– Все хорошо. Upper intermediate[8]. – Ух ты, молодец какая! Очень способная девочка! – Все равно заставлять приходится. – Но чем-то она все-таки интересуется? – Спортом. – Каким? Не стрельбой, случайно? – Зачем она спросила, Бережная не смогла бы объяснить, просто само вырвалось. – Если вы знаете, зачем тогда спрашиваете? – обиделась Калинина. – Да, стрельбой! Она – чемпионка города среди юниоров. В школе ею гордятся: отличница, да еще кандидатский норматив выполнила. – Просто так спросила. Я ведь сама любила в тир ходить, когда следователем была: эта наука давалась мне нелегко, но в жизни пригодилось. – Дай бог, чтобы ей не пришлось… Вы звоните, чтобы сообщить мне что-то, или вопросы какие-то есть? – Пока только вопросы. Первый: вы знаете, что у Виктора был пистолет? – вопрос, конечно, был глупый, потому что Калинина знала это, и потому Вера спросила напрямую: – Вам известно, где сейчас находится этот пистолет? – Понятия не имею. В последний раз я видела его перед Новым годом. Витя пригласил нас к себе, заехал за нами, а от него мы добрались до своего дома на такси. – О чем он разговаривал с дочерью? – Разговор был общий между нами. Но дочку он водил в свой кабинет и показывал ей пистолет. – Он его хранил в кабинете? – Не всегда. Мне кажется, я его видела и в шкафу, где он висел в кобуре среди пиджаков и костюмов. А патроны были в ящике письменного стола… – наконец Калинина поняла, почему Вера задает вопросы об оружии. – Пистолет пропал? – Пропал. Кобура в квартире, но пустая. Калинина молчала, и тогда Бережная осторожно поинтересовалась: – Вы знаете, кто сейчас в той квартире проживает? Нина опять молчала, но Вера не сомневалась, что ее собеседница прекрасно осведомлена об этом. – Там сейчас эта американская писательница, – сказала Бережная. – Ну и пусть: мне до нее никакого дела нет. – Вы так спокойно говорите об этом, а ведь по закону квартира достается наследнику первой очереди, то есть вашей с Виктором дочери, если у него нет других детей. – Насколько я знаю, других детей у него не было. – Ключ от его квартиры у вас есть? – Есть. Только подойдет ли он? Виктор дал мне его давно, почти сразу, как приобрел эту квартиру. Тогда был один замок, а теперь – два, насколько я помню. – У Виктора есть еще родственники? – Нет, насколько мне известно. Мама умерла, когда он маленький был. Отца я еще застала. Бабушки умерли. Двоюродных нет точно, а более дальних я не знаю, если они есть, конечно. – Знаете порядок получения наследства? – В общих чертах. Надо получить свидетельство о смерти, иметь на руках свидетельство о рождении дочери… – Он вписан туда как отец? – Разумеется. – Мое агентство и такими вопросами занимается. Вы должны оформить доверенность, а мы заодно проверим наличие других возможных претендентов. И последний вопрос: вы сами с этой американской писательницей знакомы? – Виделись как-то, – с неохотой ответила Нина, – но давно. – Фамилия Миллз – настоящая или псевдоним? – Меня это мало интересовало… Ладно, скажу. Не знаю точно, но фамилия ее американского мужа была Сальтаформаджо. – Как? – не поверила Вера. – Сальтаформаджо, – повторила Калинина и объяснила: – Что в переводе с итальянского означает «прыгающий сыр». Понятно, что с такой фамилией в англоязычной литературе делать нечего. Вот тогда, вероятно, и появилась американская писательница Миллз. – Я перед компьютером сижу, набираю в поисковике Джорджа Сальтаформаджо… – Джорджио Чезаре Сальтаформаджо, – подсказала Калинина, – который был американцем, но потом получил мальтийское гражданство, чтобы не платить налоги… – Набрала, – доложила Вера, – вот и ссылки, ссылки… – Не буду мешать. – Погодите, Нина, – поспешила остановить собеседницу Бережная, – может, мы увидимся в ближайшее время? Мне кажется, мы не обо всем успели поговорить. – Вряд ли, – ответила Калинина и, не попрощавшись, закончила разговор. Нина оказалась не так уж плохо информирована, возможно, она знает гораздо больше, чем сообщила сегодня. Хотя если книги Эмили переводит она, то что-то определенное Калинина просто обязана знать. Но если Эмили русская по рождению, то ей проще самой переводить свои книги, если, конечно, она не сочиняет свои романы на родном, тогда ей нужен обратный перевод. Конечно, английским она владеет неплохо – может быть, даже в совершенстве, но разговорный язык и литературный – абсолютно разные вещи. Может, так оно и есть. Эмили пишет на русском, отдает… то есть отдавала Малееву, а тот обращался к Нине. Если так, то его убийство не приносит никакой выгоды ни одной женщине, ни другой. Хотя когда тайна станет известна многим, миссис Миллз, возможно, найдет другого специалиста, но тогда ей надо будет раскрыться или начать писать самой. Хотя, возможно, она уже давно пишет сама. И Малеев ей не нужен. Если она объявила ему об этом, то он терял заработок и, следовательно, мог пытаться ее шантажировать… Это вряд ли: она американская гражданка, ей было достаточно обратиться в свою полицию, оттуда сделали бы звонок в интерпол, и наши выдали бы Малеева, получив доказательства его преступления – угрожающие письма, распечатку СМС-сообщений или звонков. Вряд ли он шантажировал ее. А вот Калинина могла потерять многое. Джорджио Чезаре Сальтаформаджо трагически погиб в море в возрасте пятидесяти восьми лет. Он был совладельцем сети пиццерий в Балтиморе. Ни в каком университете он не учился, но зато его сестра была замужем за совладельцем известного издательства «Леви энд Страусс» – как раз за Дэвидом Страуссом. Понятно, что книги Эмили Миллз выходили именно в этом издательстве. На снимках муж писательницы выглядел не очень солидно. Джорджио был лыс и с постоянной щетиной на пол-лица, они с Эмили были одного роста: на одной из фотографий миссис Миллз нежно обнимала мужа, а он сжимал во рту загубник трубки для подводного плавания. Вера нажала на кнопку повторного вызова. На этот раз Нина отозвалась сразу. – Слушаю вас, Вера. – Простите, но я не решилась сразу спросить: сколько вам платили за перевод книг некоей Миллз? – Поняла вашу иронию, – ответила Калинина, но как-то очень серьезно. Она помолчала немного и спросила: – Это вам Лушник сообщил? – Лушник – человек скользкий. Он может сказать все, что угодно: что было, чего не было и чего не могло быть, всякий раз уверяя, что это истинная правда, которую он точно не помнит. – От Лушника я не получаю ничего. То есть получаю, но за другие проекты, а книги Миллз выходят в другом издательстве, но у меня с ними нет договора. – Договор оформлен на Малеева? – Не знаю. Витя просил меня помочь, называл сумму, которую я получу, и я соглашалась. – Крупные были суммы? – Сумм не было. Он просто обещал. Сказал, что платить будут по пять тысяч долларов за каждую книгу. – А сколько книг вышло? Нина молчала. – Так сколько книг вы перевели? Нина продолжала молчать, и это молчание не нравилось Бережной, потому что оно говорило о многом. – Неважно, сколько, – наконец ответила Малеева. – Виктор открыл счет за границей, и деньги попадали туда. – Я не понимаю, – удивилась Вера. – Российское издательство заключает договор с гражданином России, а деньги переводит на его зарубежный счет? Как-то не вяжется это с… – Я не знаю подробностей. Витя мне так сказал, зачем ему врать? – А он разве вас не обманывал никогда? И снова в трубке повисло молчание. – Не обижайтесь, Нина, – продолжила Вера, – но когда речь идет о дележе денег, то порой и родственные связи не имеют никакого значения. – Я сказала все, что знаю, – прошептала в трубку Калинина. – Витя не был подлым, но его самого могли обмануть. – Насколько я представляю его себе, он не был наивным простачком, особенно в отношении денежных расчетов. – Он мне сказал, что я получу по пять тысяч долларов с каждой книги. – Так сколько все же было книг? – Десять. Он сказал, что деньги уже на счету и он снимет все сразу перед Новым годом.