– Падение на Юпитер – не есть ли это гипостазированная метафора приближения к божеству? Взгляни на них, дитя, – с легкой иронией указал на распростертые в ложементах тела Червоточин. – Не есть ли их положение воплощением метафоры общего состояния человечества? На заре восхождения к высотам разума оно получило благовесть, весть, переданную ей ценой собственного существования цивилизацией-предшественницей. А та в свою очередь получила ее от иной, прежде погибшей цивилизации-предшественницы и развивала благовесть миллионы лет своего существования. Но в отличие от этой эстафеты на миллиарды лет, уводящей к пределам Большого взрыва, а может и за его пределы, от благовести отказавшейся, объявив ее всего лишь одной из форм заблуждения, суеверия, первобытного мифологического мышления! – Что… – прохрипел с неимоверным усилием Корнелий, чувствуя – еще немного, еще каких-нибудь десятых долей «же», и организм не выдержит, начнут рваться сосуды, а кровь сворачиваться. И словно только сейчас Червоточин заметил в рубке еще двух человек. В отличие от них с Нитью, стоявших так, будто никаких десяти «же» не было, эти двое находились в антиперегрузочных коконах. Коконы от перегрузок почти не спасали, к тому же лишали любой возможности что-то предпринять для своего спасения. Бывалые космоплаватели их люто не любили и выводили из строя сразу же, как вступали в командование кораблем. Шутовски приложив палец к губам, Червоточин на цыпочках подобрался к Корнелию и склонился над ним, рассматривая лицо комиссара, превращенное перегрузкой в жуткую маску. – Корнелий, – позвал Червоточин, и когда комиссар приподнял веки, открывая залитые кровью глаза, удовлетворенно кивнул и продолжил: – Комиссар, как человек чести вы можете обещать стать адептом благовести, если вытащу вас из переделки? Я не требую от вас религиозного фанатизма, схизмы и прочего флагелланства. Мне безразличны клятвы верности и договора, подписанные собственной кровью. А тем более кровью чужой… – Червоточин перевел взгляд на соседний кокон. И неожиданно для себя встретился глазами с Ариадной. Он продолжил, вновь обращаясь к Корнелию: – Единственно, я заберу необходимую для дальнейшей работы вещь. Понимаю, что не вправе претендовать на плоды труда той, кого долгое время считал своей супругой, но, поверьте, комиссар, не ради себя, а исключительно во благо и торжество человечества. – Червоточин сухо рассмеялся. Разогнулся, демонстративно потер поясницу, будто затекшую от неудобной позы, повернулся к пульту и ткнул пальцами в клавиши. Включилась тревога. Сигнал предупреждения залил рубку переливчатым сине-оранжевым огнем, наполнил звоном и отсчетом метронома. – Они смогут спастись? – Нить так и не сдвинулась с места, разглядывая коконы Корнелия и Ариадны. – Ты ведь не обманываешь? – Смогут, смогут, – с нотой раздраженного нетерпения ответил Червоточин. – Пойдем. Чем дольше я здесь присутствую, тем больше времени им понадобится для достижения горизонта событий. Каждая секунда – столетие. А может, и тысячелетие… Старик Эйнштейн во многом не прав, но в первом приближении сгодятся и лоренцевы преобразования. Ты чувствуешь? – Червоточин щелкнул пальцами. – Тысячелетия как не бывало! А вот еще… и еще… – Ты… их… не… получишь… – голос, полный боли, перекрыл какофонию тревоги. – Даже… не… думай… – Ари? Где ты, дорогая? – Червоточин деланно покрутил головой, выискивая говорившего. – Это не она, – быстро сказала Нить, наклонившись к кокону женщины. – Она в беспамятстве… – Это она, – сказал Червоточин. – Частичная загрузка личности в ячейки управляющей системы корабля. Варварская технология, чреватая нехорошими последствиями, но в условиях запредельных перегрузок единственно возможная… Умница! – Он демонстративно сделал несколько хлопков ладонями. Книга IX. Благовесть 1. Через миллиард лет после конца света – Ну вот, и я вновь твой лоцман-вергилий, – сказала Нить. – Первый круг познания благовести тобою пройден. Телониус ничего не ответил. Он сидел и смотрел вверх – пристально, не отрываясь, вглядываясь в пустое небо так, словно от напряжения глаз появится на небе столь привычный когда-то рисунок звезд. Но то, что там происходило, при всем желании нельзя назвать ни звездным небом, ни небом вообще. Казалось, сумасшедший художник узрел во тьме колоссальные космические течения, они сталкивались, переплетались, закручивались спиралями, увлекая за собой мириады лазоревых мазков. Переливчатое великолепие вызывало головокружение и тошноту, но Телониус упрямо вглядывался в хаос вихрей, пытаясь уловить в нем хоть какую-то регулярность. Почему-то это казалось ему сейчас важным. Небо – источник закона и порядка, как утверждали древние. – Не молчи, – попросила Нить. – Ты должен тоже задать мне вопрос. Понимаешь? – Какой? – спросил Телониус. – Подскажи, и я задам. – Ты должен спросить: что такое первый круг познания благовести? – Что такое первый круг? – послушно повторил он. Препираться с Нитью не хотелось. – И есть ли второй, третий? Сколь их еще, этих кругов? – Я не знаю, – призналась она. Призналась с такой грустью, что Телониус оторвался от созерцания небес и посмотрел на нее. Перед глазами все еще плыли грандиозные космические вихри, пришлось несколько раз сморгнуть, прежде чем на фоне унылого мертвого пейзажа проступила фигурка Нити. – Но точно знаю, что так полагается. Ну, сказать про первый круг. И выслушать вопрос, и дать еще ответ. Наверное, это такой код. Понимаешь? По отдельности слова понятны, но их смысл утрачен миллиард лет назад. Остался ритуал, который кажется столь глупым. – Мне не кажется, – покачал головой Телониус. – Порой, чтобы запустить какую-то машину, требуется сделать нечто на первый взгляд глупое. Сказать кодовое слово, например. И тогда… – Что – тогда? – Нить собиралась еще что-то добавить или спросить, но земля под ногами дрогнула. Сначала слабо, еле заметно, затем тряхнуло сильнее, отчего Нить чуть не упала, но Телониус подхватил ее под руку. Он озирался, пытаясь отыскать источник землетрясения, но вокруг простирались все те же, ставшие привычными, черные глыбы. Затем вновь наступили тишина и покой. Когда Телониус уже готов был с облегчением перевести дух, земля с оглушительным треском лопнула. Трещина пролегла в десятке шагов от них и стремительно расширялась – идеально прямая, как хирургический разрез. Сообразив, что разлом может поглотить их, Телониус побежал и потащил Нить за собой. Та запиналась, падала, приходилось останавливаться и поднимать ее. А разлом стремительно разрастался. Похоже, им ни за что не поспеть выбраться на твердь. А потому, когда почва под ногами осела, Телониус сделал единственное, что мог – со всей оставшейся силой бросил Нить вперед, надеясь, что толчка хватит и ей удастся уцепиться за валун. К началу береговой гряды трещина вряд ли доберется. Сам при этом качнулся назад, сгруппировался, упал на спину, перекувыркнулся и покатился в бездну, сильнее прижимая колени к груди, вцепившись в лодыжки, отчего походил на мячик, катившийся по склону, подскакивая на попадающихся на пути выступах. Склон становился круче. Еще немного, и Телониус полетит в бездну, но тут он достиг дна. Телониус ощупал себя как смог. Тело ныло от синяков, но ни вывихов, ни переломов он у себя не обнаружил. Лишь голова слегка гудела и кружилась. Он встал и осмотрелся. Их масштабы настолько не совпадали, что Телониус не сразу его заметил. Это казалось невероятным, но взгляд его скользнул по колоссу не один, не два раза, но остановился на гигантской фигуре лишь когда она шевельнулась, а затем с грохотом склонилась к Телониусу, желая поближе рассмотреть крохотное создание, что осмелилось потревожить ее. Фигура выглядела настолько огромной, что трудно понять – на что она походила. Телониусу казалось, будто ее вытесали из плохо обработанного куска скалы. Тело колосса бугрилось безобразными наростами. Колосс сложился пополам, припав на одно колено, протянул руку к Телониусу, а другую прижал к бедру, склонившись так, что огромная башка оказалась над Телониусом – каменная глыба, покрытая отметинами времени, без всяких признаков глаз. Нечто похожее на рот у глыбы имелось – отверстие в скальной породе, нависшей над Телониусом. Телониусу захотелось смыться. Гигант понял это и опустил руку так, что она отрезала путь к берегу Океана Манеева. Тем не менее Телониус сделал несколько шагов назад, пока не уперся спиной в каменную длань. Глыба башки над ним загудела, из пещерного зева исторглось: – Минотавр! Акустический удар бросил Телониуса на колени. Он заорал, стиснул ушные отверстия ладонями, но безуспешно – звук рождался внутри его собственной головы. Еще немного, и череп не выдержит – взорвется, и не остается ничего, кроме как, чуть ли не разрывая рот, кричать в ответ: – Те-ло-ни-ус! Те-ло-ни-ус! Те-ло-ни-ус! Он вступил в безумную перекличку с каменным чудовищем, в безнадежное соревнование – кто кого перекричит, заранее зная, что проиграет. Звуковые волны накатывали со скоростью штормового прибоя, он всем телом ощущал удары, а когда, воспользовавшись мгновением затишья, взглянул на нависшее над ним чудовище, чуть не завопил от ужаса. Зев наполнился клубком нитей, которые выпали, повисли над Телониусом, а затем превратились в щупальца, тянущиеся к нему. Они опутали его плотным коконом, подняли, стиснули так, что он не мог вздохнуть, и втащили в глотку чудовища, которая тут же сглотнула. Его потащило вглубь. Туда, где располагался столь же каменный желудок. 2. Новое тело Нужно сопротивляться, думал Телониус, проваливаясь в бездну. Нужно встать поперек горла, продолжал он думать даже тогда, когда каменная глотка расширилась настолько, что в кромешной тьме он перестал ощущать ее даже тем зыбким чувством, которое предупреждает: хотя преграды нет, но она здесь, рядом, притаилась, и только ждет малейшего неверного движения, чтобы вновь обрушиться на колено, на ступню, пальцы. Он больше не падал. Щупальца исчезли. Телониус висел в гулкой тьме и пустоте. Его не оставляло странное чувство будто тело стремительно расширяется, как оболочка сверхновой, стремясь достигнуть хоть какого-то предела в беспредельном космосе. – Минотавр! Минотавр! – повторял как заклинание Телониус, ожидая, что имя это явит чудодейственную силу. И что самое удивительное, именно так и произошло. Не сразу. Не в одно мгновение. Возможно, прошла тысяча мгновений или миллион. А может, и миллиард. Миллиард мгновений понадобился свету выделиться из тьмы. Свернутый эмбрион Телониуса, висевший в безбрежной тьме, наконец-то открыл круглые глаза. Гдеячтоязачемяотчегоявчемяктоягдея… Вопросы неразличимым потоком устремились сквозь него, эти первочастицы разумного бытия. Что есть разум, как не вопросы? Бесконечное количество вопросов о бесконечности мира. На самый первый вопрос Телониус удосужился получить ответ, И заключался он в том, что ничего не изменилось. Или почти ничего. Он пребывал во все том же мире, чьи берега омывал Океан Манеева, вот только масштаб исказился. Вернее, перешел в иное соответствие. Телониус отныне не был крохотным существом у подножия каменного колосса. Теперь он и был этим колоссом – весь, целиком, будто натянул на себя кожу не по размеру, но умная ткань немедленно сжалась, облегая словно вторая, а точнее, – первая кожа. Будь мир вокруг больше, он вряд ли ощутил, как стал титаном. Но мир Океана Манеева оказался весьма недолог по размерам. Неровный горизонт, близкий настолько, что Телониус в два скачка мог его достигнуть. Новое тело село идеально. Не давило, не жало, не натирало. Если бы не память о том, каким он, Телониус, был раньше, вполне можно утверждать, что именно таким и уродился в этом мире… а каком, кстати, мире? Телониус сделал шаг, другой, еще раз поразившись идеальному слиянию с гигантским телом, а затем, оглядевшись, пошел прочь от белесых вод Океана Манеева вглубь черной земли. Там, он почему-то был убежден, найдет интересующий его ответ. Масштаб и впрямь разительно изменился. Для Телониуса номер один местность выглядела как непроходимое нагромождение скал, и чем глубже в сушу, тем хаотичнее представал окружающий пейзаж. Вряд ли номер один смог бы сильно продвинуться среди этого следствия какой-то геологической катастрофы. Но для Телониуса номер два катастрофа представала всего лишь изрытой ямами, испещренной трещинами антрацитовой поверхностью. Шагать по ней требовало внимания и сосредоточенности, дабы не угодить в неприметную рытвину, зато позволяло окидывать взглядом близкий горизонт в поисках приметы, которую можно выбрать направлением движения. Но самые удивительные перемены происходили в небесах. Потоки крупных мазков разноцветной краски выцветали, бледнели, студенисто дрожали, прежде чем окончательно исчезнуть, оставив после себя черноту. Процесс охватывал всю небесную сферу целиком. Казалось, что нарисованный холст под воздействием сверхнизкой температуры скукоживается, нанесенная краска хлопьями отпадает, открывая бездну грунта, в которой, в свою очередь, присмотревшись, можно углядеть движение сверкающих точек. Телониус, завороженный зрелищем, ускорил шаг. Он торопился дойти до предела близкого горизонта, когда небо окончательно очистится, а потому перестал смотреть под ноги, и на очередном шаге ступня внезапно не ощутила тверди, ухнула в пустоту, он попытался сохранить равновесие, замахав руками, но безуспешно. Оставалось только хоть как-то приготовиться к падению, собраться, но Телониус тут же потерял контроль над телом. Он вновь оказался крошечным существом внутри поглотившего его колосса. – Не сопротивляйся, – шептал успокаивающий голос. – Демиургу требуется новая оболочка. Позволь помочь. Отступи, и все будет хорошо. Телониус сделал так, как просили. Отступил и позволил. Как раз вовремя. Гигант выбросил вперед руку, ударил сжатым кулаком в грунт, а когда колено коснулось земли, бедро переломилось в дополнительном изгибе. Подобное нарушение анатомических стереотипов движения оказалось вполне эффективным. Тело вновь обрело управляемость. 3. Задание – Нить?! Это ты?! – крикнул Телониус, вновь поднимаясь. – Где ты? – Здесь, – сказала Нить со знакомой интонацией отпрыска, решившего сыграть в прятки. – Здесь. Я – это ты. Ты – это я. – Не понимаю… – начал было Телониус, но тут же сообразил. – Подожди, так ты – эта оболочка? – Шкурка, – хихикнула Нить. – Знаешь сказку про царевну-лягушку? О том, как один царевич нашел на болоте лягушку, а она оказалась царевной и каждую ночь скидывала с себя лягушачью шкурку… А потом он решил сам узнать – каково это быть лягушкой, и натянул шкурку на себя… – Нет, – признался Телониус. – Большей белиберды не слышал. – Да, действительно. – Нить стала серьезной, будто допустила досадный просчет, свидетелем чему стал Телониус. – Приступаю к инструктажу. Прошу подтвердить готовность. – Готовность подтверждаю, – на автомате проговорил Телониус. – Постой… подожди… о чем ты? – Вам надлежит в установленные процедурой сроки исследовать состояние планетарной системы, оценить ее стабильность и в случае необходимости внести коррективы. Оценку лучевого потока надлежит осуществить по следующим параметрам из точек Лагранжа. – Перед взором Телониуса поползли строчки уравнений. – Гравитационные флюктуации не должны превышать усредненные по выбросам за период в десять тысяч естественных оборотов… Нить монотонным голосом зачитывала инструкцию. Та становилась не только все более подробной, но содержала параметры и величины, которые Телониусу надлежало не только замерить, но при необходимости подправить, включая проверку и исправление эксцентриситета орбит, постоянных убегания, резонансов и параметров эволюционной сходимости рядов для задачи множества тел. А подобное разве в его воле? Телониус вполне приготовился услышать в инструкции пункт, касающийся мировых констант, вроде скорости света и постоянной тонкой структуры. Их ему также надлежало со всей тщательностью измерить и при необходимости внести поправки неведомым ему способом, будто они характеристики обычного механизма, в котором предусмотрена система внешней регулировки. Тут Нить умолкла, долго молчала, еще раз, мысленно, пробежала по озвученным пунктам и убедилась, что ничего не упустила, а затем спросила обычным своим голосом: – Вопросы имеются? – Нет, – произнес Телониус, но тут же сообразил, о чем его спрашивают, и почти возопил: – Есть! У меня миллион вопросов! – Задавайте ваш миллион вопросов. Резервирую слот времени для уточнения инструктажа, – невозмутимо сказала Нить, и Телониус не усомнился, что она восприняла его восклицание буквально-серьезно, и при необходимости выслушает миллион вопросов, но только миллион и ни одним вопросом больше. – Инструкция по неизвестным мне причинам полагает, будто планетарная система – механизм, поддающийся регулировке и управлению… – начал Телониус, но Нить прервала: – Кроме того, вам предстоит трансформировать небесное тело, именуемое Венерой, и сделать его пригодным для существования разумных существ. Основные параметры трансформации и необходимые материалы вы получите в назначенный срок демиургии. Инструментарий диагностики и ремонта будет предоставлен вам в ближайшее время, можете не беспокоиться.