Одна из горничных хотела ещё раз провести по её распущенным волосам щёткой, но леди Кавендиш убрала от себя её руку и встала. Эта старая женщина совсем не волновалась. Это не на операцию приглашал её доктор. Это был всего-навсего обмер. Он сегодня собирался только обмерить герцогиню и уже потом приступить к раскройке донорской кожи. Затем следовали ещё какие-то манипуляции, о которых она имела весьма смутные представления, и только после этого, через два дня, её уложат на операционный стол, усыпят и натянут на её тело новую, эластичную кожу без единого старческого пятна. Которая, если хорошо приживётся, прослужит ей пять, шесть или даже семь лет. И только после этого на ней снова появятся морщины, на висках станет пробиваться седина, а на щеках и шее проявятся отвратительные коричневые признаки дряхлости. Она в сопровождении двух крепких проверенных лакеев прошла в крыло дворца, в котором располагалась лаборатория Мюррея. Там у двери, её уже ждал один из прислужников доктора. Мелкое, едва ли в полтора метра ростом существо с явными признаками обезьяньих генов на заросшей физиономии, он молча поклонился герцогине, распахнул перед ней дверь и побежал впереди, указывая путь, который она и так прекрасно знала. Вскоре леди Кавендиш зашла в главную, белую и отлично освещённую лабораторию Мюррея, в которой её встретили сам доктор и шесть его разнообразных, если не сказать странных, помощников. - Миледи, - доктор жестом пригласил её пройти к специальному ложу. – Прошу вас. Оставив за дверью своих лакеев, она прошла к ложу и, не дожидаясь предложения, скинула с себя рубаху. Осталась абсолютно обнажённой. Женщина ничуть не смущалась присутствующих. Тем более, что Мюррей был здесь единственным мужчиной. - Кто это? – герцогиня случайно бросила взгляд на одно из странных существ. У того были удивительно длинные пальцы и огромные глаза. - Это Мунки, – отвечал ей доктор. - Он странный, - продолжала разглядывать существо леди Кавендиш. - Его специализация – мелкие детали, – пояснял Мюррей. – Он будет сшивать места вокруг ногтей… веки, промежности и прочее. - Это хорошо, я надеюсь, ногти у меня не будут приживаться так долго и болезненно, как это было в прошлый раз, – вспомнила леди Джорджиана. - Я создал ему глаза именно для тонких работ, надеюсь, что процесс приживления новых тканей пройдёт более гладко. - И там сзади тоже! Пусть он отнесётся к этому внимательно, в прошлый раз меня донимал зуд… Донимал длительное время, у меня там было раздражение, и я не могла во время близости повернуться к мужчине спиной. - Я помню об этом. Мунки сошьёт вашу прямую кишку с кожей лучше, чем я, - заверил её доктор. - Прошу вас лечь на левый бок, герцогиня. Властная, привыкшая повелевать женщина безропотно повиновалась своему врачу. А тот, взяв блокнот и карандаш, начал говорить: - Левая стопа, левая голень… Тут же Сунак стал прикладывать к стопе и к голени герцогини мерную ленту с дюймовой шкалой. Он прикладывал и сообщал: - Левая ступня – девять дюймов без отступления. - Усечение лишней кожи донора…, - доктор задумался, - по дюйму с каждой стороны. - Да, наверное, по дюйму, - согласился с ним Сунак. - Пальцы? – спросил Мюррей. – Что будем делать с ними? - С пальцами проблем не будет, Мунки подгонит их по ходу операции, всяко по коже донора у нас будет большой запас, - скрипел в ответ начальнику помощник. - Доктор, - произнесла герцогиня, не поворачивая к нему головы. - Да, миледи. - Я не хочу, чтобы у меня был слишком жирный лобок, – произнесла она. И сразу поняла по его многозначительному молчанию, что это её пожелание не по душе Мюррею. - Доктор, вы слышите меня? – настояла она, всё ещё не шевелясь. - Да, миледи, слышу, - отвечал врач. Конечно, ему это не нравилось. Операция по пересадке кожи – очень долгая из-за множества мелкой и кропотливой работы, и лишние задания ему были не нужны. Он должен был пришить молодую кожу к не очень молодому телу, при том что тело в любой момент под наркозом могло забарахлить. И чем дольше длилась эта операция, тем выше был шанс сбоев в сердечно-сосудистой системе. - Миледи, - наконец начал он, так как надо было ей отвечать, - в науке слово «слишком» не имеет выраженных значений. Ведь у каждого свои «слишком». - Доктор, - продолжала герцогиня, чуть раздражаясь, - не будьте идиотом. Хватит этой вашей казуистики. Девка с фермы крупновата на мой вкус, у неё много лишнего сала, и я не хочу, чтобы у меня был пухлый лобок. Да и живот я хочу умеренный, без лишнего жира. - Я понял вас, миледи, - ответил Мюррей. Меньше всего ему сейчас хотелось с нею спорить. – Я сделаю всё, как вы хотите. Глава 16-30 Квашнин снова смотрел через заклеенное газетой окно, приставляя свой цейсовский бинокль к дырам в бумаге; теперь он не только высматривал появлявшихся из проходной верфей господ, но и поглядывал на одну коляску, на козлах которой восседал долговязый кучер с видными бакенбардами. То был недосмотр самого резидента. Брат Тимофей не проконтролировал это дело, и посему этот кучер не очень походил на других извозчиков, хотя подобрал себе такую же одежду, что носят местные. Бакенбарды… Тут их носили лишь извозчики-старики. Молодые люди этой профессии предпочитали залихватские кручёные усы. Да и коляску он выбрал подороже, чем у других, с хорошим диваном, с очень качественными рессорами. В общем, этот извозчик, хоть и не кардинально, но отличался от остальных. И не мог он не отличаться, ведь на козлах экипажа сидел не какой-нибудь «хамбургер», обладатель характерного нижнегерманского диалекта, а настоящий донской казак по фамилии Тютин, дорогой приятель инженера Квашнина. И сидел он там не напрасно, а по распоряжению великосхимного, сторожил лейтенантика-наркомана Беннета. И не нравилось всё это инженеру, ой не нравилось, не та была казаку уготована роль, ну какой из него шпик? Ему бы револьвер, шашку, ему бы кулаки на ком-нибудь пробовать, а тут сидит покорно и ждёт бледного англичашку. А когда тот появится, как он остальных извозчиков опередит? Ведь у них тут очередь. А если ведьма прикатит? Она тут каждый день ошивается. Каждый божий день появляется у проходных. Вынюхивает, выглядывает всё вокруг своими погаными глазами. Может остановить и на Тютине пристальный взгляд, может заинтересоваться. И то, что здесь поблизости где-то находится сам Елецкий, мало успокаивало брата Аполлинария. Конечно, брат Тимофей придёт казачку на помощь и, если надо будет, поддержит того и кинжалом, и револьвером, но всё равно риск был велик. «Вот сдался же великосхимному этот любитель опиума!». Инженер всё смотрит и смотрит на улицу: не едет ли паровой экипаж новой ведьмы, что отвечает за периметр верфи. И не замечает, как из ворот проходной выходит какой-то господин средних лет в приличном платье. Зато брат Вадим не спит, видит вышедшего. - Кажется, офицер! Квашнин тут же переводит бинокль на ворота и сразу находит цель. - Да, но этот у нас уже есть! - Точно есть? – переспрашивает Варганов, не отрывая глаза от видоискателя камеры. - Есть, есть, - убеждает его инженер. – Я его снимал, он просто в другом сюртуке был. - Ладно, тогда отбой, - он снова садится к окну и берёт в руки газету, а потом, словно вспомнив, спрашивает: – Брат Аполлинарий, а сколько мы всего снимков сделали? Квашнин отрывается от бинокля и прикидывает: - Шестнадцать, девять… И сегодня девять. - Итого тридцать четыре. Значит, больше половины морд с «утюга» у нас уже имеется. - Да, где-то так, - отвечает инженер и снова подносит к глазам бинокль. Хорошая коляска с гнедым меринком стоит у забора верфей, а его приятель Тютин так и сидит на козлах, кажется, полез за табачком, будет нюхать. Эх, выдаст он себя, выдаст. Не нюхают немцы табака; вернее, нюхают, но в основном бабы. Но инженер гонит от себя плохие мысли и старается сконцентрироваться на деле, то есть ждать и вычислять офицеров с линкора. Ждать, вычислять и фотографировать. *** Дева так волновалась, что иной раз ей приходилось переводить дух, хотя она и никуда не бежала. Ей нужно было что-то новое. И посему Зоя, забыв про экономию, пошла и купила себе новое платье синего атласа с черным кружевом по вороту и манжетам. Платье идеально подходило к стилю «таинственная незнакомка», под подолом его, на бедре, прекрасно прятался пистолетик, а кинжальчик был почти незаметен в его левом рукаве. К платью пришлось купить новую шляпку с вуалью. Ну и всё остальное: чулки, лёгкие и изящные летние башмачки из чёрной парусины на небольшом каблучке, корсет на резинках, ну и бельё, разумеется. После покупок, примерок и хорошего обеда она, немного успокоившись, вернулась домой, и стала проверять оружие. Готовиться. Она сидела, смазывая свой стилет, а у самой из головы не шли мысли. А мысли были одни и те же. И было их две: «Неужели старик придёт?». И «А может, это ловушка?». Тем не менее, она привела своё оружие в порядок. Ловушка. Зоя очень серьёзно подошла к этому вопросу и минимизировала шансы ведьм захватить её на этой встрече. Генрих. Ну, с господином Ройке всё было несколько иначе. Получалось так: если вдруг эта встреча – ловушка… у молодого человека почти не было шансов уйти. Да, она шла на риск, но всё её дело было риском, и если Зоя не рисковала собой, то риску подвергался кто-то… кто-то другой. Она понимала это и успокаивала себя: ничего, ничего, если всё пойдёт по её плану, этот немец будет вознаграждён. Он не просто так рискует. Но сейчас, из-за приближающейся важной минуты, планы и мысли о «вознаграждении» господина Ройке не вызвали у неё обычных приятных волнений; в данную минуту сердце девушки замирало от других мыслей. Ведь до важной встречи оставалось три часа. Нужно было начинать собираться. И Зоя, набрав таз воды, начала мыться. Мылась, а сама продумывала текст телеграммы, которую она собралась отослать в Зальцбург. Да, никто из центра на её телеграммы так и не ответил. Там, в Серпухове, думали, что это игра «Сервиса», англичане пробивают канал связи Ордена. А может, святые отцы думали, что девушка работает под контролем. В общем, они промолчали, но вот она молчать не собиралась. Зоя уже почти знала, какое послание отправит в Обитель. Вскоре дева была готова, и прежде чем выйти из дома, остановилась перед зеркалом. Оценила себя быстро и решила: выглядит она безукоризненно. Ну, разве что лёгкий летний зонтик был слишком светлым и легкомысленным для синего платья, но это было простительно: май, жара… Тем более что оставить его дома девушка не могла, так как в ручке зонта она хранила своё самое страшное оружие. Дева оправила платье, хотя в том не было никакой нужды, надела перчатки и вышла из квартиры. Она шла на самое главное дело в своей жизни. Чтобы не тратить время понапрасну, девушка поймала извозчика и доехала до площади Клострерштерн; и там, выпорхнув из коляски и закрыв лицо вуалью, зашла в телеграф номер шестьдесят шесть. Дождавшись своей очереди, дала телеграмму в Зальцбург. И в телеграмме той было: «Дорогая тётушка, желаю вам здравия на многие годы. Пишу вам снова. Живу я всё там же, и всё у меня хорошо, вот только братцев своих я совсем не вижу, и потому всё больше бываю одна; правда, последнее время появился у меня друг. Он мне во многом помогает, так как человек он чистейшей души. И сегодня, коли даст Бог, свершу с ним важное дело. И если то дело выйдет, сообщу вам на этот же адрес – или дайте мне другой. Думаю, дело сие сильно вас порадует. Любящая вас всем сердцем, ваша Марта Шульц». «Ну на сей-то раз они должны мне поверить», - думала дева, оплачивая телеграмму. Тем более, что она вставила в этот текст все кодовые слова, которые вспомнила и могла знать только она. Например, оборот «чистейшая душа» был её личным паролем, который она в первую телеграмму в центр, по недомыслию девичьему, не вставила. Выйдя из телеграфа, девушка быстро пошла по улице, всё время ища глазами свободный экипаж, и как только нашла, то поехала на набережную Гольдбекуфер. Там, у моста, была лодочная станция для прогулочных лодок и катеров. На станции её уже ждал быстроходный паровой катер, весь в начищенной бронзе и свежеокрашенный. Капитан Зейдлиц, приятный дядечка в капитанской фуражке, с голландской бородой и с трубкой в зубах, был рад такой очаровательной и юной пассажирке, и ещё был рад той сумме, которую фройляйн заплатила ему за прогулку, и поэтому старался угодить любой прихоти юной особы. - Прошу вас, фройляйн, - он подал ей руку, проводил под навес, что закрывал нос катера от солнца, и усадил в удобное кресло. – Сегодня отличный день для прогулок по воде. - Вы сможете катать меня там, где я захочу? - Конечно, фройляйн, только скажите, куда вы хотите. Озёра, каналы нашего прекрасного города, сама Эльба… Если у вас появится желание, мы сможем спуститься к морю, у вас всё оплачено. - А ещё…, - она сделала паузу, - я хочу взять с собой двух друзей. - Прекрасная мысль, фройляйн. Очаровательная молодая женщина не должна быть одинокой, тем более в прогулке по реке. - Прекрасно, - Зоя откинула вуаль, чтобы не походить на чью-то любовницу, которая непременно пытается скрыть своё лицо. – Тогда поехали. Или нужно говорить «поплыли»? - У моряков принято говорить пошли, – улыбнулся ей Зейдлиц. И прежде чем уйти на корму к штурвалу, спросил: - А где мы должны забрать ваших друзей, фройляйн? - О, это не сейчас, это к двум часам дня, я вам скажу, где, а пока есть время, просто давайте прокатимся по реке. - Желаете поплыть к озеру? – уточнил капитан. - Нет, давайте прокатимся вверх по реке, я плохо знаю этот район, хочу на него взглянуть.