– Ага, и я уверен, что дополнительная услуга обернется дополнительным счетом, – ворчит он. – У нас с Бэа сегодня вышла небольшая размолвка, может, она решила так извиниться? – Ах ты упрямец! – Дорис закатывает глаза. – А тебе не случалось хоть на секунду задуматься, что это тебе следует извиниться? Джастин бросает на нее подозрительный взгляд: – Ты разговаривала с Бэа? – Эй, смотрите, с этой стороны прикреплен конверт, – показывает Эл, пресекая новую ссору в зародыше. При виде знакомого конверта сердце Джастина немедленно подпрыгивает. Он бросает груду одежды на пол. – Осторожно! Их только что погладили. – Дорис поднимает одежду и вешает на дверь. Он вскрывает конверт и, задыхаясь, читает записку. – Что там написано? – спрашивает Эл. – Наверное, кто-то угрожает его убить, ты только посмотри на него, – взволнованно говорит Дорис. – Или о чем-то просит. Иногда попадаются такие забавные письма с просьбами. Что у них не так и сколько они хотят? – хихикает она. Джастин достает карточку, которую получил вместе с корзинкой маффинов, и соединяет карточки так, чтобы они составили целое предложение, – его охватывает озноб. Глава тридцатая Я задыхаюсь в этом контейнере, сердце бьется, как крылья у синегорлого колибри. Словно у ребенка, играющего в прятки, от нервного возбуждения у меня перехватило живот. Я похожа на собаку, которая валяется на спине, пытаясь прогнать блох. Пожалуйста, Джастин, не найди меня такой, лежащей на спине в контейнере у тебя в саду, среди обрывков полиэтилена, пустых банок и прочего мусора. Я слышу, как шаги удаляются вниз по ступенькам, ведущим к его подвальной квартире, и дверь закрывается. Во что же я все-таки превратилась? В трусиху. Струсила и позвонила в дверь, чтобы не дать Джастину рассказать Элу об их отце, а потом, испугавшись, что играю в бога с двумя незнакомцами, бросилась наутек, прыгнула и приземлилась на дне контейнера. Какая метафора. Я не уверена, что вообще когда-нибудь осмелюсь с ним заговорить. Не представляю, как я найду слова, чтобы объяснить то, что чувствую. Наш мир не слишком спокойное место, и истории вроде этой часто печатаются на страницах таблоида «Enquirer» или в женских журналах. Помимо самой истории, там красовалась бы я на кухне у папы, одиноко глядящая в камеру. Без косметики. Нет, расскажи я ему все, Джастин ни за что бы мне не поверил, – но поступки красноречивее, чем слова. Лежа на спине, я смотрю вверх на небо. Лежа на животе, облака смотрят вниз прямо на меня. Они удивленно проплывают над женщиной, лежащей в контейнере, и созывают отставших, чтобы и те насладились этим зрелищем. Собирается все больше облаков, спешащих поглазеть, о чем ворчат остальные. Потом и они проплывают мимо, оставляя меня любоваться синим небом с редкими белыми клочками. Я едва ли не слышу, как громко смеется моя мама, предлагая друзьям взглянуть на ее дочь. Представляю, как она заглядывает за край облака, свесившись слишком далеко, как папа на балконе в Королевской опере. И сама улыбаюсь своим мыслям. Теперь, выбираясь из контейнера и стряхивая с одежды пыль и мусор, я пытаюсь припомнить, какие еще из тех дел, которые, по желанию ее отца, должен выполнить тот, кого он спас, называла Бэа. – Ради бога, Джастин, успокойся. Ты меня нервируешь. – Дорис сидит на ступеньке, наблюдая, как Джастин расхаживает по комнате. – Не могу я успокоиться. Разве ты не понимаешь, что это значит? – Он протягивает ей две карточки. Она широко распахивает глаза: – Ты спас кому-то жизнь? – Ну да. – Он пожимает плечами и перестает метаться по комнате. – В этом нет ничего особенного. Просто иногда ты должен сделать то, что от тебя требуется. – Он сдал кровь. – Эл кладет конец неудачной попытке брата прикинуться скромным. – Ты сдал кровь? – Он же так познакомился с Вампирой, помнишь? – напоминает жене Эл. – В Ирландии, когда они говорят: «Давай по пинте?», нужно быть осторожным. – Ее зовут Сара, а не Вампира. – Значит, ты сдал кровь, чтобы попасть на свидание. – Дорис складывает руки на груди. – Ты хоть что-нибудь делаешь на благо человечества, или это все только для самого себя? – Эй, у меня есть сердце. – Хоть оно и на пинту легче, чем раньше, – добавляет Эл. – Я потратил достаточно личного времени, помогая разным организациям – колледжам, университетам и галереям, – которые нуждались в моих знаниях. И я не был обязан это делать, но согласился ради них. – Ага, и ты наверняка заставлял их платить за каждое слово. Вот почему он, когда запинается, вместо «черт» говорит «да что же это такое». Эл и Дорис покатываются со смеху, толкая и пихая друг друга локтями, как безумные. Джастин делает глубокий вдох: – Давайте вернемся к насущным вопросам. Кто посылает мне записки и выполняет поручения? Он снова начинает мерить шагами комнату, кусая ногти: – Может быть, это Бэа решила так пошутить? Она единственный человек, с которым я говорил о том, что заслуживаю благодарности за спасенную жизнь. Пожалуйста, только бы это была не Бэа. – Ну, парень, ты и эгоист! – смеется Эл. – Нет. – Дорис качает головой, так что кольца в ушах бьют ее по щекам. Зачесанные назад и закрепленные лаком волосы при этом не сдвинулись даже на миллиметр. – Бэа не желает иметь с тобой ничего общего, пока ты не извинишься. Нет слов, чтобы объяснить, как ты ей противен. – Что ж, спасибо Господу и на том. – Он мечется по комнате, не находя себе места. – Но она наверняка рассказала кому-то, другого объяснения я не нахожу. Дорис, узнай у Бэа, с кем она об этом говорила. – Хм! – Дорис задирает подбородок и отворачивается. – Ты мне недавно наговорил гадостей. Не знаю, смогу ли я тебе помочь. Джастин падает на колени и подползает к ней: – Дорис, пожалуйста, я тебя умоляю. Я ужасно, ужасно извиняюсь. Ведь я не представлял, сколько времени и усилий ты вложила в эту квартиру. Я тебя недооценивал. Без тебя я бы до сих пор пил из стаканчика для зубных щеток и ел из кошачьей миски. – Да, кстати, давно хотел тебя об этом спросить, – говорит Эл, прерывая его мольбы, – ведь у тебя даже кошки нет. – Значит, я хороший дизайнер по интерьерам? – Дорис поднимает подбородок еще выше. – Прекрасный дизайнер. – Насколько прекрасный? – Прекраснее, чем… – Он на секунду задумывается. – …Андреа Палладио. Она оглядывается по сторонам. Эл пожимает плечами. – Итальянский мастер шестнадцатого века, которого считают самым влиятельным архитектором в истории западной цивилизации, – объясняет Джастин. – О-о! Хорошо. Ты прощен. – Она протягивает руку. – Дай мне свой телефон, и я позвоню Бэа. И вот уже они все сидят вокруг нового кухонного стола, слушая ту половину телефонного разговора, которую озвучивает Дорис. – В общем, Бэа рассказала Пити и главной костюмерше «Лебединого озера». И ее отцу. – Главной костюмерше? Ребята, у вас осталась программка? Дорис исчезает в своей спальне и возвращается с балетной программкой. Она пролистывает страницы. – Нет. – Джастин качает головой, пробегая глазами краткую биографию костюмерши. – В тот вечер я познакомился с этой женщиной, и это не она. Значит, там был и ее отец? Его я точно не видел. Эл пожимает плечами. – Что ж, эти люди тут ни при чем, – говорит Джастин, – ни ее, ни ее отца я точно не спасал. Спасенный – ирландец, или ему оказывали помощь в ирландской больнице. – А вдруг ее отец ирландец или был в Ирландии? – Дай-ка мне программку, я позвоню в театр. – Джастин, ты же не можешь позвонить ей просто так, ни с того ни с сего. – Дорис тянется, чтобы выхватить у него программку, но он увертывается. – Мне только и нужно узнать, не ирландец ли ее отец и не ездил ли он недавно в Ирландию. Все остальное я придумаю по ходу дела. Когда он выходит из кухни, чтобы позвонить, Эл и Дорис озабоченно переглядываются. – Твоя работа? – тихо спрашивает Дорис у Эла. – Ни сном ни духом. – Эл трясет головой, двойной подбородок тоже трясется. Через пять минут возвращается Джастин.