— Придурок английский. Глава 28. Занятый человек Вадим тяжело переживал развод с Ольгой. Он и сейчас, по истечении длительного времени, продолжал любить ее. Но не получилось. Как говорится, не сошлись характерами. Разными они были созданиями, но в отношениях между мужчиной и женщиной плюс с минусом не всегда притягиваются. Интеллигентные люди и расстаются интеллигентно, без громких скандалов и битья посуды. И все же в душе Вадима остался неприятный, горестный осадок. Хорошо хоть детьми не обзавелись, тогда бы ситуация действительно приняла трагический оборот. Перед пятым курсом Ольга неожиданно перевелась на другой факультет, и теперь бывшие супруги встречались редко, а если и встречались, то не говорили друг другу ни слова. Им нечего было сказать. Каждую неделю Вадим отправлял брату письмо, где просил у него прощения за свой глупый и необдуманный поступок и рассказывал о своей жизни, делился внутренними переживаниями. Он искренне веровал, что это было все что угодно, но только не предательство. Виктор ответил один раз, в самом начале своей «отсидки». Он ни в чем не обвинял Вадима, не грозил ему, но дал понять, что отныне у него больше нет родного брата. «Я люблю тебя, но вычеркиваю из своей памяти», — так и написал. Вадим находил забвение в учебе. Он и так всегда был первым учеником в группе, но к середине пятого курса о нем заговорили как о «выдающемся явлении». Он был старостой курса. Он был комсоргом. Его работы зачитывались вслух студентам, как пример того, чего можно достичь, если полностью посвятить себя учебе. Вадима посылали на всесоюзные комсомольские съезды и конференции. Он был ленинским стипендиатом. Любой другой на его месте уже давно бы зарвался, почувствовав свою исключительность и всячески пользуясь ею, но Вадим умудрился остаться таким, каким он был всегда — скромным, покладистым и чрезмерно стеснительным. Видно, по складу характера и генетическому коду он просто не мог быть пошлым карьеристом. В первое время Вадиму во всем старался помогать Альберт Григорьевич. Но в конце первого курса он получил ответственную должность в министерстве образования и оставил преподавательскую практику. — Колька в тебе не ошибся: из тебя выйдет толк, — сказал он на прощание. — Если вдруг возникнут какие-либо трудности, знай — я тот человек, который никогда не оставит тебя в беде. Но трудности в учебе у Вадима никогда не возникали, а потому он практически потерял контакт с Альбертом Григорьевичем и даже был этому очень рад — однокурсники сразу же перестали перешептываться за его спиной, называя «жополизом». Последний курс пролетел незаметно. Был жаркий июньский день восемьдесят шестого года — выпускники получали дипломы. В торжественной обстановке ректор вручил Вадиму красную картонную книжицу и объявил в микрофон: — Сожалею, что не существует оценки выше «отлично», полученной вами за дипломную работу. Но прислушайтесь к моему совету — у вас в кармане самая настоящая кандидатская диссертация, вам осталось только защитить ее! Что началось в зале после этих слов! Все без исключения, даже самые уважаемые педагоги, профессора, доктора наук и академики, аплодировали Вадиму стоя. Это повлияло на провинциальную психику Вадима так, как и должно было повлиять, — юноша расплакался от нахлынувших на него чувств и, закрыв лицо руками, убежал со сцены, обронив по дороге свой новенький красный диплом. Наконец Вадим мог осуществить свою давнишнюю мечту — стать учителем истории в старших классах. Перспектива быть бумажным червем и протирать штаны в каком-нибудь исследовательском институте его не прельщала. И он совсем не волновался, когда стучался в кабинет директора московской средней школы номер шесть, что находилась неподалеку от ВДНХ. Эту школу Кротов выбрал не случайно. Именно здесь, по его мнению и по словам сведущих людей, собрался сильнейший в столице преподавательский состав, который был способен дать детям отличное образование. Если уж начинать, то начинать с большого. Однако, вопреки ожиданиям, директор, миловидная женщина лет тридцати, с милой улыбкой на губах сказала, что в услугах Вадима ее школа не нуждается. — Но, позвольте… — растерянно произнес Кротов. — У меня же направление к вам! Красный диплом! Характеристика… — Да, характеристика у вас, действительно, что надо… — промурлыкала директор. — И все же… У нас нет вакансий. Приходите позже. — А когда наступит это «позже»? — Не знаю, — пожала плечами милашка. — Во всяком случае, не раньше, чем через год. Для Вадима это был удар, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы выдержать его. Но и в следующей школе ему тоже дали «от ворот поворот», объясняя свое решение все той же причиной — отсутствием свободных вакансий. Примерно тот же диалог произошел и в кабинете директора школы вечерней молодежи, куда Вадим заскочил шутки ради… Минул месяц, до начала учебного года оставались считанные дни, а Вадим Кротов все еще оставался безработным. Денег — ноль. Хорошо хоть комендант студенческого общежития не требовал «освободить помещение», иначе пришлось бы совсем туго. Вадим сидел в просторной приемной одного из кабинетов министерства образования. Это было стыдно и унизительно, больше всего в жизни парень не любил кого-либо о чем-либо просить, но другого варианта выйти из создавшейся ситуации не наклевывалось. Рабочий день подходил к концу. Смазливая секретарша с упоением делала себе маникюр, изредка бросая на одинокого посетителя неодобрительные взгляды. — Девушка… — не выдержав столь длительного ожидания, обратился к ней Вадим. — Мне надо срочно повидаться с Альбертом Григорьевичем… Узнайте у него пожалуйста, а? — Хорошо… — С явным нежеланием секретарша отложила пилочку для ногтей, процокала высокими каблучками по начищенному паркету и скрылась за массивной дверью. Спустя несколько секунд она Вновь появилась в приемной и, как-то виновато опустив голову, сказала: — Альберт Григорьевич не сможет вас сегодня принять… — Да как же так! — Вадим аж подскочил на стуле от негодования. — Вы точно назвали ему мою фамилию? Кротов! Он сам мне говорил, чтобы я в любой момент!.. — Он очень занят. — Ну, хорошо, хорошо… — Вадим взял себя в руки, немного успокоился. — Когда мне прийти? И в следующий момент произошло то, чего Вадим никак не мог ожидать. Секретарша с опаской покосилась на дверь, после чего на цыпочках подошла к нему и прошептала на ухо: — Альберт Григорьевич не хочет вас принимать… — Как не хочет? — опешил Вадим. — Он сейчас совершенно свободен… — продолжала нашептывать девушка. — Но сказал, чтобы я вас на порог не пускала… Уходите, пожалуйста… Не устраивайте скандала, прошу вас, иначе мне влетит… — Не понимаю… — Вадим тоже непроизвольно перешел на шепот. — Мы же с ним… Он же… — Все дело в вашем брате… — Секретарша обдала его ухо горячим дыханием. — Альберт Григорьевич боится, что его репутация… Ну, вы понимаете, о чем я… — Кажется, начинаю понимать… Сердце Виктора замирало и тоскливо ныло, когда он шел вдоль по улочке, на которой провел все свое детство. Еще несколько шагов, и он увидит родной дом. И не узнает его… Окна и двери заколочены досками. Крест-накрест. Крыша потеряла свой прежний зеленый оттенок — теперь она темно-серая, с оранжевыми подтеками ржавчины. Крошечный лоскуток огорода порос метровыми сорняками. Тихо вокруг. Мертвенно-тихо… Он провел в колонии усиленного режима четыре года и пять месяцев. В первое время приходилось тяжело. Итог борьбы за выживание в «зоне» — сломанное ребро, сильное сотрясение мозга и шрам от левой лопатки до правого плеча, оставшийся в результате Драки на ножах… Но он заявил о себе. И его зауважали. И дали спокойно жить. За примерное поведение Виктора выпустили раньше срока, оплатили проезд до Налимска и вручили специальную справку. Отныне бывший заключенный Кротов должен был еженедельно отмечаться в отделении милиции по месту жительства. — С прибытием, Кротов. — Знакомый с детских лет участковый как-то виновато отвел взгляд, когда Виктор переступил порог его кабинета. — Прими мои искренние соболезнования… — Когда это случилось? — тихо спросил Виктор. — Недели три как уже… — Участковый вытряхнул из пачки папиросу, закурил и предложил Кротову. — Почему ж не сообщили? — Я послал телеграмму, да, видать, не дошла. Бывает такое… Жаль Анастасию Егоровну, хорошая она была… Вот только в больницу отказывалась ложиться, хотя врачи настаивали. Сердце, знаешь ли… — Знаю, — кивнул Виктор. — Могилу покажешь? — Прямо сейчас? Пошли… — Милиционер перекинул через плечо портупею, выпустил из кабинета Виктора, вышел сам и долго копошился ключом в замочной скважине, прежде чем сумел закрыть дверь. — Значит, с братом еще не повстречался? — Что?.. — растерянно переспросил Кротов. — Вадим здесь? — А где ж ему еще быть? Правда, раньше он хотел в Москве остаться, да вернулся. И говорит, что навсегда. Не понравилось ему в столице. Вот, детишек теперь в родной школе обучает. — И после небольшой паузы, уже очутившись на улице, участковый добавил: — Патриот, твою мать… — А почему дом заколочен?.. — Так ведь братец твой на первое время у Николая Ивановича, директора школы, поселился. — Бобров стал директором?.. — Ну да! И квартиру отдельную в новом доме получил. Да ты как с другой планеты свалился! — Участковый удивленно уставился на Виктора. — Что, Вадька ничего в письмах не писал? Кротов отрицательно покачал головой. Не отвечать же, что все письма брата он, не читая, рвал в клочки и жег. — У-у-у, дружище, у нас тут такие дела творятся! — совсем не весело усмехнулся милиционер. — Времена настали — туши свет! Лобова помнишь? Он первым секретарем горкома был… Застрелился! Пулю себе в лоб пустил! — Чего это он? — А хрен его разберет, — пожал плечами участковый. — Кто-то говорит, что проворовался и испугался ареста, а кто-то… что Ромке дорогу перебежал… — Кому-кому? — насторожился Кротов. — Тому самому, в правильном направлении мыслишь. Уж не знаю, как ему это удалось… Чуть ли не всю область в руках держит. — Как это? — А вот так! — прицокнул языком милиционер, и лицо его вдруг сделалось сумрачным. Помнится, ты с ним дружбу водил… — Было дело. Как мне его найти? — Этого никто не знает. В Спасске он больше не живет. Появляется иногда… На белом «мерседесе», с охраной… Народным депутатом теперь хочет быть, листовок по городу понаклеил… Счастье людям обещает… — Ни хера себе… — Виктор задумчиво провел ладонью по бритому затылку. — Сукин кот…