5. Миф о Минотавре Корнелий со вкусом расположился в выделенной ему каюте. Извлек из рюкзака походную библиотечку и расставил на полочке, она идеально вместила бумажные томики. Каждая страница тщательно и любовно пропитана полимером, что сделало их практически вечными. Туалетные и бритвенные принадлежности он разложил в том, что можно было назвать душем, совмещенным с туалетом, – немыслимая по тесноте и неудобству конструкция, компромисс между необходимостью учитывать физиологические потребности человека и желанием сэкономить как можно больше пространства для предполагаемых научных исследований. Уже одно это однозначно относило станцию на Амальтее к золотому веку освоения Солнечной системы, но он, увы, давно миновал. У Корнелия даже возникло желание вытащить с полочки подходящий к этому случаю томик и перечитать то, что знал наизусть. По неотключаемой радиотрансляции передавали древний джаз – играл пианист с весьма необычной манерой исполнения. Корнелий представил этого человека – наверняка в какой-нибудь дурацкой шапке и ударяет по клавишам прямыми пальцами, словно палочками бьет по барабану. Корнелий был равнодушен к подобному виду искусства. Всему, что в нем было достигнуто, предпочитал тишину. Тем не менее он не мог не отметить: джазовая сюита создавала весьма уютное настроение. Хотя позднее следует разобраться с тем, как отключить эту неотключаемую радиоточку, обычно предназначенную лишь для передачи экстренных сообщений. Затем он извлек из рюкзака трубку, кисет и кресало, осмотрелся в поисках датчика противопожарной безопасности. Если он здесь и существовал, то его выдрали из гнезда в незапамятные времена. Закурив, Корнелий раскрыл томик и погрузился в чтение. При этом он шевелил губами, словно произнося вслух читаемое, но если бы поблизости имелся кто-нибудь, кто мог читать по губам, он бы разобрал: – Прекрасно… великолепно… до чего похоже… Однако не в этом заключалась главная несообразность. Что тут такого, если человек решил уделить часть свободного от служебных обязанностей времени на чтение древней полузабытой литературы. В нынешние времена о ней знают лишь историки и литературоведы, да и вообще она, несообразность, была связана не с поведением Корнелия, а с поведением дыма. Тонкой струйкой он поднимался от трубки и выдыхался комиссаром. По всем законам газодинамики дыму следовало подняться до потолка, а там втянуться в вентиляционные щели, но вместо этого на половине пути своего подъема он резко изменял траекторию и устремлялся к двери каюты, плотно запечатанной, а потому столь удивительное поведение невозможно объяснить обычным сквозняком. Но на этом странности не кончались, а, пожалуй, только начинались, так как дым продолжал чудить, формируя перед дверью облако выраженной формы. С каждой новой порцией сгорающего табака эта форма уплотнялась. Несмотря на погруженность в чтение, Корнелий сохранял контроль над окружающим пространством. Во время очередной глубокой затяжки он поднял глаза от страниц и уставился на дымную фигуру, больше смахивающую на призрака. Описание таких фантомов наверняка попадалось комиссару по братству во время штудий так называемой фантастики. А куда еще, к какому жанру отнести подобный феномен, как не к продукту безудержной и безответственной человеческой выдумки? – Учтите, я вас вижу, – спокойно сказал призраку Корнелий и выпустил изо рта табачный дым в виде крохотных колечек, они также поплыли вверх, а затем притянулись к полупрозрачной фигуре и слились с ней. Слегка откашлявшись, Корнелий прочитал вслух из книги, что держал открытой на столе: Гносийский остров напротив, из моря восстав, отвечает: Здесь – беспощадная страсть к быку, и здесь подставная Тайно Пасифая, род нечистый, двухвидное чадо, Сам Минотавр предстоит, беззаконный Венеры образ. Там оный труд; этот дом и неразрешимые козни; Впрочем, царицы позднее тронут великой любовью, Дедал строенья коварство и хитрости сам обнаружил, Нитью слепые следы направив… И словно бы дождавшись именно этого, дымный призрак произнес в ответ: Рода позор между тем возрастал. Пасифаи измену Гнусную всем раскрывал двоякого чудища образ. Принял решенье Минос свой стыд удалить из покоев И поместить в многосложном дому, в безвыходном зданьи. Дедал, талантом своим в строительном славный искусстве, Зданье воздвиг; перепутал значки и глаза в заблужденье Ввел кривизною его, закоулками всяких проходов… – Ввел кривизною его, – задумчиво повторил Корнелий. – Мироздание – это Лабиринт, но вот кто в нем Минотавр? Этот вопрос меня весьма беспокоит… Вы знаете… Хотя, наверное, смешно обращаться с подобным к призраку, но иных собеседников нет, что уже само по себе кажется нонсенсом для комиссара по братству, но я, как говорится, парадоксов друг. История Минотавра, а того паче – Лабиринта, в котором он был заперт и куда отправлялись приносимые ему в жертву юноши и девушки, меня весьма и весьма занимает. Вы позволите? – Корнелий извлек из кармана пухлую книжицу, перетянутую хирургическим жгутом, их обычно накладывают на поврежденные или ампутируемые конечности в условиях аварийной хирургии. Однако фигура продолжать дискуссию отказалась, изменилась, сжалась, повисла в пространстве дымной сферой, напоминающей Юпитер. Колечки, к тому мгновению изрядно расплывшиеся, образовали вокруг призрачной планеты кольца, придавая еще больше сходства гиганту, слегка не дотянувшему до того, чтобы стать звездой. Корнелий заинтересованно смотрел на загадочный феномен, а когда тот расплылся в бесформенное облако, осторожно и бережно закрыл книгу и сказал: – А ведь это идея – почему бы благородному дону не прогуляться и не полюбоваться видами Юпитера? Тем более, чует мое сердце, недолго осталось… – Фразу он вслух не закончил, возможно, проговорив ее до логического завершения про себя, легко соскочил с койки, благо гравикомпенсаторы тут выдавали отнюдь не стандартное «ж», а гораздо меньшее. 6. Восход Юпитера Облачившись в громоздкий скафандр, морально устаревший еще в большей степени, чем база на Амальтее, когда человечество переживало, казалось, неиссякаемый порыв первопроходчества и освоения Солнечной системы, Корнелий втиснулся в непомерно узкую шлюзовую камеру. Загорелась лампочка, и он толкнул люк. Первое, что его поразило снаружи, – протянутые нитями по лабиринту страховочные фалы, какие обычно используют на малых телах в Поясе астероидов, там гравитирующая масса настолько мала, что неосторожный толчок ногами может придать тебе вторую космическую скорость и отправить в бесконечное путешествие по замысловатой орбите. Однако зачем подобные фалы натянуты здесь, на Амальтее, Корнелий не понял, но тем не менее ухватился за тот, что вел к спиральной лесенке, где, по его расчетам, располагалась смотровая площадка. Поднявшись туда, он обнаружил, что не ему единственному пришла идея полюбоваться красивейшим зрелищем – восходом Юпитера. У перил площадки замерла фигура, облаченная в столь же громоздкий скафандр, до нелепости напоминающий иллюстрации в тех книгах, что собирал Корнелий, о звездных первопроходцах. Но разобрать, кто это, не представлялось возможным, так как ярко-леденцовый бок сверхпланеты уже поднялся над близким горизонтом Амальтеи. В его рассеянном свете одинокая фигура прорисовывалась непроницаемым силуэтом. Вместе с Юпитером над горизонтом резко взбегал еще один спутник гиганта, и Корнелий прикинул, что это должна быть Европа. Крошечный диск накатывался на чернильный силуэт, как мячик, готовый смахнуть со своего пути кеглю. Внутри у Корнелия екнуло: он ощутил прилив беспокойства, будто крошечный по сравнению с Юпитером диск может и впрямь причинить хоть какое-то беспокойство Ариадне. То, что это она, он теперь не сомневался, уверенность возникла из того же источника, что и беспокойство. Комиссар сделал несколько шагов по площадке, надеясь успеть оттянуть Ариадну с траектории движения спутника, даже не придумав объяснения столь неожиданному действию, но силуэт шевельнулся, поднял руку, помахал Корнелию: – Тоже решили полюбоваться восходом? – Да, знаете ли… когда еще побываешь в здешних местах… к тому же совпало – под рукой оказалась древняя книга. Действие происходит именно здесь, на Амальтее… – Корнелий запнулся, но Ариадна вежливо поинтересовалась: – И что же происходит в этой вашей книге? – Расположенная здесь исследовательская база… да, в книге на Амальтее тоже база, только гораздо более населенная. Так вот, база осталась без продовольствия, на помощь направлен космолет, фотонный космолет, он должен привезти продовольствие, чтобы никто не умер от голода. – Этот космолет случайно назывался не «Тахмасиб»? – В голосе Ариадны Корнелий различил улыбку. – Да. Точно. Откуда вы знаете? Читали? – Нет, Корнелий. Ваш корабль называется «Тахмасиб», вот я и подумала… ассоциация, ничего больше. – Вы удивительно догадливы, – пробормотал Корнелий. – Космическое одиночество обостряет восприятие, – сказала Ариадна. – Особенно когда длится чересчур долго… Озноб прокатился по телу Корнелия. В словах Ариадны таилось нечто отнюдь не метафорическое, не преувеличение собственных несчастий, а истина. Чтобы перевести разговор на тему, которая, по его мнению, должна иметь менее опасный контекст, ибо абсурд более смешон, нежели пугающ, Корнелий подергал фал, к нему, как он обратил внимание, прицеплена Ариадна. – Я не совсем понял предназначение этих нитей… Это нить Ариадны в лабиринте для Минотавра? – Распоряжение Червоточина, – ответила Ариадна. – Проводимые эксперименты необъяснимо влияют на метрику пространства… да и с причинно-следственными связями здесь не все в порядке… Поэтому если не желаете заблудиться в лабиринте, лучше пользоваться… этими приспособлениями. – А что, кто-то уже потерялся? – Корнелий ощутил себя комиссаром по братству. – Нет, – отрезала собеседница и погрузилась в молчание. Корнелий попытался с другой стороны: – Тут по неотключаемой линии трансляции звучит музыка. Кажется, джаз… Это тоже распоряжение руководства? – Червоточин любит подобную музыку, – сказала Ариадна. – Особенно Телониуса. – Кого? – Древний джазовый музыкант Телониус Монк. Примары Червоточина отыскали его записи, вот и пускают для вдохновения в круглосуточную ротацию… Но ведь это лучше, чем стук метронома, полагаю? – Несомненно, – согласился Корнелий. – А кто такие примары? – Он так называет своих гвардейцев… приближенных… в общем, учеников. – Простите, Ариадна. – Он покусал губы, но все же решился: – У меня создалось впечатление, что вы… что вам здесь… В общем, это не то место, где вы хотели быть. Конечно, мой мандат комиссара по братству не дает права вмешиваться в личную… – А человека? – прервала его Ариадна. – Простите? – Мандат человека дает вам такое право? Корнелий уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут он увидел это. Даже не так. ЭТО. В первые мгновения он подумал, будто изображение, снимаемое датчиками и передающееся на щиток шлема, исказилось скачком напряжения в электрических цепях, по нему пошли помехи, и надо подождать, пока контролирующая система их устранит. Но потом Корнелий понял, что ошибся. Гигант будто отразился в луже, в которую хулиганистый мальчишка со всего размаха швырнул камешек. Ровная гладь водного зеркала пошла концентрическими волнами. Такие же волны побежали по поверхности Юпитера и дальше, захватывая тонкие серебристые линии колец, диск убегающей, но так и не успевшей это сделать Европы, и еще несколько тусклых дисков помельче – безымянных отпрысков плодовитого гиганта, так и не получивших настоящие имена в ту эпоху, когда каждое небесное тело Солнечной системы их удостаивалось, а потому помеченных на щитке гермошлема буквенно-числовым кодом.