Вернулась расстроенная Лютик. Хруцкую она дома не нашла. Рассказала, что побегала по соседям, порасспрашивала. Юлю никто не видел со вчерашнего дня. У одной из соседок оказался ключ от ее квартиры, и они с Лютиком взяли грех на душу, заглянули в чужое жилье. Хруцкой в квартире не оказалось… Лютик была усталая и подавленная, почему-то прятала глаза, как будто уже узнала что-то плохое. Инга хотела спросить у нее, что случилось, но не успела: остальные сотрудники окружили Лютика, стали, охая и ахая, выспрашивать подробности. Инга взяла телефон и вышла из комнаты. – Чего тебе? – недовольно откликнулся Боб, взяв трубку после долгих гудков. – И тебе добрый день, – со вздохом сказала Инга. – Я что, от погони оторвала или от засады? – От следственных действий, – хмыкнул Боб и чем-то захрустел, зачавкал, звякнул ложкой, громко хлебнул. – Давай говори, чего надо. – Боб, у нас сотрудница пропала. На работу не вышла, дома ее нет, на звонки не отвечает… Ты не можешь как-нибудь выяснить, не случалось ли чего-нибудь вчера или сегодня? Какие-нибудь происшествия, несчастные случаи с женщинами? Можешь выяснить по своим каналам? – Зовут как? Приметы? – Боб был, как всегда, краток. – Хруцкая Юлия, отчество, по-моему, Григорьевна, точно не помню… Худощавая блондинка, волосы короткие, рост сто шестьдесят три, примерно… Глаза… Зеленоватые такие… – Посмотрю, – пообещал Боб и отключился. Инга вернулась к себе. Вдвоем с Лютиком, которой удалось наконец вырваться из цепких лап родного коллектива, они быстро подготовили последние пробы, разлили по пробиркам эритроцитарную массу, и непривычно молчаливая Лютик утащила пробы в термостат. Инга собиралась расспросить Лютика, когда та вернется, о причинах ее угнетенного состояния, а пока распрямила усталую спину и хотела было сварить кофе для них, но тут позвонил Боб. – Так, слушай внимательно, – без вступлений начал он. – По имени-фамилии никого в сводках нет, но в морге лежит неопознанный труп, подходящий по приметам. Ты фотографию этой пропавшей можешь прислать? Инга почувствовала, как у нее подкосились ноги, и опустилась на стул. – Фотографию? – дрожащим голосом протянула она. – Не знаю, сейчас соображу… Где ж ее взять-то? – Давай, соображай быстрее, – сурово велел ей Боб. – Где-нибудь фоткались вместе? – Может, и фоткались, – продолжала мямлить Инга. – Дай бог памяти… А, вспомнила, есть! У нас внизу стенд висит с коллективными фотографиями, я сейчас сниму на телефон и пришлю! – Давай! – скомандовал Боб и отключился. Инга поднялась со стула и пошла вниз, в вестибюль, чувствуя, что внутри у нее все трясется. Неужели Юлька?.. Господи, почему она не спросила у Боба, где нашли этот… этот труп? Может быть, это все-таки не Юлька?.. Хоть бы не она, хоть бы не она… Руки у нее дрожали, и в глазах все плыло, когда она старательно наводила объектив фотокамеры на Юлькино лицо на общей фотографии отдела. Сделав несколько кадров, увеличив и поняв, что узнать Юльку можно, она выбрала наиболее удачный снимок и отправила Бобу. Поднимаясь по лестнице обратно в отдел, она чувствовала такую усталость, как будто выполнила тяжелую работу. Она не успела дойти даже до своего этажа, когда телефон в ее руке ожил. – Инга! – сказал Боб, и по его тону Инга поняла, что ничего хорошего он не скажет. – Инга, нужно, чтобы кто-нибудь из ваших сотрудников приехал на опознание. Тут выяснилось, что из родственников у твоей сотрудницы только тетка, но она живет далеко… Словом, найдите кого-нибудь, лучше мужика… – Боб, от чего она умерла? Ее убили? Где ее нашли? – закричала в трубку Инга. Она споткнулась о ступеньку и чуть не упала, но вовремя схватилась за перила. – Боб, ты вообще уверен, что это она?.. – Тело обнаружили в парке, утром, но умерла она еще вчера вечером, – сухо заговорил Боб. – Признаков насилия нет, внешне похоже на сердечный приступ. Видимо, шла через парк, почувствовала себя плохо, села на скамейку и умерла… Смерть выглядит как некриминальная, но… Ни сумки, ни телефона при ней не оказалось. Значит, ограбление… Либо ограбили уже мертвую, либо пришили так, что следов не осталось. Вскрытие покажет… Ну а тех, кто ее ограбил, вряд ли найдут. Всю ночь дождь шел, никаких следов вокруг, все смыло. Да и ее отполоскало… Такое дело… Давай, пока! Телефон замолк. Инга стояла перед дверью своей лаборатории, из-за которой слышались оживленные голоса. Там, похоже, собирались опять пить кофе, звякали посудой, двигали стулья… Она толкнула дверь, вошла. Все обернулись и замолчали, уставившись на нее во все глаза. Наверное, такое у нее было лицо… – Ребята, – сказала она. – Ребята… – и заплакала. В этот же день, ближе к вечеру, следственно-оперативная группа одного из отделов полиции Тайгинска выехала на место происшествия. В спальном районе, в заброшенном частном строении, был обнаружен труп женщины. Пока одни сотрудники осматривали и фотографировали труп, другие исследовали дом и прилегающий к нему участок. Собственно, это был не дом, а руины, окруженные покосившимся, кое-где легшим на землю забором. Прогнившая дырявая крыша, выбитые окна, провалившееся крыльцо, перекошенная дверь… То, что раньше было двором, заросло бурьяном, в котором, однако, были протоптаны тропинки, ведущие к висящей на одном гвозде калитке и к торчащему в дальнем углу участка «скворешнику». В этом ошметке старой жизни, нелепо торчащем рядом с многоэтажными домами, кто-то обитал… Присутствовавший при осмотре участковый рассказал, что раньше здесь везде были частные дома. Их давно снесли, людей переселили, а это строение каким-то образом избежало сноса и теперь являлось общей головной болью. Развалины, как гнилой зуб, портили внешний вид микрорайона, жильцы соседних домов писали жалобы, чиновники чесали затылки и обещали наскрести денег на снос развалины и благоустройство территории, но исправить чью-то ошибку так и не удавалось… С весны до осени в доме селились бомжи. – Зимой-то здесь холодно, – пояснял участковый, а летом – разлюли-малина. Сползаются бомжики сюда со всей округи, пьют, горланят, дерутся. Пожары пару раз были. А вот теперь еще и трупак… Не найдя ничего интересного во дворе, оперативники и участковый вернулись в дом, где медик уже заканчивал осмотр. Умершая женщина тоже оказалась бомжихой. – Райка-опенка, – уверенно опознал ее участковый. – Постоянно тут ошивалась… Отмаялась, алкашка… – Почему опенка? – поинтересовался медик. – А бабы-алкашки все опенки – ножки тонки! – хохотнул участковый. – У них от алкоголизма ноги высыхают в нитку! У нормальных баб ноги сытые, икряные, а у этих – кость да жилы. Поди, и померла-то от бухла паленого! – Ну, пока ничего сказать не могу, – констатировала медик, поднимаясь с корточек и потирая затекшую спину. – Внешне она целехонька, ни ран, ни следов удушения. Следы побоев есть, но старые. Умерла вчера вечером. На первый взгляд от сердечной недостаточности. Вполне возможно, что сама, ненасильственно, организм изношен, истощен. А вчера еще гроза была, перепад давления, магнитные бури… Больше пока ничего интересного. – Я вот что нашла. – Женщина-эксперт показала светло-коричневую женскую сумку с длинным ремешком. – Вещь, конечно, недорогая, но вряд ли принадлежала покойнице. Не бомжацкая, слишком чистая, незамызганная. – Сперла где-то, – опять хохотнул участковый. – Райка перла все, до чего могла дотянуться! – Возможно, – согласилась эксперт. – Но вот еще одна вещь, появление которой здесь объяснить очень трудно! И она продемонстрировала удлиненно-овальную коробку, украшенную серебряными звездами, рассыпанными по темно-синему фону. – Это конфеты, очень дорогие, называются «Созвездие»… Выпускает наша кондитерская фабрика в ограниченных количествах, продают их в дорогих магазинах, не везде и не всегда найдешь. Говорят, очень вкусные, внутри ликер из кедровых орешков. Это элитный товар, изысканный подарочный набор. Кто мне объяснит, как он сюда попал? И это не пустая коробка, которую бомжиха могла подобрать на помойке. Внутри конфеты. Видите, из шести штук не хватает только двух… Все присутствующие молча, не мигая, смотрели на коробку в пластиковом пакете – он тихо покачивался в руке эксперта, одетой в резиновую перчатку… Внизу, в вестибюле, висел портрет Юли Хруцкой в черной рамке, а на столике под ним стояла ваза с четырьмя гвоздиками. Инга прошла мимо, опустив глаза. Ей казалось, что Юлька с портрета смотрит на нее с упреком. В отделе царило тихое уныние. Никто не смеялся, не перебранивался, не спорил, не варил кофе. Даже приборы молчали – не гудели центрифуги, не щелкали термостаты, не мигал лампочками дистиллятор. Собирали деньги на венок – на общем столе стояла коробочка, куда все складывали купюры, кто сколько мог… Пришла завотделом Эльвира Иосифовна Свейковская. Обычно резковатая, категоричная, громкоголосая, сегодня и она была как пришибленная. Тихо постояла, обводя своих сотрудников глазами, положила в коробочку две зеленоватые купюры, поглядела на пустой Юлин стол и сказала: – Да, вот оно как бывает… А я, грешница, ее вчера полдня недобрым словом поминала из-за отчета этого… А она, может, и с отчетом-то тянула оттого, что плохо себя чувствовала… Глубоко вздохнув и немного помолчав, Свейковская закончила: – Ну, вы все-таки не раскисайте. Жизнь идет, и работать надо. И отчет этот, будь он неладен, закончить. Инга, через полчасика зайди ко мне, и бумаги Юлины захвати, покумекаем вместе, что делать… Инга молча кивнула. Ее мысли были далеки от работы. Требовалось обсчитать результаты последней серии, но мозг цепенел и отказывался работать. Она тупо посидела над своими бумагами, не в силах понять значение ни одной цифры, подняла голову и бессмысленно поводила глазами по комнате. Взгляд ее зацепился за большую конусовидную колбу с цветами, стоявшую на подоконнике. Несчастные розы умерли, как будто Юлька забрала их души с собой. У Инги к глазам подступили слезы. Она потрясла головой и приказала себе не распускаться. Потом вытерла глаза, решительно встала, выбросила увядший букет в урну и пошла варить кофе. Звук кофемолки как будто снял заклятие. Мгновенно, как по мановению волшебной палочки, сбежался народ, и кофе пришлось варить на всех. Зазвякали кружками, заговорили громче, мимоходом включали приборы. Нагреваясь, загудел дистиллятор, закрутились магнитные мешалки, запела центрифуга… Допив кофе, Инга взяла со стола Юли Хруцкой журнал с записями и пошла в кабинет Свейковской. …В конце рабочего дня, спускаясь по лестнице, Инга поймала себя на сильном желании позвонить Баженову и позвать его… нет, не на свидание, а на прогулку. Ей так хотелось уйти подальше, и ногами, и мыслями, от своей работы, от сегодняшнего тяжелого дня, от хмурого Юлькиного взгляда с фотографии в вестибюле… Свейковская свалила на нее всю не доделанную Хруцкой работу. Пришлось отложить обработку собственных данных и заняться чужими. Хорошо хоть, серию экспериментов она закончила, а то пришлось бы бросать и их… Вникать в чужую работу было трудно и досадно. Инга все время ловила себя на мысли, что вот здесь она бы сделала не так, а здесь проверила то и это… Выходя с тяжелой головой из лаборатории и снова ощутив на себе ненавидящий взгляд с портрета в черной рамке, она готова была убежать от всего этого хоть на край света… Конечно, она могла бы погулять и одна. Отправилась бы, как обычно, домой пешком, глазея по сторонам, жуя мороженое, забегая куда-нибудь посидеть и попить кофе… Но в последнее время она могла чувствовать себя спокойно только рядом с Баженовым. В этом следовало признаться хотя бы себе самой. То, что между нею и Баженовым возникли и развиваются особые отношения – это факт, но совершенно непонятный. С чего это вдруг после стольких лет полного безразличия, сдобренного легкой неприязнью, они вдруг понравились друг другу? Ну, в том, что Баженов нравился ей после приключений в лесу, ничего странного не было, а вот почему она вдруг стала нравиться ему? Инга долго ковырялась в себе, стараясь все объяснить, назвать какими-то словами. А потом бросила. Ну зачем объяснять необъяснимое и обозначать словами то, что назвать невозможно? Нет таких слов в языке! А оно, необъяснимое и неназываемое, – есть! Оно тут, вокруг и внутри, искрится, пьянит, как вино! И как будто летаешь… Это как подарок судьбы, им надо пользоваться, просто жить, глубоко дышать, радоваться, а не анализировать и прикидывать, что будет потом… Потом – суп с котом… Потом она Баженову скорее всего надоест, он уйдет, а она его отпустит и пойдет дальше одна, ну и что?.. Выйдя на улицу, Инга зашарила было в сумке, ища телефон, но сразу же поняла, что он не нужен. Баженов собственной персоной сидел на заборчике из металлических труб, окружающем газон, и что-то насвистывал, качая головою в такт. Увидев Ингу, он встал и широко улыбнулся. И она открыто, от души, улыбнулась ему в ответ. – Привет, Гусь! – сказал Баженов. – А я тебя жду. – А я тебе звонить хотела, – призналась она, закидывая сумку на плечо. – Хотела позвать куда-нибудь. Сегодня такой день тяжелый, у нас сотрудница умерла… От инфаркта… Мы с ней за соседними столами работали… – Она пожилая уже была? – с сочувствием спросил Баженов. – Да нет, тридцать один всего, – ответила Инга. Баженов удивленно присвистнул: – Да-а, рановато для инфаркта… Хорошая тетка была? – Она несчастливая была, – сказала Инга, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Поэтому колючая была, раздражительная… Да и сердце у нее, наверное, давно уже болело, инфаркты так сразу не бывают… Жалко ее очень… – У нас бабушка тоже от инфаркта скончалась, – сочувственно откликнулся Баженов. – Так мы все с год, наверное, опомниться не могли! Тебе сейчас надо сладкого поесть для поднятия духа. А потом мы пойдем в кино. Ты «Приключения Паддингтона» смотрела?