- Стол накрывать на три персоны? – поинтересовался слуга. Он явно хотел знать, будет ли приглашён к обеду, кроме герцогини, её супруга сэра Невилла и командира линкора коммодора Винтерса, ещё кто-нибудь, например, леди Рэндольф или консул Грей. - На три, - произнесла герцогиня. – Не забудьте, Джеймс, коммодор пьёт ром, ох уж эти их флотские причуды. - Я буду помнить об этом, миледи. Желаете ли внести какие-то изменения в меню, миледи? - Нет, просто прикажите повару, чтобы ростбиф придержали в духовке чуть больше обычного, коммодор любит среднюю прожарку. - Я распоряжусь, миледи. Когда он ушёл, леди Джорджиана с удовольствием вернулась за свой стол, к большой плоской коробке, к увеличительному стеклу под яркой лампой, к толстому и красочному каталогу. Она подняла крышку коробки, а там, переливаясь всеми цветами радуги и искрясь, лежали «её дети», как она сама их называла, то есть самые красивые драгоценные камни, до которых герцогине удалось добраться. Настоящие дети этой женщины давно умерли, умерли и все её внуки, умерли почти все правнуки и, что было особенно прискорбно, так это то, что среди всех её потомков не нашлось ни одной одарённой женщины. Увы, дар ментала нельзя было передать по наследству, как титул, или векселя банка, или сундук с золотом. К тому же среди её праправнуков уже не было тех, кого она могла, вернее хотела, считать своими близкими. Почти все эти люди, находясь с нею в прямом родстве, вызывали у герцогини лишь головную боль. Они все чего-то от неё хотели, им постоянно было что-то нужно, родственники втягивали её в какие-то ненужные ей дела, приглашали на свадьбы и именины, просили денег, конечно же, «в долг», или утрясти возникшие проблемы, но никаких чувств к ним почтенная леди не испытывала, ну, за исключением одного праправнука, юного очаровашки Дарси Галахера. Но это был как раз тот случай, когда играло роль обаяние юноши, а не родство с ним. Жадные и настырные потомки её больше раздражали, чем вызывали в ней желание что-то сделать для них. Она отгородилась почти от всех родственников и никого к себе не допускала – конечно, кроме упомянутого выше красавчика Дарси и её правнука лорда Кавендиша, с которым она часто виделась по делам партии. И посему у герцогини осталось всего три увлечения. Служение короне, эта её работа была интересна и к тому же сулила много возможностей. Второе её увлечение – это принадлежность к партии вигов, сие пристрастие она заимствовала у своего первого мужа, герцога Девонширского, и так с ним и не рассталась, даже когда похоронила ненасытного супруга. И главной страстью герцогини, ну, если не считать последнего её мужа, к которому, кстати, она стала последнее время охладевать, были камни. Дорогие, роскошные, уникальные камни, о которых могли мечтать только весьма, весьма состоятельные люди этого мира. Венцом её коллекции был красный алмаз, роскошный красный алмаз «Дон Энрике», тут комментировать было нечего. Любой красный алмаз не нуждается в комментариях. Ещё она была хозяйкой пары великолепных сапфиров, без всякого преувеличения достойных короны любого европейского венценосца, и массы других, менее редких, но всё равно великолепных камней. Но вот с чем было не очень хорошо в её коллекции, так это с рубинами. Те три рубина, что она имела, были очень хороши, ни один из них не имел и намёка на коричневый оттенок, все они чистые, все были крупными, все были бирманскими, и любой из них стоил целое состояние, но среди них не было ни одного, который можно было причислить к камням цвета «голубиная кровь». И вот как раз сейчас она нашла один такой камень. Здесь в Гамбурге, находился филиал одной компании, клиенткой которой леди Джорджиана была уже много лет. Но то было в Лондоне. И сейчас, вернее, утром за кофе, она, разглядывая новый атлас-каталог этой компании, на главном развороте увидала тот рубин, который был ей нужен, который она искала много лет. «Рубин «голубиная кровь» четырнадцать карат. Сияние – оттенок синий. Происхождение – Бирма». За огранку можно было не волноваться, огранщики компании «Мусаифф» были одними из лучших в мире. Как и следовало ожидать, ценника под тем камнем не было. Но леди Кавендиш не сомневалась: «Мусаиффы» попросят за этот камень тридцать тысяч фунтов, не меньше, вся их семейка – это паталогически жадное отродье. Эти пройдохи всегда просили максимум за свой товар. Максимум. И очень не любили торговаться; но всё дело было в том, что их товар всегда стоил тех денег, что они просили. Герцогиня в который уже раз за день взяла лупу и стала рассматривать разворот каталога. Но это было бессмысленно, фотография, картинка ничего показать ей больше не могла. Она хотела видеть камень своими глазами и поэтому, не отводя глаз от разворота каталога, нажала кнопку вызова слуги. Но когда тот появился, вместо вопроса: «Что пожелаете, миледи?» он произнёс: - Миледи, мистер Дойл просит его принять. - Дойл? – герцогиня поморщилась от неудовольствия, так как эта дубина Дойл отрывала её от мыслей о прекрасном камне, но тут же и удивилась. Ведь не прошло и получаса, как он ушёл от неё. Наверное, произошло что-то важное, если он вернулся. – Проси его, Джеймс. Видно, Джон стоял прямо за дверью, так как он появился почти сразу после разрешения, вошёл и, едва поклонившись, начал: - Миледи, мы искали воскресшую девку, взяли её след и обнюхали всё, что можно, и след оборвался в районе Яхтафен, - он подошёл к стене, на которой висела карта города, и постучал ногтем в одном месте. – Вот где-то тут. Леди Кавендиш молчала, давая подчинённому высказаться. - Мы провели тут работу с местными, предлагали за информацию о девке десять талеров. Местный полицейский сразу пошёл на сотрудничество и проявил рвение, он прислал утром телеграмму, я как раз зашёл на телеграф проверить, нет ли чего, и вот она, – Дойл прошёл к столу и положил перед своей начальницей на стол кусочек бумаги, на котором было написано: «Докладываю, вчера вечером рыбак Курт Шмидт купил в лавке красное платье, о чём сообщил лавочник Улиманс. Это лавочнику и мне самому показалось очень странным, так как Шмидт давно одинок, и платья покупать ему некому. Участковый Райгер». - Это при том, что у неё не было приличного платья, - продолжал Дойл, видя, что герцогиня закончила чтение телеграммы. – Она ведь сбежала голая, а одежду отобрала у проститутки. - Всё верно, Дойл, - произнесла леди Кавендиш. – И чего же вы ждёте, вы, что, не знаете, что делать? Зачем вы пришли ко мне? - Но вы сказали больше девкой не заниматься, все силы направить на другие направления, вот я и решил уточнить. Мне же приказано заниматься динамитными фирмами. - Вы болван, Дойл, - сказала герцогиня, вздохнув, - впрочем, это не ваша вина. Немедленно, слышите, немедленно найдите леди Рэндольф, пусть возьмёт этого рыбака и выяснит, зачем ему женское платье. А вы продолжайте заниматься динамитом. И поторопитесь, мистер Дойл, поторопитесь. *** Этой ночью в кафе на набережной Зоя всё-таки решила остаться в Гамбурге. Хотя ей после всего пережитого, в том числе и смерти – ну, почти смерти, так как та была, конечно, временная, – очень хотелось отсюда убраться. Но дева всё-таки решила остаться. Зоя прекрасно понимала всю сложность и опасность своего выбора, но девушка просто не могла поступить иначе. Она не могла упустить ту возможность, что ей выпала. Девушка очень хотела рассказать о случившемся братьям, особенно ей хотелось поделиться с братом Тимофеем, тот был очень умный, он сразу разработал бы целый план действий. Но дева знала, что уже не сможет выйти с ним на связь, и любые телеграммы от неё братья, если и получат, что мало вероятно, то примут за ловушку. Мало того, даже если она даст весточку в центр, то и старцы в Серпухове расценят эту весть как провокацию англичан. Все думают – даже не думают, а знают, – что она погибла. Вот если она явится туда сама, живой и здоровой – тогда да, тогда ей поверят, но… Пока она доберётся до родины, пока всё объяснит, пока будут приняты какие-то решения, время, а вместе с ним и возможности, скорее всего, будут упущены. Поэтому, дождавшись утра, она первым делом, даже раньше завтрака, посетила обувной магазинчик, который открылся, слава Богу, в семь часов утра. Бродить по городу ночью, сидеть на лавочках до рассвета – дело не очень приятное, тем более если у тебя нет хороших башмачков. И она себе купила башмачки, удобненькие и непритязательные. Как раз под её платье. Зоя, немного поразмышляв, решила, что те роскошные наряды, что она носила раньше, теперь ей не подходят: во-первых, ей не нужно привлекать к себе внимания, во-вторых, у неё осталось не так много денег, как ей бы хотелось. А деньги могли бы потребоваться. Поэтому и платье, и башмачки теперь она будет носить неброские. Именно такие, какие сейчас были на ней. В магазине обуви не было чулок, и ей пришлось искать галантерею, и когда она её нашла, пришлось перед дверями прождать ещё полчаса, пока магазин откроется. Магазин был большой, так что в нём было из чего выбрать. И она стала выбирать: две пары чулок, резинки для них, пару панталон, ещё одну нижнюю юбку, нижнюю рубашку, лёгкий приличный корсет, жакетик – вдруг похолодает, – перчатки, гребни и щётки для волос, мыло, пудру, помаду, румяна, зубной порошок и щётку для зубов, духи… О… Ей столько всего нужно было купить, и на всё это нужны были деньги, деньги, деньги. А ещё один саквояж, так как в её это всё влезть не могло. Ведь Зоя не выбросила те вещи, которые позаимствовала у проститутки. Конечно, она могла всё необходимое, и причём наилучшего качества, взять на своей прошлой квартире, что находилась на Гамбургер-штрассе, но туда она, естественно, идти не собиралась. Это было смерти подобно, к тому же возвращение на старую, «проваленную» квартиру за вещами могло говорить только о её профнепригодности. Поэтому дева покупала всё, что может понадобиться юной женщине, в этом сравнительно недорогом магазине, и вышла из него уже с двумя саквояжами. Шляпка. Вот с ней было всё непросто, в магазинчике, который она нашла, все приличные шляпки к её платью не подходили. Да и ценники на все приличные модели были немилосердные. Впрочем, шляпка ей была нужна, и она выбрала себе одну серенькую, с очаровательными бумажными цветочками, наверное, из-за них шляпка была недешёвой и не очень подходящей к её наряду, но зато она укрывала лицо, и у неё была вуалька, так что пришлось брать её. К тому же, хоть она и радикально не подходила к платью, девушке она понравилась. Это всё и решило. Пришло время завтрака; ночной штрудель давно не давал девушке сил для переноски двух саквояжей с добром, поэтому на углу одной из улиц она остановилась у тачки уличного торговца и купила себе ещё тёплый брецель, белую колбаску, при ней выловленную из кипятка. Торговец завернул ей колбаску в серую бумагу, а сверху помазал сладкой горчицей. Она хотела пройти дальше и найти себе уголок потише, но не смогла, уж очень аппетитно выглядела белая колбаска, и к тому же тут у маленького, на пять столиков, переполненного кафе прямо на улице стояли мужчины в простых фуражках и рабочих блузах, они пили кофе с густыми сливками и сахаром. А в витрине кафе красовалась надпись: «Один шиллинг – кофе, сливки, сахар: пей, пока не напьёшься». Цена была вполне приемлемой. Дева отдала доброй фрау монету, а та в большую чашку налила ей чудесного напитка: «сливки и сахар клади сама, допьёшь – ещё подходи». Зоя с полной до краёв чашкой отошла в сторону и прямо здесь, на улице, стала пить и есть. Прямо на улице, стоя и не особо стесняясь взглядов посторонних, ела и пила точно так, как это делали другие люди, те люди, что шли на работу и остановились позавтракать. Одна. Именно здесь и именно сейчас, среди этих людей, Зоя поняла, что осталась в этом большом городе одна. И всё её имущество стоит у её ног в двух небольших саквояжах. И все её деньги тут же. И дальше ей придётся работать самой, без верных братьев и сестёр, без помощи, без связи, без умных советов старших, без подстраховки. То, что всё будет непросто, если не сказать сложно… Об этом дева начала думать ещё ночью, доедая штрудель, но одно дело думать, а другое – отчётливо понять, что это сложное уже наступает. «Ничего, ничего…, - доедая вкусную колбаску, Зоя сама себя успокаивала, - просто нужно быть осторожной и внимательной. И, как говорит брат Тимофей: думать как минимум на ход вперёд». Так что морально она была готова и в одиночку продолжить борьбу, тем более что она не надеялась, что сможет всё-таки установить связь со своими, даже если это придётся делать через центр, через Серпухов. А если не будет связи? Ну… ничего. Ведь большую часть её жизни девушку готовили, в том числе, и к автономной работе в опасном окружении. К тому же у неё уже был план, первым пунктом которого значилось жильё. Тихое, скромное, незаметное и безопасное убежище. И она уже прикидывала, где можно найти такое. Она допила кофе и вернула чашку доброй женщине, недоеденную половинку брецеля спрятала в саквояж. И, сказав себе тихо: «И один в поле воин, если по-русски скроен», взяла свои саквояжи и пошла на восток. Именно там, подальше от реки и дорогостоящей земли, можно было найти недорогое жильё. Глава 25 Коммодор Генри Винтерс Третий, которого муж герцогини сэр Невилл запросто именовал стариной Гарри, прибыл как раз к обеду. Это был человек ещё нестарый, но благодаря свой прекрасной родословной уже занимавший высокий чин и место на капитанском мостике лучшего корабля Британии. Коммодор Винтерс был неглуп и прекрасно понимал, что лучше сидеть в адмиралтействе, чем таскаться по морям, и поэтому очень рассчитывал, что герцогиня поможет ему выхлопотать внеочередное повышение и полагающиеся к нему адмиральские погоны. И как было ему не помочь, если он был галантен и остроумен. Леди Кавендиш уже кое-что сделала, чтобы содействовать в продвижении этому толковому офицеру, так как ей давно был нужен свой человек в адмиралтействе. Люди, которых она там знала, либо состарились, либо перестали влиять на принимаемые адмиралтейством решения. Нужна была молодая кровь, и старина Гарри удачно подходил для этой роли. - О! Друг мой! Я рад вас видеть! – воскликнул сэр Невилл, увидав входящего в обеденную залу коммодора. Он тут же поглядел на свою супругу и добавил: – Дорогая, ваш сюрприз удался. Это было очень мило. Сэр Генри снял свою форменную фуражку и пошёл навстречу к сэру Нэвиллу, протягивая приятелю руку для рукопожатия; потом он поспешил к герцогине и поцеловав той руку, произнёс: - Леди Джорджиана, вы спасли меня от смерти; вчера в кают-компании эти болваны весь обед обсуждали смену ходового подшипника и работу элеватора подачи снарядов. Ещё один такой обед – и я был бы вынужден застрелиться от скуки. - Не спешите стреляться, дорогой Генри, потерпите немного, – отвечала ему герцогиня. – Возможно, к концу этого года ваше положение изменится. Я уже писала о вас лорду-адмиралу. - О, я вам очень признателен, герцогиня, - коммодор снова поцеловал её руку. Он бы ещё больше нравился леди Кавендиш, если бы в нём неожиданно не открылась страсть к разрушительным увеселениям, в которые втягивал офицера её муж. Коммодор и сэр Невилл быстро нашли общий язык и уже дважды устраивали мужские пирушки. После одной из них, на которой, кстати, присутствовал и британский консул в Гамбурге Сидней Чевинг, эти господа устроили веселье. Они, собравшись на пикник, закупились провизией, но начали употреблять джин ещё задолго до того, как добрались до места, и как-то само собой так вышло, что джентльмены, абсолютно невинно, начали кидать из своего электрического экипажа колбаски и куски сыра, хлеба и фрукты в прогуливающихся бюргеров, считая это… забавным. Они смеялись, видя, как колбасы сбивали дамам шляпки или попадали в лица мужчинам. Это было смешно, и когда им кто-то погрозил кулаком, весёлые англичане развернули экипаж, чтобы проучить мерзавца; они догнали того самого человека и втроём просто избили дурака, применяя для этого трости. После появился полицейский и потребовал от джентльменов пройти с ним, но те посчитали, что это ниже чести британца, и сэр Невилл, используя знания в боксе, весьма ловко выбил полицейскому два передних зуба, после чего экипаж джентльменов покинул место происшествия. Случись такое в Лондоне, никто бы и внимания на то не обратил – мало ли зубов джентльмены выбивают у всякой черни, молодые джентльмены взяли за моду на лондонцах отрабатывать навыки, получаемые в спортивных клубах, – но здесь это, казалось бы, рядовое событие имело неприятный резонанс. И ей, именно ей, леди Кавендиш, а не этому болвану консулу приходилось прилагать усилия, чтобы этот инцидент исчерпать. И обошлось ей это в пару неприятных визитов и десять гиней. Ну, деньги-то на то и существуют, чтобы упрощать аристократам их нелёгкое бытие, но ей пришлось тратить своё время и, что было особенно неприятно, приносить свои извинения всякому сброду типа мэра города и начальника полиции. Можно было бы этого и не делать, но она нуждалась в этих людях, и если бы герцогиня пренебрегла ими, они могли бы на неё обидеться. Разве на островах такое было возможно? Там и в колониях чернь знала своё место. А здесь, на континенте, людишки были абсолютно, абсолютно нецивилизованны. После всего этого скандала консул Сидней Чевинг получил выговор от своего руководства и как-то поостыл, уже три недели не появлялся в гостях у сэра Невилла, а вот коммодор и супруг герцогини, напротив, встречались часто, ходили в местные варьете и оперетты, ночами пропадали где-то, скорее всего, в обществе актрис, танцовщиц и других непотребных дам, и в их общении появились нотки этой мерзкой мужской приятельской фамильярности. В общем, вели себя как мальчишки, а не как джентльмены, что облечены не только высоким положением, но и высокой ответственностью. - Прошу вас, дорогой Генри, не питайте больших надежд на сегодняшний обед, никаких изысков не будет: трюфельный суп, ростбиф, пудинг с малиной – простая еда простых людей, – говорила леди Кавендиш, приглашая гостя к столу. – Из хорошего у нас сегодня только вина. - Ваша компания, герцогиня, и есть изыск, весь ваш дом – изыск и изящество, - отвечал ей офицер. И тут же, весело поглядывая на сэра Невилла, продолжил: – Только ваш супруг, с его деревенским видом и выговором йоркширского извозчика, немного портит общее впечатление. Все засмеялись, а после сэр Невилл с притворной обидой произнёс: - Надеюсь, Генри, ты будешь на борту своего корыта, когда русские фанатики приведут в действие их адскую машину. Все опять посмеялись, рассаживаясь за стол, а леди Кавендиш произнесла: - Дорогой супруг, я не допущу этого. Уверяю вас, Генри, я приложу все усилия, чтобы этого не случилось. У меня на вас большие планы. - Рад это слышать, герцогиня. И лакеи стали подавать господам обед. *** Обед прошёл в непринуждённой обстановке. Коммодор был остроумен и знал массу историй о своих офицерах и их жёнах. И господа весело провели время. Сэр Генри был истинно светским человеком, в присутствии которого было легко. А когда обед закончился и мужчины уже хотели отправиться в курительную комнату, леди Кавендиш остановила коммодора: - Невилл, дорогой мой, идите, а Генри присоединится к вам через несколько минут. - Ах, опять эти ваши дела, - скорчил капризную гримасу сэр Невилл. - Невилл, всего пару минут, - заверила мужа герцогиня. – И я отпущу вашего друга. - Ну хорошо, - согласился сэр Невилл и вышел. А леди Джорджиана сразу сменила тон, с тона радушной хозяйки она перешла на тон холодной руководительницы: - Сэр Генри, помните, мы с вами говорили о патрульных ботах, что будут патрулировать акваторию вокруг линкора. - Да, помню, я подготовил экипажи, - отвечал коммодор. – Полагаете, пришло время начинать патрулирование? - Кажется, – с некоторым сомнением произнесла герцогиня. – Мои…, - она сделала паузу, в которую вложила и горечь, и презрение, и ещё какие-то негативные эмоции, - мои подчинённые допустили непростительную ошибку, за которую отвечать придётся, естественно, мне… Некомпетентность и бестолковость этих людей привела к тому, что мы не смогли вовремя раскрыть сеть русских. А те, судя по всему, настроены весьма решительно. И предпримут попытку взорвать линкор. - Я усилю охрану пирсов и сегодня же в ночь приступлю к патрулированию акватории. - Обязательно сделайте это. Не пренебрегайте ничем. Это русское отродье очень упрямо и изобретательно, – произнесла леди Джорджиана. – Нам с вами нужно быть во всеоружии. - Я распорядился поставить ещё два прожектора вокруг доков, - продолжал коммодор; он встал и подошёл к креслу герцогини. - А ещё послезавтра с острова придёт фрегат-курьер, на нём мне привезут два трёхдюймовых орудия с неограниченным углом подъёма ствола. Я поставлю их с двух сторон от моего судна. - Что это за орудия? – уточнила герцогиня. - Эти орудия могут вести огонь шрапнелью по летающим целям. - Вот как? - Да, я предположил, что взрывчатку на линкор могут сбросить с аэростата или с дирижабля, - соврал сэр Генри. Предположил это не он, а один из младших чинов корабля; эту мысль он передал своему начальнику мичману Гивсу, а тот в свою очередь выдал её за собственную. Но коммодор Винтерс имел полное право выдавать её за свою, так как он на судне был самым чистокровным аристократом, а значит, вполне обоснованно полагал, что всё на корабле, что не принадлежало короне, принадлежало ему. Посему мысль эта, конечно, была его. - Прекрасная мысль, сэр Генри, - произнесла герцогиня. Она была искушена в подобных делах, но даже ей не пришло в голову, что корабль можно атаковать с воздуха. «Он и вправду неглуп. А значит, и карьеру сделает быстро, ему нужно только немного помочь». - Прекрасная мысль, Генри, - леди Кавендиш подняла на него глаза и, не удержавшись, похлопала коммодора по руке. – Я уверена, что нам удастся отрубить русской змее голову и что наш флагман снова будет бороздить серые воды Балтики назло русскому царю. А сэр Генри неожиданно поймал пальцы герцогини и удержал их в своей руке. - Ни секунды не сомневаюсь, мадам, что у нас всё получится, - после он с очаровательной улыбкой склонился и поцеловал её пальцы; и целовал их несколько дольше времени, отведённого приличиями.