- Ты видал? – Тютин удивлённо поглядел на брата Тимофея. А тот покачал головой: - То не по-христиански, кичится брат наш своей учёностью, гордится, а гордыня есть грех великий. - Ах вот вы как заговорили?! – усмехнулся Квашнин, но от своего дела не отвлёкся, не повернул к ним головы, а, продолжая что-то вертеть в своём автомате, произнёс: - А сидеть в своё удовольствие целыми днями в библиотеках, почитывать стишки в журналах да попивать кофе, пока иные трудятся и во свете, и во тьме – это не грех праздности? Напомни-ка мне, брат Тимофей. А ты, казак, отвечай: носить рубашки из шёлка по талеру за штуку – то не грех гордыни? Растерянные товарищи его переглядывались в удивлении, а брат Аполлинарий продолжал, усмехаясь: - Так что взяли лопатки в руки, взяли мешочки, и каждый мешочек доверху набиваем песочком. А потом завязываем и укладываем в баркас. И так делаем до тех пор, пока все мешочки с песком не будут сложены на лодку. И вопросами глупыми меня больше не отвлекаем. - Между прочим, - снова заговорил казак, - светлейший князь Александр Васильевич требовал от офицеров, чтобы даже самый нижний чин перед атакой знал свой манёвр и задачу. - Требовал, требовал, - поддакивал Тютину брат Тимофей. – Сие исторический факт. Видимо, авторитет светлейшего князя сыграл свою роль, инженеру Квашнину тут крыть было нечем. Аполлинарий Антонович разогнул спину и, отложив отвёртку, полез в свой сюртук, достал оттуда портсигар, открыл его и жестом предложил товарищам сигары, но те лишь покачали головами, и тогда инженер закурил и только потом начал говорить: - Сегодня, как говорят в театрах, у нас последний прогон. Автомат в принципе готов, долго я и мой помощник с ним мучались, но, кажется, отладили, теперь его надо испытать в деле, да и лодку тоже испытать не помешало бы. - Ну, это понятно. А мешки-то с песком зачем? Для веса, что ли? – спросил Тимофей Сергеевич. - Да, динамита у нас пять тонн, вот и песка возьмём столько же. Мешочки по пятьдесят кэгэ. Накидаем сто штук в лодку – будет пять тонн. Хочу поглядеть, как всё будет работать в деле. Лодка-то по паспорту рассчитана на четыре тонны. Да ещё и автомат двести кило без малого. - Ишь ты, значит, перегруз, – понял Тютин. - И что думаешь, с лишней тонной не потонет? - Нет… По моим расчётам не должна. Но это в идеальных условиях, тем более что вес автомата я компенсирую предельно малым количеством угля и воды. Топлива я возьму по минимуму, нам нужно набрать давления всего на один рывок, на километр хода. А лишнюю тонну лодка должна везти. По идее. Да, и нужно ещё будет сделать несколько замеров скорости лодки в перегруженном состоянии, чтобы точно рассчитать давление в котлах во время начала хода. В общем, сегодня, а может, ещё и завтра будем кататься по реке. - Значит, не о чем беспокоиться? – судя по всему, брат Тимофей немного переживал и хотел услышать успокаивающий ответ. - Покатаемся – посмотрим. Нужно всё проверить в условиях, так сказать, максимально приближенных к боевым, - вслух размышлял Квашнин, выпуская сигарный дым. И продолжал, как будто преподаватель чихал лекцию студентам: - Ведь мы не знаем наверняка, как поведет себя перегруженный баркас на большой скорости. Вот и посмотрим. - А что с ним может случиться? – интересовался Тютин. - Ну, к примеру, его начнёт захлёстывать встречная волна, и тогда всё…, - Аполлинарий Антонович снова взял в руки отвертку, а сигару прикусил зубами. - Что тогда, потонет лодка? – снова спросил Тютин. - Обязательно потонет, начнёт черпать воду, и чем дальше, тем больше, и всё – на дно, - не вынимая сигары из зубов, отвечал инженер. – Так что, братья-монахи, взяли лопатки в ручки и начали насыпать песочек в мешочки, – он ещё раз взглянул на товарищей, усмехнулся и произнёс с явным удовольствием: – Вижу, моим братьям не по нраву такая работка, - он укоризненно покачивал головой, - вижу, отвыкли, отвыкли вы, братья, в этих ленивых европах ручками-то трудиться. Брат Тимофей и брат Емельян переглянулись и, не соизволив отвечать на подобные выпады, принялись за дело, стали насыпать речной песок в мешки, ведь таких мешков им нужно было насыпать и перетащить в лодку очень много. А брат Аполлинарий удовлетворённо глядел на них, попыхивая сигарой, а после снова взялся за отвёртку и принялся крутить что-то в своём автомате. *** Признаться, она давно так никого не ждала, как этого визитёра; даже молодых и сильных мужчин, таких, как коммодор Винтерс, герцогиня ожидала в гости с меньшим нетерпением. Лейба Мусаифф обещался быть к трём часам дня. Ну, конечно, он опоздает минут на пятнадцать, но уже к пятнадцати тридцати она будет держать рубин в своих руках и рассматривать его в увеличительное стекло. Время шло к трём, и стрелки на часах, что стояли на камине, казалось, остановилось. Приходил её супруг, он был одет в прогулочный костюм, что-то говорил ей, но она даже не расслышала его, махнула рукой, слегка сдвинув брови: сэр Невилл, прошу вас, не донимайте меня пустяками. И тот ушёл, а она осталась в своём кабинете ждать гостя. За несколько минут до назначенного времени чёрный крытый однолошадный экипаж остановился у роскошных ворот её дворца. Лакеи тут же выскочили из дома и распахнули створки ворот. Леди Кавендиш услышала шум во дворе, подошла к окну и, чуть отодвинув тяжёлые портьеры, стала смотреть на приехавшую коляску. Она видела, что из неё вылезли два человека. Чёрные сюртуки, чёрные шляпы… Большего ей разглядеть не удалось, от проклятого солнца у неё начали слезиться глаза. Герцогиня поморщилась: когда же уже американка найдёт ей донора?! Она отошла от окна и села на диван в ожидании. И ждать ей пришлось совсем недолго. Уже через пару минут в дверях гостиной появился дворецкий и доложил: - Мистер Мусаифф с партнёром просит принять его. - Зови, - сразу распорядилась хозяйка. Но прежде чем уйти, слуга, как и положено, поинтересовался: - Прикажете подать вино, чай, кофе? Но герцогиня только нетерпеливо поморщилась: ничего не нужно, давай уже зови гостей. И гости вошли. Оба были в суконных, не по погоде – на улице май всё-таки – чёрных сюртуках, манжеты рубах у обоих были несвежи, ботинки, опять же у обоих, стоптаны. Различались эти люди только комплекцией и бородами. У старшего борода была абсолютно седа, а сам он был поплотнее, у младшего была черна, как смоль, и сам он был потоньше. И именно молодой нёс под мышкой коробочку, обитую синим бархатом, величиной с обычную шахматную коробку. Оба, войдя в гостиную, и не подумали снять шляп. Но герцогиню это не смутило – чёрт с ними, пусть сидят в своих шляпах, если им угодно, – она, опираясь на трость, встала и с улыбкой произнесла: - Прошу вас, господа, проходите, - и указала на диван возле небольшого чайного столика. – Прошу вас сюда, присаживайтесь. Тот, что был с седой бородой, подошёл к ней первый, чуть поклонился и, так и не сняв шляпы, произнёс: - Разрешите представиться, мадам, Лейба Мусаифф, глава Гамбургского отделения фирмы «Мусаифф», - он повернулся и, показав на второго гостя, продолжил: - а это мой зять Аарон Гольдсмит. Молодой человек поклонился ей заметно ниже, чем тесть. - Для меня большая честь видеть вас, госпожа герцогиня, - вежливо и едва не заискивающе произнёс Аарон. - Очень приятно, господа, - отвечала им она, излучая радушие, хотя уже видела, что эти двое вовсе не так просты, как хотят показаться, - садитесь, прошу вас. Она и вправду хотела быть с ними радушной, думала, что сможет расположить их к себе, ведь она сразу, едва они вошли, заметила в их аурах насторожённость. А у молодого, у Гольдсмита, к тонам напряжения примешивалась ещё готовность оказывать сопротивление, если понадобится. Он точно пришёл сюда вести напряжённые переговоры. Но не это удивило леди Кавендиш, больше её удивляло то, что у старшего ничего подобного она не замечала. Либо тот не был настроен торговаться, либо, что было бы значительно хуже, мог прятать свою ауру от её «взгляда». А тем временем зять и тесть неловко уселись на диван, и старший, взяв у младшего синюю коробку, сразу перешёл к делу: - Не хотим отнимать у вас время, мадам, хотим сразу показать вам наш товар. С этими словами он раскрыл коробку и протянул её леди Кавендиш, а когда та взяла коробку в руки, стал вертеть головой, осматриваться и говорить: - А нельзя ли убрать шторы? На улице солнце, и вы сможете увидеть, как камни играют. - Нет нужды, - мягко отвечала ему леди Джорджиана, - я всё рассмотрю. Она подошла к своему дивану, над которым как раз стояли два торшера и, усевшись, подкрутила на одном из них специальное колёсико; после этого торшер стал выдавать намного больше света, а герцогиня взяла лупу, лежавшую на диване, и взглянула на камни, что были аккуратно разложены в коробке. Она глядела на камни меньше секунды, а затем оторвала взгляд и уставилась на гостей, и те в её взгляде отчётливо улавливали недоумение, граничащее с уже созревающим раздражением. - Кажется, здесь не все камни, которые я хотела видеть, - ещё сохраняя некоторое дружелюбие в голосе, произнесла герцогиня. - Ах, да…, - заговорил Мусаифф, - забыл вам телеграфировать, но рубин «Александр» мы вчера отдали одному человеку. - Человеку? – в герцогине, сразу за чувством непонимания, начинала закипать злость. – Какому человеку? Какому-то ювелиру? С камнем что-то не так? Камень требует дополнительной огранки? - О, нет, нет, - заверил её Лейба, - с камнем всё прекрасно, он ничего не требует, а человек тот не ювелир, он покупатель, – Лейба смотрел на леди Кавендиш, видел, как меняется её лицо, и абсолютно спокойно, вернее, даже, с показным спокойствием продолжал: – Если он не даст ответа по рубину завтра утром, то мы обязательно привезём его вам. Это заявление очень, очень не понравилось герцогине. И главное, она не могла понять, что всё это значит: камень и вправду кто-то собирается купить, или эти жулики просто набивают цену? Но теперь ей стало понятно их напряжение, они пришли сюда выяснить её реакцию, хотят узнать, можно ли с нею иметь дело, а заодно пришли посмотреть, сколько можно получить с неё денег за рубин, который они называли «Александром». Они наверняка навели про неё справки, мерзавцы прекрасно знали, с кем имеют дело, но всё равно пришли. У леди Джорджианы не осталось сомнений на счёт этих людей: жадные и хитрые. Они играют в эту игру, собираясь взять немалый куш. Ну что ж, она была готова с ними поиграть. И посему она тут же уняла нарастающую в себе ярость и заметила с кротким смирением: - Что ж, буду жалеть, если рубин купят, он мне нравился. После чего взяла лупу и стала рассматривать те камни, что были в коробке. И рассматривала их довольно долго, брала их в руки, смотрела через них на лампу торшера, хотя ни один из этих камней герцогиню и близко не заинтересовал. А когда отдавала коробку ювелирам и когда те уже уходили, произнесла: - Дайте мне знать, если ваш покупатель не купит тот рубин. - Обязательно, - отвечал Лейба Мусаифф с поклоном. А когда двери за ними закрылись, леди Кавендиш улыбнулась: этим пройдохам не удалось скрыть того, что они уходят разочарованными. Скорее всего, они так и не добились того, на что рассчитывали. Теперь герцогиня знала, что никакого другого покупателя нет и что ювелиры приходили сюда, чтобы набить камню цену. И они стали бы это делать, начни она упрекать их или ругаться с ними. В общем, дело с камнем сдвинулось с мёртвой точки. И теперь герцогиня ещё больше хотела заполучить этот рубин. Но пока до него ей было не дотянуться, и она, вздохнув, позвонила в колокольчик и потребовала себе чая. *** Вечером того же дня Зоя, добравшись до дома, тщательно изучила свой район. И он показался ей очень удобным. Судя по всему, из-за того, что район был на краю города, земля тут была не очень дорога, и у кладбища было много частных домиков, а ещё среди новых домов были узкие проходы. В общем, тут легко было оторваться от слежки или если случится погоня. Да и кладбище было очень кстати, там тихо, пустынно и красиво, как раз место, где можно было назначать встречи. Пообедав наваристой куриной похлёбкой с клёцками в той же дешёвой столовой, в которой она вчера ела гороховый суп, Зоя купила дешёвый романчик в мягком переплёте и вернулась домой, где отдохнула немного. А потом уже хотела снова вылезти на крышу и уже при свете дня рассмотреть запасной путь отхода, но в этот момент кто-то постучал в её дверь. Быстро спрятав кинжальчик в рукав и взведя курки на пистолетике, она подошла к двери. - Кто там? - Домоуправляющий Кольберг, - раздался из-за двери зычный голос, в котором угадывались повелительные нотки. – Открывайте дверь, иначе я открою сам, у меня есть ключ! «Ключ? Вот гад какой. Наверное, это тот самый Пауль, о котором говорил домовладелец. Зачем припёрся? Что ему нужно? Сказать, что не одета? Что моюсь? Так он придёт опять. Или ещё вломится. Нет, нужно выяснить всё сейчас, чтобы больше не таскался сюда». Она не была уверена, что этот тип пришёл один, поэтому, взяв в левую руку пистолет и спрятав его за спину, чуть приоткрыла дверь. И выглянула в образовавшуюся щель. Это был крупный и румяный человек в возрасте двадцати пяти-двадцати семи лет. На круглом животе, всем напоказ, от жилетного кармана до пуговицы висела массивная золотая цепочка. Видимо, и часы у него должны были быть из золота. Вид господин Кольберг имел важный, ибо осознавал свою значимость. - А ну-ка, фройляйн, - он весьма бесцеремонно навалился на дверь, и так как Зоя не смогла удержать такого напора, ввалился внутрь. И стал нагло осматриваться. – Так, значит, господин Цомерман впустил вас в эту комнату? - Впустил, – отвечала девушка. Ну а что она ещё могла ответить? А домоуправляющий прохаживался по комнате, поглядывая на развешенную одежду Зои, выглядывая в окно и даже заглядывая под кровать. Потом, видимо, удовлетворившись осмотром, он взглянул на неё: - Значит, вы Гертруда Шнитке. - Да, я показывала паспорт, когда заселялась. - Я знаю, я видел запись в домовой книге. Вас записывал в неё сам господин Цомерман.