– Что? – А? – Я выхожу из транса. – Ты что-то сказала на латыни. – Я ничего не говорила. – Говорила. Только что. – Он вытирает глаза. – С каких это пор ты говоришь на латыни? – Да не говорю я на ней! – Ну конечно! – скептически фыркает он. – И что же означает та единственная фраза, которую ты знаешь? – Понятия не имею. – Ты должна знать, ты же это только что сказала. – Конор, я не помню, чтобы что-то говорила. Он пристально смотрит на меня, и в его взгляде я читаю чувство, весьма напоминающее ненависть. Я с трудом сглатываю. В напряженной тишине на меня смотрит незнакомец. – Ладно. – Конор встает и идет к двери. Больше никаких вопросов, никаких попыток понять меня. Ему теперь это безразлично. – Патрик возьмет на себя функции моего адвоката. Отлично, мне придется иметь дело с этим придурком, его братом. – Хорошо, – шепчу я. Конор останавливается в дверях, оборачивается и обводит глазами комнату. Лицо каменное, только желваки шевелятся. Бросив последний взгляд на бывший дом и бывшую жену, он уходит. Вот оно и случилось, окончательное прощание. В эту ночь я сплю урывками: новые картинки вспыхивают у меня в голове. Они озаряют мое сознание быстро и резко, как вспышка молнии, а затем отступают назад, в темноту. Церковь. Звонят колокола. Разбрызгиватели. С приятным журчанием в бокал льется красное вино. Старые здания с витринами магазинов. Витражи. Через лестничные перила я вижу мужчину с зелеными ступнями, закрывающего за собой дверь. Ребенок у меня на руках. Девочка со светлыми волосами. Знакомая песня. Гроб. Слезы. Родственники в черном. Качели в парке. Все выше и выше. Мои руки осторожно подталкивают ребенка. Я, сама еще ребенок, на детских качелях. Пухлый маленький мальчик взлетает вверх – я опускаюсь вниз, я поднимаюсь высоко в воздух – мальчик оказывается на земле. Снова разбрызгиватели. Смех. Я и тот же мальчик в купальных костюмах. Пригород. Музыка. Колокола. Женщина в белом платье. Вымощенные булыжником улочки. Соборы. Конфетти. Крики. Хлопки. Мужчина с зелеными ступнями закрывает дверь. Снова разбрызгиватели. Пухлый маленький мальчик бегает за мной и смеется. Напиток в моей руке. Моя голова в унитазе. Лекционные залы. Солнце и зеленая трава. Музыка. Мужчина с зелеными ступнями держит в руке садовый шланг. Смех. Девочка с белоснежными волосами играет на песке. Девочка смеется на качелях. Снова колокола. Лестничные перила, за ними – мужчина с зелеными ступнями, закрывающий за собой дверь. В его руке бутылка. Пиццерия. Мороженое с фруктами и взбитыми сливками. В его руке еще и таблетки. Глаза мужчины встречаются с моими, перед тем как дверь закрывается. Моя рука на дверной ручке. Дверь открывается. Пустая бутылка на полу. Голые ноги с зелеными подошвами. Гроб. Разбрызгиватели. Качели летают взад и вперед. Кто-то напевает ту песню. Длинные светлые волосы закрывают мое лицо, их сжимает моя маленькая ладонь. Фраза, сказанная шепотом… Задыхаясь, я открываю глаза, сердце колотится в груди. Простыня подо мной влажная, все тело покрыто потом. Я на ощупь пытаюсь отыскать в темноте выключатель прикроватной лампы. В глазах у меня стоят слезы, однако я не даю им упасть, дотягиваюсь до мобильного телефона и дрожащими пальцами набираю номер. – Конор? – Мой голос дрожит. Он что-то бессвязно бормочет, не в силах сразу проснуться. – Джойс, сейчас три часа ночи, – ворчит он. – Я знаю, прости. – Что случилось? С тобой все в порядке? – Да, да, со мной все хорошо, просто я… мне приснился сон. Или кошмар привиделся? Множество на мгновение вспыхивающих картинок… разные места, и люди, и вещи, и… – Я заставляю себя замолчать и пытаюсь сосредоточиться. – Prefer et obdura; dolor hic tibi proderit olim? – Что? – нетвердым голосом спрашивает Конор. – То, что я сейчас произнесла, это и есть та фраза на латыни? – Да, звучит похоже, господи, Джойс… – Будь терпелив и крепок; когда-нибудь эта боль окажется тебе полезной, – выпаливаю я. – Вот что это значит. Конор, помолчав, вздыхает: – Хорошо, спасибо. – Кто-то сказал мне это. Может, это было в детстве? Но кто бы мог такое сказать? Нет, это сегодня ночью мне сказали. – Джойс, ты вовсе не должна ничего объяснять. – И, после паузы, говорит более решительно: – Извини, но я хотел бы еще поспать. – Это ты извини. Ложись, конечно. – Может, тебе нужна помощь, Джойс? Хочешь, я кому-нибудь за тебя позвоню или?.. – Нет, я в порядке. Полном. – Слова застревают у меня в горле. – Спокойной ночи. Конор кладет трубку. Одинокая слеза катится по моей щеке, и я смахиваю ее, до того как она достигает подбородка. Не начинай, Джойс. Не смей начинать сейчас. Глава семнадцатая Спускаясь на следующее утро по лестнице, я успеваю увидеть, как папа возвращает мамину фотографию обратно на столик в прихожей. Заслышав мои шаги, он достает из кармана носовой платок и делает вид, что вытирает с нее пыль. – А вот и ты! Наша спящая красавица проснулась. – Да, хотя спускаемая в туалете каждые пятнадцать минут вода чуть ли не всю ночь не давала мне заснуть. – Я целую его в почти облысевшую макушку и иду на кухню. Опять чувствую запах дыма. – Мне очень жаль, что моя простата мешает твоему сну. – Папа внимательно изучает мое лицо. – Что с твоими глазами? – Мой брак приказал долго жить, так что я решила провести ночь в рыданиях, – объясняю я безразличным голосом и, подбоченившись, нюхаю воздух. Он немного смягчается, но все равно не может удержаться от колкости: – Я думал, ты сама этого хотела. – Да, папа, ты абсолютно прав: последние несколько недель у меня были – ну прямо предел мечтаний любой девушки. Папа раскачивается влево-вправо, влево-вправо на пути к кухонному столу, садится на свой залитый солнечными лучами стул, поправляет очки на переносице и продолжает разгадывать судоку. Я безмолвно смотрю на него, обезоруженная его простодушием. Затем втягиваю ноздрями воздух и спрашиваю: – Ты сегодня опять сжег тост? – Он делает вид, что не слышит меня, и продолжает что-то быстро писать. Я проверяю тостер. – Настроен на нужную температуру, не понимаю, почему он продолжает сжигать хлеб. Я заглядывают внутрь. Крошек нет. Проверяю мусорное ведро – никакого выброшенного тоста. Снова нюхаю воздух и тут начинаю прозревать истину. Уголком глаза наблюдаю за папой. Он беспокойно ерзает на стуле. – Ты похожа на эту Флетчер или на патера Брауна, вынюхиваешь что-то. Никакого трупа ты здесь не найдешь, – говорит он, не поднимая глаз от головоломки. – Да, но что-нибудь я найду, правда? Он резко вскидывает голову. Заметно нервничает. Ага. Я прищуриваюсь. – Что это с тобой такое? – с ненатуральным удивлением спрашивает он. Не обращая на него внимания, начинаю метаться по кухне, открывая шкафчики и обыскивая каждый из них.