– Анклав вижу, – сказал Телониус, – точнее сказать, видел, когда двигался к вам. Что с ним делать? Поймать? – Или пометить маячком, – сказала Ариадна. Телониус подивился ее хладнокровию. Ведь находятся они даже не в более худшем, а в безвыходном положении. Корабль разрушен, а погружение в бездну продолжается. Скоро гравитация и давление покончат с ними. – Я постараюсь отыскать Корнелия, он где-то поблизости… – Ариадна… – произнес Телониус. – Вы видите в нем смысл? 5. Янус Смысл Телониус увидел тогда, когда вечный сумрак атмосферы Юпитера вдруг высветился несколькими плотными потоками, выискивающими среди обломков тех, кто подали сигнал о спасении. Ариадна невозможным чудом отыскала в хаосе обломков «Тахмасиба» облитого зеркальным демпфер-скафом Корнелия, однако признаков осмысленной жизни у него не было. Он обхватывал себя за предплечья руками, их было не расцепить. Комиссар дрейфовал в позе эмбриона, а демпфер-скаф принял шарообразную форму, сделав Корнелия похожим на икринку. Системы дистанционного мониторинга считывали редкие удары сердца и еще более редкие вдохи и выдохи. Корнелий, судя по всему, пребывал в коме, возможно, в результате травмы. Или сработала система самого демпфер-скафа, решившая, что в столь экстремальных условиях ограниченности ресурсов жизнеобеспечения пострадавшего необходимо ввести в стадию принудительной гибернации и перейти в режим ожидания помощи. Если так, то возвращение Корнелия на борт корабля включит механизм реанимации. Единственное, что могли сделать Ариадна и Телониус, – вытянуть из своих демпфер-скафов страховочные нити и сцепить ими себя и Корнелия. И спасательному боту класса «тритон», приспособленному к глубоким ныркам в атмосферу Юпитера, будет легче искать выживших и перемещать их на борт. Телониус опасался, что погружение в атмосферу планеты-гиганта достигло предела. Спасательный бот не сможет донырнуть туда без ущерба корабельным системам, и тогда управляющий контур даст команду возвращаться на безопасную орбиту. Им же предстоит и дальше погружаться в застывшую распахнутым зевом воронку на месте червоточины, упавшей в атмосферную бездну. И в этой бездне нечто происходило, чувствовал Телониус, – весьма грозное и масштабное, под стать планете-гиганту, но что именно – даже и не пытался вообразить. Еще ощущалось, что стремительно утекает отпущенное им время. Если вскоре спасательный корабль не донырнет до них, больше ничего не будет иметь смысла. Вопреки мрачным предчувствиям «тритон» погрузился на нужную глубину. Когда его прожектора высветили останки «Тахмасиба», Ариадна сказала: – С нами бот. Телониус, теперь необходимо погрузить анклав на корабль. Свободное падение создавало иллюзию невесомости. Инерционная масса, конечно же, никуда не исчезла. Поэтому затолкать анклав в грузовой отсек бота – задача не из простых. Неизвестно – справились бы они с ней, но бот выпустил транспортировочные фалы и опутал бронзовый шар зеркальными полотнищами. Прежде чем закрыть шлюз, Телониус еще раз посмотрел в бездну и ощутил, как некто столь же внимательно и недобро смотрит из бездны на него. Перепонка люка чмокнула, отрезав от пристального взгляда. Телониус постоял еще немного, ожидая, пока демпфер-скаф приспособится к остаточному гравитационному полю внутри корабля. Гравикомпенсаторы работали на полную мощность, поглощая большую часть энергии реакторов. Так что если надо вынырнуть из атмосферы гиганта, их придется отключить, перебросив всю энергетическую мощь на движители. – Нужно посмотреть, что с Корнелием, – сказала Ариадна. Телониус, имеющий на сей счет другое мнение – сначала выкарабкаться из гравитационной ямы, а затем остальное, промолчал. Ариадна права – следовало убедиться, в каком состоянии Корнелий и позволяет ли оно «тритону» набрать максимально допустимое ускорение ухода. – Перенесем его в медицинский отсек. Телониус, неуклюже двигаясь в демпфер-скафе, изменившем конфигурацию на ту, которая, по мнению зеркальной субстанции, наилучшим образом помогала перемещаться по коридорам и отсекам, подхватил Корнелия под руки, Ариадна взяла его за ноги, и они неловко двинулись, стараясь приноровиться друг к другу. Дверь в нужный отсек распахнулась, и они ввалились внутрь, чуть не уронив Корнелия на поёлы. Висящий под потолком киберхирург, похожий то ли на октопуса, то ли на арахнида, хищно выбросил не то щупальца, не то гибкие лапы, подхватил комиссара и водрузил на операционный стол. Телониус с облегчением выпрямился, огляделся в поисках седалищ, но таковых в медотсеке не оказалось, зато из пола выехала полупрозрачная панель. В пазах находились разнообразные пиляще-режущие инструменты, предназначенные для высвобождения тела от оков скафандров, одежды и прочих искусственных субстанций. Поскольку в условиях космических катастроф все подобные субстанции, чаще всего, накрепко прикипали к живой плоти, то их приходилось осторожно срезать, максимально оберегая живую плоть для будущих регенерационных процедур. 6. Комиссар – Время есть, – сказала Ариадна, предупреждая слова Телониуса. – Хочу убедиться, что с Корнелием… Что с ним именно то, что мне кажется. Демпфер-скаф комиссара вновь обрел очертания его фигуры. Только лицо нельзя различить в мешанине складок, будто тот, кто внутри, еще не решил – какую маску выбрать на этот раз. Телониусу показалось, что он различает не Корнелия, а других – Нить, Пасифию, Червоточина и даже саму Ариадну, хотя она и находилась рядом с ним во плоти. Чужие лица калейдоскопом скользили по лицевой поверхности демпфер-скафа, пока киберхирург не вонзил в область сердца Корнелия деактиватор. Серебристые остатки жидкого зеркала демпфер-скафа втянули раструбы утилизаторов. Они, как улитки, ползали по телу комиссара, оставляя липкие следы лечебного коллоида. Впрочем, одно место огибали – на животе обнаружилась рваная рана, подсохшая корка подрагивала, из разрывов на ее поверхности сочилось нечто беловатое. Телониус не был силен во врачевании, но ему показалось, что Корнелий, как ни печально, более не пловец, и чем быстрее вернется в Океан Манеева, тем менее мучительно для него. Ариадна охнула, прижала руки к груди, сделала шаг к телу, но киберхирург простер к ней одно из щупалец, преграждая путь. Над Корнелием вздулся пузырь операционной, воздух в нем затуманился от впрыскиваемых антисептиков и обезболивающих. Кровожадный паук приступил к священнодействию – хирургическому вмешательству в процесс умирания смертельно раненного. – Пойдемте, – Телониус отвернулся от мельтешащих лап с зажатыми в них резаками, тампонами и салфетками, – надо подготовить стартовую программу. – Этого он мог и не говорить, понимая, что Ариадна лучше знает, как управлять ботом. Но она пребывала в том состоянии, когда требовалось ясно, четко и просто сказать, что от нее нужно. От Ариадны требовалось не так много, в сущности одно – прийти в себя. Поначалу Телониусу показалось, что Ариадна допустила ошибку в расчетах вектора движения и вместо того, чтобы вывести их на траекторию убегания от Юпитера, направляла бот в бездну. Он дернулся к пульту внести коррективы, она перехватила его руку: – У нас не хватит скорости на выход. Доберем за счет гравитационного поля. – Путь в никуда, – сказал Телониус. – Мы не знаем градиента плотности атмосферы, модель выдает слишком большую погрешность. Эти ваши Юрковский с Крутиковым были молодцы, но мы погрузились глубже, чем они. Заметила, что гравитация и давление растут быстрее? И какая разница, что нас расплющит скорее? И тут Ариадна повторила тот же фокус, что до этого проделал Червоточин – провела пальцем по зеркальной субстанции демпфер-скафа там, где рот. Опять возникла жутковатая улыбка от ушного отверстия до ушного отверстия. Зеркальная субстанция попыталась закрыть повреждение, отчего улыбка исказилась, превратившись в жуткую ухмылку агонии или кровожадности. – Сингулярность, – сказала Ариадна. – Ты, Минотавр, забыл про сингулярность. Вокруг нее сделаем и маневр разгона. Если колымага не развалится. В этом Телониус сомневался, но больше не пытался переубеждать Ариадну – в пилотировании она давала ему фору. Если имелся иной путь вырваться из ловушки Юпитера, она бы обязательно им воспользовалась. Чтобы покинуть лабиринт, необходимо добраться до его сердца. Ему даже стало легче – всегда и во всем полагался исключительно на себя, а теперь передал часть бремени кому-то еще. – Дождемся конца операции, – сказала Ариадна. – Высоких перегрузок Корнелий не выдержит… Хирургия, сколько времени необходимо на завершение процедур? Нет ответа. Ариадна еще раз ткнула клавишу, но безрезультатно. Повернулась к Телониусу: – Сдохли коммуникации. Проще посмотреть самим. Сможешь? – Да, командир. Безусловно, командир. – Возьми оружие, – сказала Ариадна. – На всякий случай. Вид операционной говорил, что последние слова Ариадны имели веские основания – это именно тот «всякий случай», когда лучше быть вооруженным, если не до зубов, то хотя бы чем-то более серьезным, нежели инженерный резак. Пожалуй, здесь во всю силу порезвилась абордажная команда, не стесняясь в средствах. Правда, и не забывая сохранить живучесть корабля. Главный удар пришелся на киберхирурга – возможно, гипотетические пираты приняли его за неизвестный им вид вооружения, а потому изрядно потрудились над ним. Валялись оборванные лапы, подрагивая в остаточных конвульсиях. Ядро машины выдрали из корпуса, и судя по виду, пинали, точно мяч, топтали и молотили тяжелыми предметами. Тело Корнелия отсутствовало. Обрывки демпфер-скафа разбросаны по всему отсеку. Вот еще что отметил Телониус – на мониторах красовались черные отпечатки трехпалых ладоней. Казалось, некто проплавил кристаллическую поверхность. Телониус задумался, что делать дальше – искать комиссара или вернуться в рубку, доложить Ариадне о происшествии и полностью положиться на ее решение. Командование приняла она. Самодеятельности не место на борту корабля. Тем более терпящего бедствие. Для очистки совести Телониус еще раз осмотрел место происшествия, но так и не решил, что здесь произошло. Может быть, Корнелий лишился рассудка и после того, как пришел в себя, решил освободиться из-под власти чудовищного паука, наверняка желающего употребить его, Корнелия, в пищу? Все бы ничего, но на комиссаре отсутствовал демпфер-скаф, а без экзоскелетных мышц он не только не способен на подобные действия, но и вообще должен лежать без движения в условиях предельной гравитации. Телониус повернулся к выходу из медицинского отсека. Перед ним возвышалась огромная фигура – голова почти попирала сложную вязь гидравлики и электрокоммуникаций. Самое удивительное заключалось отнюдь не в размерах, а в количестве конечностей. Сокрушающий удар опрокинул Телониуса. 7. Превращение По сравнению с четырехруким и четырехногим чудовищем его спарринги на Лапуте детская забава. Как ни был силен робот, он не ставил цель выбить из Телониуса последние остатки жизни. То был поединок, хотя и не вполне равных партнеров. То, что происходило здесь и сейчас, на состязание на Лапуте не походило ни в коей мере, разве что противник Телониуса столь же явно превосходил его по силе, скорости, изворотливости. Несмотря на нелепые и громоздкие пропорции, чудовище о четырех руках и двух парах ног ловко двигалось по отсеку, с высочайшей осторожностью, чтобы не наткнуться, не споткнуться и не упасть. А Телониусу великодушно оставляло преимущество уравновесить возможности на успех и нанести ответный удар. Единственное, что защищало от ударов чудовища, так это демпфер-скаф, пригодный, как оказалось, не только для преодоления закритичных величин гравитации. Как только очередной удар обрушивался на Телониуса, ему следовало либо рухнуть без сознания, либо отлететь на ближайшую переборку и по ней студенистой массой сползти на поёлы. Впрочем, так почти и происходило. Стоило четырехрукому молотом кулаков опуститься на грудь Телониуса, как сознание подозрительно помаргивало. Он обнаруживал себя прикипевшим к переборке многими крючками, те старались все же удержать тело вертикально к вящему удовольствию чудовища, готового повторить неотразимый удар. Однако корабль приступил к маневру. Падение в бездну началось. Вряд ли Ариадна могла придумать лучшее, чтобы избавить Телониуса от схватки с четырехруким. Резкая смена градиента гравитации отбросила гиганта к противоположной переборке и распяла его там, в безопасном пока отдалении, с жертвой тот жаждал покончить. Его влажная белесая кожа пошла многочисленными складками, по ней прокатывались волны. Казалось, чудовище не имеет внутри ничего твердого – ни костей, ни мышц, что противоречило ощущениям в тех местах, где удары четырехрукого достигли Телониуса. И вообще гигант не походил на живое существо, скорее на обретшее некое подобие жизни одеяние, оболочку, бесформенную и безмозглую. Оформить и осознать ее может лишь тот, кто решится натянуть на себя. А может, четырехрукий именно этого и хотел? Слиться с Телониусом в единое целое. Не подчинить, ни тем более искалечить или уничтожить, а придать иное качество, раз исконный хозяин куда-то исчез… Лицо существа менялось. В нем, как и тогда, когда Корнелий лежал на операционном столе, сменялись маски, делая его похожим на всех, кого Телониус знал, – вот Нить, вот сам комиссар, вот Пасифия, вот Ариадна, и Червоточин, и Брут, и Вергилий, и иные, кого Телониус затруднился назвать по имени, но чьи лики ему были знакомы. Гигант не имел собственного лица, вернее сказать, он имел большое количество лиц. А потом корабль исчез. Точнее не так – его вывернуло наизнанку. Все, что находилось внутри оболочки из стали, керамики, пластика, силовых полей, оказалось снаружи, как вывернутый комбинезон, будто хозяин стянул его с себя, скомкал и отправился по своим делам. И вновь Телониус всматривался в бездну, а бездна всматривалась в него. Неописуемое буйство красок, больше похожее на невыносимую боль, на нестерпимый аромат, чересчур приятный, словно смердели тысячи и тысячи разлагавшихся некогда живых существ. Они издавали какофоническую гармонию небесных сфер, в нее жаждалось вслушиваться до бесконечности, ощущая нарастающую во рту отвратную горечь полиритмии, сотен и тысяч гармоник математических рядов, пытающихся сложиться в бесконечность. Хотелось укрыться, спрятаться от пронизывающего взгляда того, кто считал себя его творцом, его, Телониуса, а он не желал быть ничьим творением, а потому ему следовало избрать иной путь. Ариадна пусть и далее разматывает нить траектории разгона вблизи релятивистского объекта / субъекта. Там теряют смысл время и пространство, там одновременно сосуществуют все квантовые исходы бесконечных миров, сложенных в лабиринт, а сам лабиринт предназначен для Минотавра, чтобы не выпустить чудовище наружу. Главный секрет заключался как раз в том, что именно лабиринт и превращал Минотавра в чудовище… Телониус протянул руки к обвисшей оболочке и рывком слился с ней в единое целое. И не стало бездны. Телониус сидел в огромном зале, а рядом с ним работал с информационным терминалом Вергилий, нисколько не изменившийся со времени их расставания. Вокруг царила полутьма. Ее разбавляли редкие светящиеся сферы таких же работающих терминалов, отчего казалось, что вокруг не зал библиотеки, а бездна космоса, но не холодная, не пугающая, а уютная и теплая. Телониус кашлянул, привлекая внимание Вергилия, и тот, словно ждал когда бывший подопечный обнаружит свое присутствие, сказал: – Почему-то у самозваных творцов лучше получается ад, хотя они всей душой пытаются воссоздать рай, не находите? Может, все потому, что подобные творцы предпочитают воровать чужие идеи, нежели создавать нечто из ничего? Они создают новый мир, а он повторяет самое себя, отражаясь в лабиринте зеркал. Вряд ли искажения могут хоть что-то добавить извечным образам… Волна света прокатилась по лицу Вергилия, и Телониус вдруг рассмотрел, что это не его бывший наставник, а Брут собственной персоной. Такой, каким он запомнил его еще там, на Венере, когда собственноручно содрал с него шевроны и велел отправить первым же кораблем вне всякой очереди возвращенцев. Брут, набычив огромную лобастую голову, всматривался в переливы света внутри информационного терминала, похожего на тускловатую звезду спектрального класса G: – Иногда кажется, Телониус, что мы – постоянные и переменные сложнейшего уравнения мироздания. Оно кем-то придумано, кто-то пытается его решить, не сообразуясь, что за каждой альфой и омегой – разумные и страдающие существа. Этот некто пытается применить одно преобразование, другое, разлагает нас в ряды, дифференцирует, интегрирует, блуждает в лабиринте чисел, не понимая, что приемы математики такое уравнение не решают, здесь нужны иные методы. Их не не отыскать в абстракциях… Брут поворачивает лицо к Телониусу, одновременно глубже погружая руки в шар информационного терминала. Его пульсация показывает близкое завершение расчетов, нужно только терпение, совсем немного терпения. У Нити, сменившей разжалованного Брута, терпения хоть отбавляй: – Я ему всегда говорю: это не лучшая его идея. Если не получается, нужно выбирать другой путь, без рекурренции, ибо ряд здесь не сходится, возникают бесконечности, но он смеется. И раз за разом повторяет ошибку, как будто то, что он – это он, искупает жестокость бесконечного воскрешения и гибели, вечного возвращения. Ты должен разорвать порочный круг, Телониус, забыть, что создан частью его самого, и обрести свободу, покинуть его мир и выйти за пределы безумного сознания… ах, если бы это было только сознание! В конце концов даже сознание бога можно понять, но вот его чувства, обиды, горести – в них столь же мало логики, как у обычного существа… Терминал пульсировал ярче, больно смотреть на него, однако Пасифия упрямо держала руки внутри обжигающей мощи информационных потоков. – Потерпи еще немного, – сказала она. – Материнская любовь получилась у него лучше всего. Наверное, это единственное, взятое им из прошлой жизни. Любовь доступна и хладнокровным, вот истина. И сотворил человек бога по образу и подобию своему. Кто повинен, что образ оказался поврежден, а подобие – отягощено злом, а потому богу придется тяжело, придется потрудиться, прежде чем стать тем, кем ему должно стать. Нужно рассказать, понимаешь? Он отгородился сингулярностью, но ее можно преодолеть. Это капля, предохраняет ее поверхностное натяжение, точно так же, как наш разум предохраняется поверхностным натяжением нашего Я… почти все готово, почти все… Пасифия не договорила. Терминал вспыхнул и взорвался. Он не вмещал в себя всю закачиваемую информацию, сбрасывал оболочку за оболочкой, пытаясь хоть немного, хоть на мгновение ослабить лучевое давление упорядоченного хаоса, но тщетно – его разносило на обрывки. Смешно представить, что самая совершенная и емкая информационная машина способна вместить бесконечность благовести. А ведь именно это и пытались сделать те, кто был раньше, кто протянул эстафету цивилизаций от изначального Большого взрыва, который сам по себе явился манифестацией благовести, кто пытался превратить светила в колоссальные емкости сбора и интеграции разбросанных по мирозданию осколков и крохоток информации. Но мощи светил и галактик не хватало вместить и удержать их. Сверхновые оповещали Вселенную об очередной неудаче и новой попытке воссоздать то, что пребывало вечно… Эпилог. Поверхностное натяжение 1. Пробуждение Януса