– Белый шум? – предположил Корнелий. – Кстати, подобную идею о том, что на нашу цивилизацию оказывает… Червоточин, как обычно, не дослушал: – Нет, первичная обработка позволяет выделить информационную составляющую тонкой структуры. И в связи с этим возникает любопытная гипотеза, уважаемый Корнелий. Гипотеза смерть-цивилизации. Корнелий поперхнулся хлореллой. – Простите… ради бога… что еще за смерть-цивилизации? Ариадна готова была поклясться, что Корнелий переигрывал. Он явно знал, о чем вещал Червоточин, но не показывал вида, то ли следуя этикету гостя, хоть и незваного, позволяя хозяину высказать все, что накопилось за душой и на уме, то ли ловко вытягивая информацию из ничего не подозревающего Червоточина. Только с какой целью? – Куда деваются цивилизации после того, как умирают? – Гм… – Корнелий даже ложку отложил, провел ладонью по затылку. – Ну… я не уверен, что цивилизации смертны… – Смертны, – отмахнулся Червоточин. – Иначе мы бы наблюдали следы их пребывания во Вселенной. Если никто с нами не пытается установить контакт на волне водорода, то единственным рациональным объяснением парадокса Ферми следует признать – цивилизации, как и звезды, рождаются, эволюционируют и умирают. И если так, а я в этом не сомневаюсь, закономерно поинтересоваться – что после себя оставляют смерть-цивилизации, то есть цивилизации, вступившие в посмертную фазу своего существования? – Ну… право… развалины, артефакты какие-нибудь… да мало ли что осталось от земных цивилизаций, прекративших свое существование… – В точку! – Червоточин с силой хлопнул ладонью по столу. – Мы перед собой имеем опыт земных цивилизаций, но, согласитесь, Корнелий, от многих из них не осталось никаких руин, никаких артефактов. Что сохранилось от Атлантиды? Лемурии? Гипербореи? Всего лишь обломки невообразимо древних технологий. Наши предки их почитали за магию и волшебство, достаточно вспомнить карты Таро, гексограммы и прочие штучки, противоречащие нашему научному складу ума. – Платон писал об Атлантиде, – задумчиво сказал Корнелий. – И, кажется, это единственное письменное свидетельство, оставшееся о той цивилизации. 3. Отпрыски звезд Червоточин с подозрением уставился на гостя. – Бездна поглоти, Корнелий, похоже, вы все-таки знаете, о чем я перед вами распинаюсь? – Нет-нет, право… – Корнелий поднял руки вверх, демонстрируя пустые ладони, столь древним жестом подтверждая чистоту помыслов. – Мне очень интересно то, что вы рассказываете… Но моя привычка, возможно, затрудняет подобные разговоры… профессиональная аберрация своего рода. – О чем вы? – Ариадна не удержалась, оторвалась от вязания, и Корнелий с улыбкой взглянул на нее. – Видите ли, в ходе любого разговора я пытаюсь про себя смоделировать – что будет сказано, мысленно проговариваю возможные варианты и сравниваю с тем, что происходит на самом деле. Делаю следующую итерацию, опять сравниваю… – Очень полезно при допросах и пытках, – ядовито сказала Ариадна. – Таким манером вы определяете – говорит человек правду или лжет? Корнелий пожал плечами, а Червоточин положил ладонь на руку жены: – Право, дорогая, не преувеличивай. Мы всего лишь беседуем. Никто никого не пытает и не допрашивает, хотя у нас имеется походная дыба, ее всегда можно одолжить нашему уважаемому комиссару. Ты же знаешь мои чувства к тебе. Я даже новый корабль назвал твоим именем. Как вам, Корнелий? «Ариадна»! Правда, он еще только проектируется, ибо использует принципы движения, которые открывает теория сингулярностей. Ариадна поморщилась. Шутка мужа, как всегда, вышла неуклюжей. Способностью к остротам он не блистал. Но все же не преминула ответить: – К тому же он не отличается благородством форм. Больше похож на спутанный моток нити. – Она подняла и показала свое вязание. Впрочем, Червоточин уже потерял к ней интерес. – Так вот, – Червоточин откинулся на спинку седалища, извлек из кармашка комбинезона любимую серебряную зубочистку, – вы совершенно правы, Корнелий, упомянув Платона. Идеи – единственная нематериальная, а потому вечная субстанция, она может преодолевать пространство и время. Нужна лишь малость – придумать способ отвязать идею от материального носителя. – Разве подобное возможно? – Корнелий сцепил длинные пальцы в замок и оперся на них подбородком. Крючковатый нос нависал над тонким ртом комиссара как ятаган, и Ариадна вновь поразилась возникшей у нее метафоре. Корнелий явно происходил из генетической линии монголоидов, и помимо воли у нее перед мысленным взором побежали цепочки генома, соответствующие возможным предкам комиссара. Тоже своего рода профессиональная аберрация. – Для цивилизации с определенного этапа развития – несомненно. Более того, идеи становятся фундаментом для возникновения последующих цивилизаций, когда предыдущей приходит срок угаснуть. – Позвольте, – Корнелий выпрямился, – не хотите вы сказать… – Все то вещество, из которого мы состоим, включая планеты Солнечной системы, любые материальные артефакты земных цивилизаций, наши геномы, тела, серое вещество – все это наработано миллиарды лет назад в недрах многочисленных звезд, в горниле термоядерных реакций. Затем выброшено в космос вспышками сверхновых, в процессе столкновения звезд либо в результате умирания, превращения в коричневые карлики, а затем – их распада и рассеивания. Говоря поэтично – все мы отпрыски звезд. Так почему не сделать еще один шаг и предположить: среди идей имеются унаследованные от предыдущих цивилизаций, родившихся, живших, а затем умерших задолго до нашего появления? – Гм… – Корнелий расцепил пальцы, забарабанил ими по столу, и Ариадне показалась, что она различает ритм бравурного марша. – Ну, честно говоря, даже и не знаю, что можно возразить против столь… дикой идеи. Вам не кажется, что она отдает некоторым неверием в собственные силы человечества? Выходит, человечество выработало не само эти идеи, а позаимствовало у смерть-цивилизаций? У вас имеется какая-нибудь гипотеза? Червоточин улыбнулся: – Бог. Корнелий молчал, не сразу сообразив, что получил ответ. Весьма краткий. Не поверив собственным ушам, переспросил: – Бог? Но… почему?! – Идея бога чересчур сложна, чтобы родить и развить ее в масштабах одной цивилизации, – сказал Червоточин. – Помните, школьные уроки, где учителя рассказывали нам историю происхождения религии? Мол, первобытный человек сталкивался с явлениями природы, которые не мог объяснить, и приписывал их могущественным существам. Молнии насылает божество, заведующее молниями. Дождь – другое божество, в его руках власть над небесной влагой. И так далее, и тому подобное. Большей чуши я никогда не слышал, если не считать критиков моей теории сингулярностей. – Смерть-планетчик, – пробормотал вроде бы про себя Корнелий, но явно с намерением, чтобы собеседник его услышал. – О чем вы бормочете, Корнелий? – И незваный гость мог еще раз убедиться, что к нынешним хозяевам станции на Амальтее традиционные понятия космического гостеприимства, а также космической вежливости не совсем применимы. – Смерть-планетчик, – повторил он громче. – Видите ли, я своего рода собиратель и хранитель древностей. Был давным-давно род литературы, посвященный выдумке, в том числе о том, что может случиться в далеком будущем… – Прогнозирование? – Н-нет… не совсем. Литература, я же говорю. Развлекательная литература. Ну, не суть. А суть в том, что в одном из произведений, где действие, как ни удивительно, разворачивается на Амальтее и в окрестностях Юпитера, физики будущего проводят некие эксперименты, для чего взрывают, превращают в излучение небольшие небесные тела. Вот их называют смерть-планетчики… забавное совпадение? Или есть еще произведение о том, как в точке Лагранжа около того же Юпитера находят некий черный монолит. На самом деле это вход в межзвездную транспортную сеть, сооруженную миллионы лет назад инопланетной цивилизацией… Как вам такие совпадения? Червоточин мрачно покопался в порции хлореллы, похожей на комок зеленовато-бурых червей. – Ничуть не похоже, – ответил он. – Я не взрываю планеты и могу вас уверить – в точках Лагранжа Юпитера нет никаких монолитов. У этих ваших… – Фантастов, – подсказал Корнелий. – Да, фантастов… у них превратные представления об устройстве мироздания… хотя что взять с подобных необоснованных и бессмысленных занятий. Хорошо, сейчас подобным никто не занимается. – Почему? – спросила Ариадна. – Почему? – повторил Корнелий. – Почему… вопрос вопросов… почему на протяжении столетия возникает, бурно развивается, а затем столь же быстро угасает и исчезает напрочь целый жанр литературы? – Неужели комиссару по братству приходится думать об этом? – фыркнул Червоточин. – Вы даже не представляете, уважаемый, над чем приходится думать комиссару по братству. Социум – такая же вселенная, и в нем тоже имеются червоточины, – сказал Корнелий, и даже тень улыбки не тронула его губ. Он был смертельно серьезен. – Вот, например, куда деваются червоточины, создаваемые вами в ходе экспериментов? 4. Мать – Не думала застать тебя здесь, – сказала Ариадна. – С каких это пор ты возлюбил моих земноводных? – С тех самых, как решил, что мои генетические цепочки должны стать ингредиентом этого варева, – ответил он и щелкнул пальцем по анклаву. Это напоминало дежавю – Червоточин стоял там, где она застала Корнелия, когда тот явился на станцию. Только на лице мужа застыло выражение не интереса, а задумчивости с изрядной порцией отвращения. Мельтешащие в автоклаве головастики уже отрастили задние лапки. – Будь люди не млекопитающими, а земноводными, они быстрее прошли путь, который нам потребовался, чтобы выйти в космос, – сказал Червоточин. – Эволюция поставила не на тот вид… хотя, вполне возможно, здесь всего лишь стечение природных катаклизмов… После вымирания динозавров землеройки оказались шустрее. Ариадна прошла к пульту и взглянула на показатели. Изменение ДНК происходило в полном согласии с программой, процент нежелательных мутаций – в пределах нормы. – Боюсь тебя разочаровать, но эксперимент идет настолько успешно, что ты запоздал со своим предложением генетического материала. – Она опустила руки в управляющий гель, поморщилась, ей показалось, что кожа соприкасается с гноеобразной субстанцией, шевельнула пальцами, запуская в автоклав микроманипуляторы. Предстояло изловить несколько особей для препарирования. Тем не менее Червоточин ждал ее вопроса. Такова его манера – выдать некую сентенцию, а потом растолковать ее, словно бы не слишком охотно подчиняясь настойчивым расспросам собеседника. Интеллектуальное тщеславие требовало ежедневной дани. И ее приносили коллеги, ученики либо Ариадна – когда ни тех, ни других не оказывалось поблизости. Но сейчас у нее нет настроения отдавать подобную дань. Хватило явления Корнелия. Нетрудно догадаться – комиссар объявился на станции не просто так, и более того, причина визита – Червоточин, а отнюдь не опыты Ариадны с земноводными. Кому они вообще интересны, эти амфибии? – Впрочем, могу утешить, – вскользь сказала Ариадна, хотя готовилась к разговору долго. Очень долго. Непозволительно долго. – У меня для тебя благая весть… У нас будет сын… Она ждала чего угодно, но не полного равнодушия. Он сделал вид, что не услышал ее. А возможно, так оно и было. – Лягушки никогда бы не пришли к идее бога, – продолжил Червоточин, не дождавшись наводящего вопроса Ариадны. – И без подобного тормоза своего развития они бы добились большего, чем удалось нам. И неважно, прав в своих измышлениях наш уважаемый гость или нет. Будь мое произволение, я бы создал цивилизацию земноводных в духе средневековых философов-реалистов, утверждавших существование универсалий. Насколько проще развиваться, если бы мы имели перед собой все те сущности, что неотторжимы от человеческой природы… Как линейка, образец, таблица Пифагора, достаточно взглянуть и убедиться – се истина, а вот это – ненависть… Зазвучал предупреждающий сигнал. Ариадна резко выдернула из управляющего геля руки. Что-то не так. Возник сильнейший искажающий фактор. Мутагенный информационный поток, управляющий эволюцией заключенных в анклаве земноводных, загрязнялся, как чистый источник воды, в который плеснули ведро отравы. – Нет… нет… – Ариадна застучала по клавишам, устанавливая систему фильтров. Но перед внутренним взором уже вставала картина уродуемых непредвиденным мутагенным фактором головастиков – они отращивали лишние конечности, раздувались, покрывались опухолями, гнили… А Червоточин как ни в чем не бывало продолжал: – Сначала цивилизация верит в бога, а затем пытается его воссоздать, даже ценой собственной гибели. Что если и Большой взрыв – лишь неудачный эксперимент по теогенезису? А затем все так же резко кончилось, как и началось. Наступило утро и смыло остатки ночного кошмара. Без следа. Ариадна бессильно смотрела на мониторы и не находила в бегущих строчках геномного сканера ни одного неправильного маркера. Она повернулась к Червоточину, но того уже не было. Исчез. Хотя Ариадна не слышала, как лопалась перепонка люка.