– Нет-нет, ничего, – невпопад сказал комиссар. – Братство, да, конечно… – Рада, что с тобой все в порядке. – Ариадна поднимается с седалища. – Мне пора к моим земноводным. Анклав завершает очередную варку. – Тебя не тошнит? – с неожиданной заботливостью спросил Червоточин. – Нет, с чего бы? – качнула головой Ариадна. Но прежде чем она успевает выйти, Червоточин подхватывает ее под локоть и, нисколько не смущаясь посторонних, целует страстно и долго. – У меня появилось несколько блестящих идей по поводу твоего лягушатника, – говорит он. – Надо обсудить на досуге. – Ого, – говорит Ариадна, но Корнелий ощутил холодность в ее голосе. – Гений физики решил сделать вклад в эволюционную биологию? Не замечала за тобой интереса к моему, как ты выразился, лягушатнику. – Я узрел перспективу! – Червоточин воздел руки к потолку, чуть не ткнув в сканирующий зрак киберхирурга. – Не поверишь, но я вижу: мировые линии наших исследований тесно сплетены друг с другом в путеводную нить, что выведет нас из лабиринта незнания к блистающим перспективам творения! – О боже, – пробормотала Ариадна и удалилась. – Что вы с ним сделали? – резко спросил Корнелий, как только за Ариадной чмокнула перепонка двери. Червоточин поворачивается и с нескрываемым удивлением разглядывает комиссара. – О ком вы говорите… Корнелий, да? – О Бруте. Червоточин с той же задумчивостью проводит ладонью по бритому черепу: – Брут… Брут… И ты, Брут… Что-то из римской мифологии, если не ошибаюсь? – Не надо комедничать, – попросил Корнелий. – Я не понимаю, как вы это сделали… и что именно вы с ним сделали… Но я видел. И не только я. – Кто еще? – с неподдельным интересом спрашивает Червоточин. – Вероятно, я что-то упустил в окружающем мироздании? Чью-то мировую линию, что столь назойливо сблизилась с моей? Эй, человек! – щелкает пальцами, привлекая внимание оператора киберхирурга. – Тебе ведом такой же человек, как и ты, но с именем Брут? Говорят, он посетил меня в сей юдоли скорби. Оператор посмотрел на Червоточина: – Не встречал такого, патрон… Но в последнее время появилось много новеньких… – Говори, сынок, не бойся, – попросил Корнелий. – Я еще не выжил из ума, чтобы не верить глазам своим. Десять минут назад ты сам вызвал Брута по приказу Червоточина. Разве не так? Глаза оператора округлились, на щеках проступили красные пятна. – Извините, комиссар… но… – Он потянулся к пульту, щелкнул тумблерами. – Сюда никто не заходил. Вас было трое… то есть четверо, если и меня… да… И вот список сотрудников базы! Тут не значится никакого Брута! Извольте взглянуть! Корнелий изволил. Брут в списках сотрудников базы на Амальтее не значился. 6. Коатликуэ – Кто? – переспросила Нить. – Нет, да нет же… Тут какая-то ошибка, комиссар. Я никогда не была знакома с этим вашим Брутом, и тем более не состояла с ним… – Она покраснела. – Комиссар, а может, вам привиделось? Приснилось? Не поверю, что такой человек будет подслушивать разговор двоих… любовный разговор, да? Корнелий сидел на койке в своей каюте, рассеянно перелистывал книгу. Нить замолчала, догадавшись, что комиссар вряд ли ее слушает. Демонстративно посмотрела на запястье: – У меня скоро эксперимент, комиссар. Отложим наш разговор на потом, мне нужно сделать ментограмму, при этом желательно находиться не в столь раздерганном состоянии. Минотавр, который явился препроводить Нить, сделал движение, будто ему надоело сохранять неподвижность, дожидаясь когда комиссар по братству завершит положенную ему по праву беседу с сотрудником базы. Свирепая рогатая морда, полускрытая темнотой, и горящие красным фотоэлементы словно специально создавали ощущение угрозы, хотелось побыстрее выпроводить робота из каюты. Корнелий оторвался от страниц старинного сборника фантастики с ужасающим названием «Пиршество демонов», непонимающе посмотрел на девушку: – Простите, Нить, что вы сказали? Ментограмму? – Ну да… ментограмму. – Зачем? – Что – зачем? – Нить стала сердиться. – Так нужно для эксперимента. Очередной серии бурения глубокого вакуума. Патрон решил, что сегодняшний эксперимент пройдет с использованием моей записи. – Какое отношение это ваше бурение имеет к записи человеческого сознания? – Это новая, многообещающая схема опытов, – сказала Нить. – Использовать для стабилизации сингулярности психоматрицы сознания. Патрон видит в этом большие перспективы… Понимаете, раньше когерентное излучение модулировалось наложением частот, которые должны были удерживать резонанс до достижения сингулярностью устойчивого горизонта. Вся проблема состояла в том, чтобы угадать спектр необходимых частот. Но с психоматрицей мы избавляемся от посредничества машины и можем сами, непосредственно управлять процессом глубинного бурения. – Нам необходимо идти, – внезапно произнес Минотавр с глухим рычанием сервоприводов в старинном, давно не проходившем модернизации теле первопроходца. – Прошу прекратить допрос. Но Корнелий как ни в чем не бывало беседу продолжал. – Ничего не понимаю, – признался он. – По отдельности все слова вроде понятны, но складываться категорически отказываются… Вы, Нить, не можете объяснить… – Нет, что вы! – Девушка на экране замахала руками. – Я и сама толком не понимаю… Тут надо к патрону обращаться, только ему под силу удерживать в голове всю теорию сингулярностей… да это и понятно, ведь он ее и создал. В одиночку! Представляете? В наше время, когда наука – удел не одиночек, а огромных коллективов. Поэтому он… – Она вдруг сбилась, Корнелий вглядывался в экран. – Он – гений. – Не соглашайтесь, – попросил комиссар. Нить непонимающе посмотрела на него. – Очень прошу. Вы многое не понимаете… так всегда происходит с увлеченными личностями, но поверьте мне. Даже не голосу рассудка, ибо я и сам многого не понимаю, но моей интуиции. Откажитесь от эксперимента. Сошлитесь на здоровье, на плохое настроение, месячные, что угодно. А потом… потом я вам расскажу. Обещаю. Я с вами честен. Но мне не хватает информации, а точнее – понимания. И для этого как воздух необходимо время. Дайте мне его, очень прошу… – Прошу прекратить допрос, – опять сказал робот. – Прошу прекратить допрос. Время эксперимента приближается. Нить помолчала. Она теперь не смотрела на него с экрана, а с преувеличенным вниманием изучала пальцы – тонкие, длинные, с выраженными утолщениями суставов и узкими ногтевыми пластинами. – Вы понимаете, если я откажусь, кто-то займет мое место? – Да, понимаю, – сказал Корнелий. – Чем моя жизнь, если вы уверены, что эксперимент окончится неудачно, ценнее жизни того, кто заменит меня? Разве вы, как комиссар по братству, не должны думать обо всех и каждом? – Должен, – признался комиссар. – Наверное, мне будет стыдно. Очень стыдно. Но – потом. А сейчас я вижу – вам грозит смертельная опасность, а потому я должен спасать именно вас. Здесь и сейчас. Нить встала, ничего не ответив. Повернулась к экрану спиной и исчезла. Словно ее и не было. А затем весь экран заполнило лицо с полуприкрытыми глазами и полуулыбкой на губах. Корнелий отшатнулся, настолько не ожидал увидеть этого человека. – Вы? – Я, – подтвердил Червоточин. – И я хочу официально вас предупредить, комиссар, – у вас нет полномочий вмешиваться в дела фаланги. Это азы. Зато у меня есть право потребовать от вас удалиться с Амальтеи в ближайшие часы. – Право есть, – согласился Корнелий. – Но почему-то я уверен, вы им не воспользуетесь, не так ли? Веки Червоточина дернулись. Он открыл глаза. Точнее то, что таковыми казалось. А Корнелий ощутил затягивающий взгляд бездны. Ледяной и жуткой. – Мы вошли в ненужную конфронтацию, – тем не менее миролюбиво сказал Червоточин. – Наговорили резких слов. Почему бы нам не сесть за чашкой кофе и не поговорить? Уверен, что смогу развеять ваше недоумение… – Например – куда исчез некий молодой человек по имени Брут? – И ты, Брут, – насмешливо сказал Червоточин, а Корнелий вздрогнул – он окончательно понял – ученый знает, о ком идет речь. А если это так… – Приходите, прямо сейчас и приходите. Постараюсь ответить на все, что вам только взбредет в голову меня спросить. Мироздание не злонамеренно, Корнелий, как бы нам не хотелось уверовать в обратное. – И вы ради этого отмените назначенный эксперимент? Червоточин покачал головой: – Нет, не отменю. Скажу по секрету, комиссар, у меня зверский голод. Если я долго не провожу эксперименты, у меня появляется чудовищный аппетит… И его не утолить ничем, только… – Новыми жертвами? – быстро спросил Корнелий. – На сегодня у вас запланировано блюдо из юной девушки по имени Нить Дружинина, не так ли? – Вы меня принимаете за Минотавра. – Червоточин отодвинулся от экрана. – За Минотавра, ждущего в Лабиринте очередного жертвоприношения. Уверяю, я не питаюсь юношами и, тем более, девушками. А единственный Минотавр бродит по лабиринтам станции, он всего лишь робот и никого пожирать не собирается, ему достаточно элементов холодного синтеза. Что касается Нити… Нить добровольно решилась на важный эксперимент. Если у нас получится, это станет прорывом. Распахнутся невероятные теоретические и практические перспективы… – Перед кем распахнутся? – Чем больше Корнелий наблюдал за Червоточиным, тем меньше тот ему нравился. Даже сейчас, когда он присутствует лишь как трехмерное изображение, в нем ощущалось нечто ужасающее. Как тогда, в хирургическом блоке. – Для начала – передо мной, – сказал Червоточин без тени иронии или намека на шутку. – А дальше… дальше посмотрим. – Помолчал, и Корнелий уже ждал, что разговор на этом прекратится, экран потухнет, а он, комиссар по братству, вновь ничем не сможет помешать Червоточину проводить безумные эксперименты на людях, но тот не отключился, продолжил: – Скажите, Корнелий, когда вы последний раз думали о боге? – Что? – Возможно, вы давно сочли меня сумасшедшим, – губы Червоточина скривились, – как того и требует амплуа ученого-одиночки, чью теорию понимает лишь он сам, только он готов пожертвовать всем и каждым, доказуя собственную правоту, но сейчас не тот случай… – Я вообще не думаю о боге, – может излишне резко сказал Корнелий. – Я предпочитаю думать о живых людях, им я могу и обязан помочь.