Все эти мысленные заковыристые заклятья требовали такого сосредоточения, что Корнелий не сразу осознал, когда анклав все-таки уперся в неодолимую преграду. Ему показалось, будто тот вновь зацепился каким-то особо зловредным выступом, крошечным, но достаточным, чтобы на его острие разместился десяток в восьмой степени зловредных сущностей, которые и привели к столь досадной заминке. Комиссар сделал шаг назад, затем с новой силой подался вперед, но безуспешно. – Ариадна… – прошипел он сдавленно. Крупные капли пота стекали по лицу, одна повисла на кончике носа, породив неприятно-щекотливое ощущение. – Ариадна… кажется, всё… – Он хотел признаться, что силы волочь эту штуковину, за что он столь опрометчиво взялся, все же иссякли, и ему нужна помощь, иначе бросит анклав прямо здесь. А до шлюза считаные шаги, но громоздкая бочка зажила собственной жизнью. Она резко двинулась и вырвалась из рук Корнелия. Он так и остался стоять, нелепо растопырившись, будто мим, решивший в столь неподходящем месте, в лабиринте станции Амальтеи, изобразить классическую сценку. – Не следует утруждаться, – прогудел знакомый голос. – Инерционная масса в условиях пониженной гравитации является весьма коварным свойством габаритных предметов. Кроме того, можно повредить тонкую настройку анклава, и генетический материал погибнет. Робот! Минотавр! Стальной клеврет Червоточина перехватил их тогда, когда до желанной свободы оставалось всего ничего. – Вам следовало оставить заявку на предоставление транспортировочной платформы. С ее помощью мы могли без труда и со всеми подобающими предосторожностями переместить анклав… кстати, поясните, пожалуйста, в чем состоит цель извлечения данного устройства из лаборатории по изучению земноводных форм жизни? – Поясню… – пообещал Корнелий, переводя дыхание. Инерционная масса, черт ее дери. От нее не избавиться и в условиях самой глубокой невесомости, она становится столь распространенной шуткой для испытания зеленых юнцов, впервые совершающих перелеты и еще не познавших в полной мере ее коварства. Для чего им предлагается с совершенно невинным видом и под надуманным предлогом вручную оттранспортировать массивную болванку из пункта А в пункт Б. – Ох, как я поясню, дай только отдышаться, бык стоеросовый… Огненная игла прошила коридор, чуть не насадив Корнелия, как бабочку на булавку. Но если у комиссара оставалось место для маневра, чем он и воспользовался, отшатнувшись от набирающей мощность плазменной реки, прижавшись к стене, а затем рухнув на поёлы, то у громоздкого наследия первопроходческих экспедиций такого пространства не существовало. Он бронированной глыбой плотно запирал переход в шлюзовой отсек, и грудью встретил когерентный поток высокоэнергетических фотонов. Корнелий на какое-то мгновение решил, будто броня первопроходца выдержит лучевой удар, но в следующую секунду изъязвленная плита, прикрывавшая бочкообразную грудь машины, вскипела, брызнула тяжелыми каплями расплава. Робот, подчиняясь третьему закону роботехники, заменявшему инстинкт самосохранения, попытался прикрыться могучими руками, отступить дальше к шлюзу, но ревущий огненный поток в клочья разорвал верхние манипуляторы, глубже вгрызся в грудную область машины и добрался до скрытой там батареи. Взрыв! Минотавр содрогнулся, и у Корнелия мелькнула мысль: у машин тоже бывает агония. А огненная игла тем временем прошила робота насквозь и воткнулась в шлюзовой люк. Немедленно взревела сирена, свет в коридоре сменился на тусклый аварийный, на потолке лопнули многочисленные отверстия, из них водопадом хлынул хладагент, предупреждая разгерметизацию станции. – Прекратить! – неожиданно для самого себя завопил Корнелий, не совсем соображая, к кому крик может обращаться – к идиоту, который воспользовался промышленным лазерным резаком внутри станции, превратив его в чудовищное оружие, либо к противопожарной автоматике, грозившей затопить коридор вязкой ледяной субстанцией. В ней ничего не стоило замерзнуть до смерти. – Ради бога, прекратите! Словно дождавшись обращения к божественной силе из уст комиссара, луч исчез. Еще через пару мгновений прекратился вой сирены и противопожарное семяизвержение. Корнелий барахтался в ледяной суспензии. Тело сковывал холод, а пальцы упрямо игнорировали его команды уцепиться хоть за какой-нибудь выступ в стен. Над Корнелием склонилась Ариадна. Лазерный резак оставался при ней. Именно его она и протянула комиссару, а когда тот не колеблясь ухватился за раскаленный ствол, дернула, одним рывком подняв Корнелия на ноги. Малая гравитация – большое благо! – Вы сошли с ума, – с безнадежностью простучал от жуткого холода зубами Корнелий. – Вы могли угробить всю станцию, и нас заодно с ней… – Не худший исход, – заметила Ариадна. – Или вы предпочли бы сдаться? 12. Восхищение Европы Труп Минотавра загородил шлюз. Пришлось повозиться, растаскивая останки первопроходческой машины, похожие на скорлупу вскрытого силурийского моллюска. Корнелий однажды наблюдал за таким на одном из тихоокеанских островов. Чудовищное создание с раздвижной раковиной занесло тайфуном, и там оно стало добычей биологов. Затем они с Ариадной перенесли анклав в шлюзовую камеру и облачились в громоздкие скафандры высшей защиты – других, более легких, каких хватило бы на недолгую прогулку до «Тахмасиба», здесь почему-то не нашлось. Корнелий, немедленно заподозрив неладное, запустил в скафандрах проверку всех систем жизнеообеспечения. Зажглись зеленые индикаторы и подтвердили, что скафандры функционируют нормально. Время поджимало. Ему самому не терпелось убраться с базы и Амальтеи, он и Ариадна погрузили анклав на транспортную платформу, женщина заняла место водителя, а комиссару достался лазерный резак, который он принял от Ариадны с большим сомнением, что решится пустить его в дело. На базе не осталось роботов. Только люди. Червоточин и Нить. А еще – Пасифия и Телониус! Вспомнив о них, Корнелий мысленно застонал, но ничего нельзя поделать – возвращаться значит предать себя в руки Червоточину. Остается надеяться, что до того времени, когда здесь высадится эвакуационно-карантинная команда, с этими четверыми ничего не произойдет. Юпитер заполнял все небо Амальтеи, настолько похожий на облитый слоистой глазурью сладкий леденец, что хотелось его лизнуть. Сияние планеты-гиганта почти перекрывало блеск ярчайшей звезды небосвода – Солнца. Серпы и диски множества лун любвеобильного гиганта плыли по сложным орбитам. Если присмотреться, то можно заметить серебристую полоску кольца – не столь роскошного, как у Сатурна, но весьма приметного. Освещение космодрома изгоняло последние тени, и громада «Тахмасиба» выделялась среди челноков. И только сейчас Корнелий сообразил, что на Амальтее не имелось ни единого корабля, который мог эвакуировать персонал на другой спутник системы Юпитера. Вряд ли это случайность. Червоточин сделал все, чтобы никто не смог вырваться за пределы его лабиринта. Минотавр не привык упускать добычу. И потому следовало быть начеку. Никто не знает, что сделает Червоточин, дабы помешать Корнелию и Ариадне бежать. Когда они добрались до «Тахмасиба», похожего на пятиногую неуклюжую черепаху, Корнелия одолело подозрение: за время стоянки планетолет могли заминировать – подсунуть в реактор проходческую мину не составляло труда. Детонация, вспышка, и они с Ариадной разлетятся на молекулы, чтобы со временем стать строительным материалом для иных звезд, планет или даже живых и разумных существ. Впрочем, подобные кармические соображения не утешали. – Его нужно разместить в наиболее защищенном месте, – показала на анклав Ариадна. – На вашей… гм… на вашем корабле имеется гравитационный компенсатор? Или хотя бы инерционный буфер? – На моем корабле имеется пять водородно-импульсных движителей и прямоточный фотонный привод, но ничего из того, что вы назвали. Честно говоря, о таком даже и не слышал, – признался Корнелий. – Однако устрою ваш анклав так, что ему не повредят даже самые сложные маневры планетолета. – Как насчет поля Юпитера? Что, если придется использовать гравитационный разгон? – Думаете, Червоточин будет нас преследовать? И даже… даже попытается взять на абордаж? – позволил себе пошутить Корнелий, но Ариадна оставалась серьезной. – Абордаж? Абордаж анклава с зародышами… с него, пожалуй, станется… Тем временем «Тахмасиб» спустил грузовую клеть, и Корнелий с Ариадной уместили в ней анклав. Затем избавились от «ЗМЕЯ», который золотистой пустой оболочкой лег на плиты космодрома, словно издохшая гигантская анаконда, и тоже забрались в лифт. В шлюзе они освободились от громоздких скафандров и остались лишь в изрядно пропотевшем исподнем, менять белье не оставалось ни времени, ни сил, совместными усилиями запеленали анклав в страховочные ленты. Он повис между полом и потолком трюма огромным черным яйцом. – Ионный душ принимать будете? – Корнелий старался лишний раз не смотреть на Ариадну, чье тело прикрывали лишь протянутые через грудь и бедра серые полоски ткани. – Потом. Нужно немедленно стартовать, пока он… – Ариадна поколебалась. – Пока Червоточин не понял, что мы сбежали. – После того как вы вскрыли робота резаком словно консервную банку, уверен – он неусыпно за нами следит, – буркнул Корнелий. – Хорошо. Пойдемте в рубку. – Если знает, почему не действует? – Это меня и беспокоит. – В рубке Корнелий привычно уселся на место пилота и показал на соседний ложемент. – Устраивайтесь. Взлет будет жестким… – Мы можем это сделать на фотонном приводе? – Ариадна возилась с застежками ремней и казалось, что бросила вопрос невзначай, на всякий случай. Из любопытства. – На фотонном приводе? – потер щетинистый подбородок Корнелий, словно размышляя над вопросом Ариадны и решая – можем или не можем. – Нет… пожалуй. Иначе пробьем в этом комке льда и снега огромную дырищу, а после экспериментов Червоточина Амальтея держится на честном слове. И мне бы не хотелось его нарушать. – Тогда он нас догонит, – устало и безразлично сказала Ариадна. – Вблизи гравитационного предела Юпитера? Фотонный планетолет, после того как он перейдет на прямоточник? Когда в нашем распоряжении уйма запасов водорода и гелия гиганта и ничто не помешает разогнаться до десяти процентов цэ? – Корнелий вопрошал риторически, одновременно бегая пальцами по клавиатуре. Ну прям органист, готовящий громадный инструмент к исполнению сложнейшей фуги. – Невозможно даже для такого… гения, как Червоточин. – Сумасшедшего, – поправила Ариадна. – Ведь ты это хотел сказать? – Верно, сумасшедшего, – кивнул Корнелий. – Извини. – Ты меня ничем не оскорбил. – Я не специалист по девиантному поведению, а потому должен воздерживаться от диагноза. – Какая щепетильность, – пробормотала Ариадна. – Тогда побыстрее уберемся отсюда? – Уже. – Корнелий ткнул в клавишу зажигания. И только затем взглянул на обзорный экран, издав звук, будто что-то встало поперек горла. Попытался высвободиться из укутывающих компенсаторных нитей, которые его ложемент в изобилии выкинул согласно программе старта. У Корнелия хватило свободы лишь ударить кулаком по клавишам, отчего на пульте замигали тревожные огоньки, однако фуга отрыва от поверхности космодрома и набора скорости ухода со спутника продолжала исполняться. Две крошечные фигурки, стоящие у подножия одной из башен «Тахмасиба», поддерживающих неуклюжий купол отражателя, скрылись в изрыгаемом ионно-импульсными ракетами пламени. Словно их и не было… 13. Бог Отсюда, из кольцевого коридора, опоясывавшего базу, где когда-то в любое время суток толпился народ, любуясь Юпитером, старт «Тахмасиба» был столь же прекрасно виден. Нелепая пятиногая черепаха фотонного прямоточника тяжело поднималась на огненных колоннах ионно-импульсных движителей. Завершив, Нить отстранилась. Червоточин провел ладонью по магнитной застежке, положил ладонь на макушку так и оставшейся стоять на коленях девушки: – И все-таки они вертятся… – О чем ты? – Нить перевела взгляд на своего повелителя и вновь ей почудилось, будто у него нет головы, а на ее месте клубится нечто черное, непроницаемое, жуткое. – О словах Галилея, он их произнес, когда его хотели заставить отказаться от открытия спутников Юпитера, – улыбнулся кончиками рта Червоточин. – Ты… ты… – Нить поколебалась. Но продолжила: – Ты путаешь. Ты снова все путаешь. Он сказал это про Землю! Что она не покоится на трех слонах и черепахе, а вращается вокруг своей оси, а еще вокруг Солнца. – Благодарю за урок истории, в котором я не нуждаюсь, – желчно произнес Червоточин. – Прости. – Нить поднялась и тоже посмотрела на стартующий планетолет. К этому времени он превратился в ослепительную звезду, соперницу по яркости с крошечным Солнцем. Юпитер заслонял почти весь небосвод, и казалось, что траектория корабля пролегает в экзосферу газового гиганта. Туда, где царил атмосферный хаос, не уступающий солнечному, и Нить подумала, что эта планета завидует своему светилу. Сложись эволюция Солнечной системы иначе, на месте газовых гигантов могла сформироваться полноценная звезда – тусклый карлик класса М, столь неторопливо расходующий запасы водорода, что дотянул бы до той поры, когда Солнце эволюционировало в красного гиганта и поглотило двойника. Солнечная система с ее одиночным главным светилом – исключение в обширной статистической выборке планетных систем в Галактике. Звезды предпочитали рождаться по двое, по трое, нежели по одиночке. – Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил Червоточин. – Наверное, не стоит их отпускать вот так, не попрощавшись? Это вопиющее нарушение кодекса гостеприимства. Как комиссар, я сам себе вынесу строгое предупреждение. – Отпусти их, – попросила Нить. – Если бы они оставили анклав здесь, им ничего не стоило сбежать. Но какой бог без сотворения человечества? – Позволь им убежать от тебя, Минотавр. – Скверно ты знаешь мифологию, – усмехнулся Червоточин. – Минотавр не может никого отпустить, это противоречит природе чудовища. Минотавра надобно убить, убежать от него невозможно. И знаешь, кто настоящий Минотавр, заключенный в лабиринт? Нить прикусила губу с такой силой, что выступила капелька крови, а глаза наполнились слезами. Червоточин взял ее за подбородок, вздернул, чтобы девушка посмотрела на него – не отводя взгляда, и сказал: – Лабиринт – вот кто настоящий Минотавр, поглощающий всякого, кто попадает в его коридоры. А Минотавр… Минотавр всего лишь падальщик, прибирающий остатки пищи за своим повелителем. Глупцы, что думают, будто в лабиринте они могут найти выход, даже с помощью прямоточного фотонного привода. – Червоточин приобнял Нить, подтолкнул ее к стеклу, что отделяло кольцевой коридор базы от поверхности Амальтеи, вытянул руку и приложил растопыренную ладонь к поверхности. А потом потянул зажмурившуюся от ужаса Нить за собой, дальше, вперед, туда, где не могло быть ничего иного, кроме мерзлого комка снега со льдом. «Тахмасиб» качнулся, словно он был не тяжелым фотонным прямоточником, а утлой лодочкой, в которую с берега прыгнул рыцарь в полной боевой выкладке – кольчуге, панцире, со щитом и двуручным мечом. И, возможно, даже на коне. Корнелий при всем желании не смог отыскать, откуда произросла в затуманенном перегрузкой сознании подобная метафора. Вполне возможно, именно лишний десяток «же» и стал ее источником. Фотонный движитель выходил на рабочую тягу, но Юпитер по-прежнему крепко стискивал в объятиях нежданную добычу. Приборы неумолимо показывали, что планетолет погружается в экзосферу газового гиганта. Если бы Корнелий нашел силы всмотреться в обзорный экран, он несомненно увидел, как ближе становится облачный слой планеты, эти гигантские кучевые облака всех леденцовых оттенков, которые хотелось бы лизнуть, сложись обстоятельства иначе. Каждое облако величиной с Землю или, по крайней мере, с Луну. И ослепляющая звездочка «Тахмасиб» по сравнению с ними не больше булавочной головки. Океан водородно-гелиевой смеси – неиссякаемый источник фотонной тяги, но по иронии планетолет, как Мюнхгаузен, пытался вытащить себя за волосы из болота, однако в отличие от бравого барона, с гораздо меньшим успехом.