Баженов сидел в своей комнате, неотрывно глядя на экран ноутбука, где красовалась фотография смеющейся Инги. Вчера он снял ее на телефон в тот момент, когда они вышли из кинотеатра и обсуждали свои впечатления от «Приключений Паддингтона». Ему удалось поймать очень краткий миг, когда Инга забыла о своих мрачных мыслях. – Какой милый фильм, – сказала она тогда. – И медведь симпатяга, англичанистый такой! В тот день они бродили до темноты, болтали о пустяках или молчали, но Баженов чувствовал, что напряжение не отпускает ее. Временами она была рассеянна, теряла нить разговора, уходила в себя. – Гусь, – спросил он в лоб. – Скажи откровенно, что тебя мучает? Так переживаешь из-за своей коллеги? Она остановилась и подняла на него черные печальные глаза. – Леша, не знаю, предчувствие какое-то… Все время происходит что-то плохое… Наташка пропала, этот тип в лесу, еще всякое… Теперь вот Юлька… – Наташку ищут и найдут, будь уверена. Ее папочка всех на уши поставит! С тем типом тоже разберемся, я тебе обещаю! Коллегу твою, конечно, не вернешь… Пойдем, попьем кофе! Он изо всех сил пытался отвлечь ее от грустных мыслей. Инга неохотно ковыряла еду, старательно откликалась на его болтовню, но он видел, что она все больше сникает. Проводив ее до дома, он предложил было пойти завтра в парк, покататься на аттракционах, но она сказала, что никуда пойти не может из-за какого-то отчета, который надо быстро закончить… За весь вечер был только один-единственный миг, когда благодаря медведю Паддингтону она засмеялась. Он поймал его, остановил, и теперь любовался им на экране своего ноутбука… – Лешик, чай будешь? – в комнату вошел дед. Баженов не успел захлопнуть ноутбук, и старик с интересом уставился на Ингу: – Ого! Какая красавица! Где-то я ее видел… Это кто, кинозвезда какая-то? – Это Инга Гусева, моя однокурсница, – неохотно ответил Баженов. Ну вот, теперь от деда не отвяжешься, начнет выяснять – кто да что?.. – Инга? – тон деда так резко изменился, что Баженов удивленно вскинул голову. – Дочка Кости Гусева? Гусенок? Дед, не отрывая взгляда от экрана ноутбука, присел на диван рядом с Баженовым. – Ты что, знаешь ее? – удивился тот. – А, ну да, она говорила, что ее родители когда-то работали у тебя… – Костя Гусев был моим учеником, – ответил дед. – Любимым учеником… – Ничего себе, – пробормотал Баженов. – Тесен мир! – У тебя что, отношения с этой девочкой? – Дед внимательно смотрел на внука. – Ты раньше никогда ничего о ней не говорил! Я твоих девчонок всех знаю! – Так бывает, – неохотно пробормотал Баженов. – Ходишь-ходишь мимо, а потом споткнешься… – А ведь вы с ней с трех лет знакомы, – засмеялся дед. – Не помнишь? В девяносто восьмом мы решили устроить в институте елку для детей сотрудников. Время очень тяжелое было, институт на грани закрытия, финансирования никакого, сотрудники подолгу без зарплаты сидели… Решили хоть немножко людям настроение поднять… Я Дедом Морозом был, не помнишь? – Елку помню смутно, тебя тоже, а Ингу – нет… – Ну, вы с ней самые маленькие были, а она – совсем крошка, смешная такая, подходила и меня пальчиком трогала – настоящий Дед Мороз или нет? Костя в ней души не чаял… Как у нее сейчас дела? – Нормально все, работает в НИИЛе, попутно в универе цитологию преподает… – Слава богу! А то мы все переживали за нее после той истории… – Почему переживали? – удивился Баженов. – После какой истории? – Она тебе что, не рассказывала? Про родителей? – А‐а‐а… рассказывала… Они у нее погибли в автокатастрофе. Так это когда было! Давным-давно… – В автокатастрофе?.. – удивился дед. – А что, это неправда? Инга соврала мне? – У тебя серьезно с этой девочкой? – вместо ответа поинтересовался дед. – У меня с ней серьезно. А у нее со мной – пока не понял… – Не узнаю тебя, – хмыкнул дед. – Раньше ты никогда в себе не сомневался. Баженов разозлился: – Дед, не замыливай мне глаза! Что там не так с родителями Инги? Она мне неправду сказала? – Ну почему же… Может быть, это ей так рассказали… Ладно, раз у тебя с ней серьезно, я расскажу. Ты должен знать, но надеюсь, что дальше тебя это не пойдет. Баженов молча посмотрел в глаза деду, и тот махнул рукой. – Ладно, ладно, слушай… Костя Гусев и его жена Вероника работали в моей лаборатории. Костя подавал большие надежды, у него была золотая голова. Эх, какие идеи он выдавал! Оригинальные, красивые! Я был уверен, что он станет академиком, а то и Нобелевским лауреатом. Да только не суждено оказалось… Сколько лет прошло, а до сих пор больно вспоминать… – А что случилось-то? – нетерпеливо спросил Баженов. – Да поначалу казалось пустяком… Жена от него ушла. В нашей же лаборатории работал один такой… они с Костей приятельствовали даже, Костя помогал ему, идеями делился… Вот и доприятельствовались… Вероничка, Костина жена, хорошая девочка была, что ей в голову взбрело – понять трудно. Ушла, сломала ему жизнь… Костя хотел уволиться. Тяжело было работать рядом с соперником и бывшей женой. Да только я, старый дурак, его отговорил. Времена трудные, с работой не просто плохо, а вообще никак! Не было работы! А у нас все-таки платили, гроши, но платили. А у него дочка на руках – Ингу он Веронике не отдал. Да еще сестра-студентка, что там стипендия – те же гроши… Вот и уговорил я его – остались все на своих местах… Признаться, я хотел, чтобы ушли те двое. Мы все в лаборатории этого ждали. Да только не дождались… Те тоже боялись работу потерять. Так и работали все трое рядом, и на Костю было страшно смотреть… Было видно, что деду трудно говорить. Он тяжело задышал и попросил: – Леша, принеси мне таблетки… те, в маленьком пузырьке… Баженов метнулся в дедову спальню, отыскал на столике у кровати пузырек с таблетками, забежал на кухню за водой и вернулся. – Дед, все, заканчиваем разговор, в другой раз доскажешь! Тот проглотил таблетку и откинулся на спинку дивана. – Ничего, ничего, не пугайся, давление скакнуло, сейчас отпустит… Лучше я сейчас доскажу, немного осталось. Тяжело вспоминать… Дед помолчал, выравнивая дыхание, и продолжил: – Как раз в это время заболела твоя бабушка. Оказалось – сердце… Это был первый звоночек от болезни всем нам… Нужна была операция. Здесь, в нашем городе, ее в то время сделать не могли, пришлось ехать в Москву. Лабораторию оставил на свою заместительницу, ты ее знаешь, Анну Степановну… – Знаю, – пробормотал Баженов. – В Москве мне, конечно, первое время было не до здешних дел. Пока устроил жену в клинику, пока обследование шло, потом операция, реанимация… Ну а как полегче стало, позвонил Анне: как, мол, дела у вас? А она зарыдала в трубку: «Беда у нас, Дима, Костя Гусев Веронику убил…» – Отец Инги убил ее мать? – не веря своим ушам, переспросил Баженов. – Да, именно так. Поверить было трудно, но пришлось… Следствие не сомневалось в его вине. Алиби у него не было, а мотив имелся… Говорили, что Вероника хотела забрать у него дочку, а он ей угрожал… – Ошибки быть не могло? – Трудно сказать… Тогда везде хаос царил, неразбериха, и в милиции тоже. Следствие провели быстро, никто особо копаться не хотел. Саша, Костина сестра, адвоката ему наняла, но тот ничего не смог сделать. Костя через месяц повесился в тюрьме, и дело закрыли. – Жесть… – пробормотал Баженов. – Вот тебе и жесть, – тяжело вздохнул старик. – Саша продала Костину квартиру, переехала в город… Да и правильно сделала, – в Академгородке, как в деревне, все про всех знают, от сплетен да косых взглядов не уйдешь. А Инга выросла бы, и ей покоя бы не дали… – А дальше? – А что дальше? Я вернулся, считай, на пепелище. Кости нет, Вероники нет, этот ее новый муж тоже уволился и уехал куда-то поближе к столице… Слышали потом, что он быстренько кандидатскую защитил. Я из любопытства взял в библиотеке автореферат, почитал… Представляешь, он все материалы Костины сгреб и выдал за свои! Всю диссертацию из них состряпал! Крыса! – И ты ничего не сделал? – Ни-че-го… Не смог. Время тогда такое было – все дерьмо всплывало… Но до сих пор себе простить не могу, что не дал тогда Косте уйти. Вот так, Лешик! Благими намерениями сам знаешь что мостят… Слава богу, хоть у Инги все хорошо, выросла красавицей и умницей. Все-таки есть на свете что-то вроде справедливости… Ночью Баженов слышал, как дед ворочался и вздыхал в своей комнате. Ему и самому не спалось. Он лежал, глядя в темноту, а в голове вертелось: «Бедная моя… Бедный дикий гусь…» Инга и Баженов пересекли Университетский проспект и пошли уже обычным для них маршрутом в сторону Театральной площади. Инга уже почти привыкла, что Баженов каждый вечер встречает ее после работы и они пускаются в долгие путешествия по городу. Они шли куда глаза глядят, забредая порой в такие уголки, где никогда раньше не бывали, блуждали в лабиринтах незнакомых улиц и порой с трудом находили дорогу к знакомым местам. Иногда шли молча, глазея по сторонам, и молчание не тяготило их, иногда пускались в долгие разговоры обо всем… От Боба не было ни слуху ни духу. Когда Инга звонила ему, он раздраженно отвечал, что ничего нового пока нет и не появится, если его будут отвлекать от работы пустыми звонками. О Наташке Земляникиной тоже ничего не было слышно. Инга и Баженов обзвонили всех своих бывших сокурсников, но никто ничего о ней не знал. Инга каждый день звонила Насте, Наташкиной экономке из «Соснового рая», – Боб, по просьбе Инги, пробил ее телефон. Но и та ничего нового сообщить не могла… Баженов видел, как сникает Инга после каждого такого звонка, и старался, как мог, отвлекать ее от тяжелых мыслей. Именно поэтому он каждый вечер уводил ее в поход по городу… У самого Баженова из головы не выходил рассказ деда о трагедии в семье Инги, случившейся много лет назад… И мучил вопрос: знает ли она о ней? То, что Инга могла солгать ему, когда рассказала о погибших в автокатастрофе родителях, вовсе не возмущало его. Она имела право не откровенничать с первым встречным… Но, вспоминая в деталях тот разговор в лесу, он все больше убеждался – нет, она не лгала, не было в ней того внутреннего напряжения, которое почти всегда сопровождает ложь, он бы его почувствовал… Она не лгала, она просто не знала всей правды.