! А я тебе так скажу, Алеша, ни одно преступление не должно остаться без наказания! Я и Дмитрию тогда это говорила, да он меня и слушать не хотел… А вот послушал бы, не стал заступаться за этого негодяя, может, Вероничка и сейчас жива бы была… – Но как же все-таки это случилось с Вероникой? – Алексею очень захотелось схватить старушенцию и хорошенько потрясти, чтобы она наконец рассказала все до конца, а не отвлекалась на ненужные подробности, свои поучения и фиточаи. – Ну, сначала-то все было хорошо, – вновь зашла издалека Анна Степановна. – Развелась Вероника с Гусевым, и зажили они с Леней. А уж Софочка-то просто счастлива была, так ей Леня нравился! Она даже уговорила Веронику оставить ребенка Гусеву, чтобы она совсем свободной была. Они ведь, Вероника с Леней, уехать хотели, в Москву или Петербург… И Гусев вроде присмирел, не скандалил, оставил их в покое… Это Дмитрий его убедил, сказал, что, если он попадет еще раз в милицию, дочку у него отнимут… – И что? – поторопил Анну Степановну Баженов. – А однажды ночью звонит мне Софочка и говорит: «Аня, Гусев Веронику убил!» Голос у нее страшный был, просто страшный, так что я сразу поверила – она говорит правду… Я, конечно, к Софе побежала сразу, она ведь недалеко совсем жила, только она мне ничего уже сказать не могла, выла волчицей… Хорошо, что там уже Леня был, он «Скорую» вызвал, и Софу в неврологию увезли… А Леня мне рассказал, что Вероника к вечеру к Гусевым ушла, – дочку навестить, соскучилась она… Он, Леня, в тот день допоздна на работе задержался, а когда стемнело, начал звонить Веронике, но она трубку не брала… Во‐от… Он домой побежал, но там никого не было… Он, значит, к Гусевым кинулся – никто не открыл… По всему городу бегал, Веронику искал, а потом ему позвонили и сказали, что жену его нашли недалеко от дома Гусевых, застреленную из пистолета, представляешь? Из пистолета! Значит, урод этот готовился, оружие раздобыл и случай искал… – А кто ему позвонил? – Так уже милицию вызвали те, кто обнаружил Веронику, а милиционеры телефон ее нашли и позвонили… Анна Степановна разволновалась, голос ее задрожал, она снова полезла в карман за таблеткой, и Баженов сам подлил ей ее любимого фиточая. Немного отдышавшись, она продолжала: – Леня, значит, побежал туда, куда ему сказали, там, конечно, милиция работала, но Веронику еще не увезли, он ее увидел… Он мне рассказывал и плакал, представляешь, Алеша! Говорил: лежала красивая такая и вся в крови… – А этого Костю Гусева там же задержали, на месте преступления? – Ка-ак же! Этот урод сбежал, натворив бед! Искали его, дома у него засаду устроили… Ну, он явился ночью, думал, никто про него не догадается… А Софочка сразу милиции сказала – Гусев это, больше некому! – Гусев признался? – Ка-ак же! Ни в чем не признался! И сестра его все бегала, хлопотала, Костя, мол, не мог! А только некому больше! Он хоть пистолет выбросил или спрятал… так и не нашли его… а только отвертеться ему не удалось! Мотив у него был, а этого… алиби… не было. Посадили его, а он там, в тюрьме, и удавился! Вот туда ему и дорога! Какая девочка Вероника была! Не пожалел, отомстил, не доставайся, мол, никому! Это по-человечески разве, скажи, Алеша? Баженов вздыхал, не зная, что сказать… – Да, тяжелая история, – наконец пробормотал он. – А где сейчас мать Вероники, что с ней стало? – Ну, Софочка долго болела, но выжила, выздоровела… Леня ее очень поддерживал, лекарства доставал, продукты… Но жить здесь она не смогла, продала квартиру, уехала в город… Ну и наши с ней контакты ослабли как-то… Понятно, я ей тоже напоминала о том, что случилось… Даже адреса своего нового мне не оставила… – А Леня? – Тоже исчез, уволился, говорили, что уехал. Как и хотел, то ли в Москву, то ли в Питер… Да и правильно, он птица высокого полета, что ему в нашем захолустье! – А что стало с дочкой Вероники? – на всякий случай спросил Баженов, надеясь, что выплывут еще хоть какие-то крупицы информации. – Не знаю, – равнодушно ответила Анна Степановна. – Софочка не захотела ее взять, у девочки ничего не было от Вероники, вся в отца уродилась… Понятно, что Софочка не желала каждый день видеть перед собой лицо убийцы! Наверное, в детский дом попала… Баженов тяжело вздохнул и поднялся. Пора было уходить, больше ничего узнать не удастся. Поблагодарил за угощение, пожелал здоровья… К его немалому облегчению, Анна Степановна сама сказала ему на прощанье: