– Будет лучше, если объяснишь, что здесь творится. Примарка замедлила шаг, остановилась, дождалась, когда Минотавр поравняется с ней, и сказала: – Я всего не знаю. Знаю, что это место существует только для вас… Он специально создал его, что избавить вас от… от… – Нить подняла руку и щелкнула пальцами. – От метафизики смерти, вот! – Метафизики смерти? Что это, бездна ее прибери? – Для существ до вас являлось загадкой то, куда они исчезают после смерти. Наиболее достоверным казалось, что они похожи на электрический ток, он тоже просто исчезает, когда отключается источник. Щелк – и всё! – Нить щелкнула пальцами. Минотавр качнул рогатой головой. – Тоже мне загадка вечности, – сказал он. – Эти твои так называемые до-существа занимались ерундой, судя по всему. – Может быть, – согласилась Нить. Спорить с Минотавром она не собиралась. – Не мне судить о них. Встретишься с Червоточиным, его и спроси. Может, он расскажет. Нить резко свернула и пошла прочь от Океана Манеева по еле заметной тропинке среди валунов. Поначалу Минотавр думал, ступая вслед за примаркой, что это обычные камни, каких много вокруг – глубоко черного цвета, испещренные трещинами, откуда торчали пучки травы, но один из валунов, когда он проходил мимо, внезапно сдвинулся с места, оставив на песке глубокую вмятину. Туда тотчас стала просачиваться жидкость. Валуны оказались живыми. Они дышали, от этого становились больше, трещины на боках углублялись, расширялись, и в черноте проступала красноватая плоть. И трава была не травой, а чем-то вроде коротких щупалец, ими камни пытались дотянуться до Минотавра и Нити. Примарка нисколько их не боялась. Она даже поглаживала камни по черным бокам, теребила за щупальца, как забавных зверьков, требующих немного ласки. Сам Минотавр старался не подпускать живые глыбы ближе, особенно надоедливых ударял копытом, но это не ослабляло любопытства диковинных созданий. Тропинка круто пошла вверх в каменистые холмы, где живых валунов не наблюдалось. На подъеме Минотавр оглянулся и замер, пораженный открывшимся зрелищем. Берег, до того казавшийся мертвым, пришел в движение. Живые валуны сползались туда, где прошли они с Нитью, громоздились друг на друга, образуя то ли неопрятные кучи, то ли заготовки чего-то более осмысленного. Кучи росли, сползались друг к другу, сталкивались с оглушающим грохотом камнепада, громоздились еще выше. Минотавр смотрел бы и дальше, но Нить кинула камешком, щелкнувшим его по рогу. – Не отвлекайся, – строго сказала примарка. – Он ждет тебя. Минотавр возобновил подъем. Еще немного, и вот они на каменистом гребне, обозревают темную, бугристую, безжизненную поверхность. Никого и ничего. Минотавр приготовился едко осведомиться у Вергилия – куда его привели, но Нить ответила: – Ты смотришь неправильно. Вверх. Надо смотреть вверх. Разве не видишь? Чернота. Непроглядная и оттого бездонная. Ни просвета. Ни огонька. Будто планетоид накрыло крышкой. А затем крышку убирают, от неожиданности Минотавр зажмуривается. – Теперь ты видишь? – Нить сжала его руку. – Видишь? Минотавр распахнул веки. Наконец-то он выбрался из лабиринта. Книга VII. Червоточина мироздания 1. Гнев Юпитера Что может быть удивительнее, чем встретить на Амальтее незнакомого человека? Когда Ариадна вошла в оранжерею, незнакомец с интересом разглядывал автоклав, кишащий головастиками, похожими на крохотные черные запятые. Судя по всему, зрелище это отнюдь не казалось ему отвратительным, – уперев руки в колени, он почти уткнулся носом в гладкий бок. Ариадна готова поклясться – если бы автоклав не был запечатан, он вполне мог запустить внутрь руку и поймать несколько вертких созданий. Впрочем, это являлось второй ее мыслью, сначала был непроизвольный вскрик: – Кто вы?! Что вы здесь делаете?! – Правая рука прикрывала живот, – всего лишь инстинкт, ничего более, но незнакомец, взглянув на Ариадну, наверняка и это приметил. Взгляд острый, ничего не упускающий. – Корнелий, – сказал человек, выпрямляясь и отступая на шаг от автоклава. – Простите, кажется, я вас напугал… Прибыл сегодня… гм… ночью по стандартному времени и не успел представиться старожилам базы. Надеялся отложить церемонии до завтрака, эффектно появившись в столовой. До сей поры я общался лишь с посадочными автоматами. Ариадна не сдвинулась с места и разглядывала незнакомца. Имя он обрел, но почему явился на Амальтею, так пока и не ясно. Рейсовые корабли в зону экспериментов не допускались, о чартерах сообщали заблаговременно, чтобы те не угодили в область бурения. Имя свое она пока не сочла нужным назвать, да и к чему? Наверняка Корнелий знал, кто она такая. Не дождавшись ответа и слегка озадаченный столь сдержанным приемом, незваный гость кивнул в сторону резервуара: – Эволюционный анклав марки «Голоконда», я ведь не ошибаюсь? Это и есть грядущее население океанов Европы? Вы знаете… гм… Ариадна, а ведь подобная идея была высказана довольно давно так называемыми писателями-фантастами… Предлагалось изменять людей, чтобы они смогли жить на других планетах без всяких скафандров… например, на той же Европе могли обосноваться ихтиандры… то есть люди с жабрами… а на Венере, например, кремниевые люди… – Кремниевые люди и ихтиандры – уже не люди, – сухо ответила Ариадна. – Столь радикальное вмешательство в геном недопустимо. Вязание генов сродни вязанию нитью, необходимо строго следовать плану. – А если бы человечеству в его нынешнем обличии грозило уничтожение от некой вселенской катастрофы? – поинтересовался Корнелий. – Избежать ее можно, только радикально изменив собственную природу. – Не люблю излишнего и беспочвенного теоретизирования, – отсекла как бритвой Ариадна. – И… пожалуйста, отойдите от анклава, вы пугаете… их. – «И меня», – мысленно добавила Ариадна. Корнелий усмехнулся, постучал ногтями по резервуару и отступил. Едко заметил: – Ваши слова я уже слышал из чьих-то уст… Позвольте-позвольте! Не из уст ли Червоточина? Именно так он аргументировал необходимость выделить ему под эксперименты данный объем пространства. Хотя признаю – за последнее время в области искусственных сингулярностей достигнут прорыв… вот только устойчивых червоточин так и не удается создать. Я прав? – Я не обладаю достаточной компетентностью в работах моего супруга, – сказала Ариадна. Только теперь она сообразила – кто перед ней. Нескладный человек, худой как вешалка, с длинными руками и ногами, похожий на марионетку, которую дергает за ниточки невидимый и неумелый кукловод. Хотя комиссара по братству вряд ли могли посадить на нити. За нить предпочитал дергать он сам. Склонив голову набок, став еще более похожим на нелепую куклу, Корнелий ясно уловил тот миг, когда Ариадна узнала его, усмехнулся и спросил: – Он знает? – Кивок не допускал двусмысленности, и Ариадна торопливо убрала руку с живота, хотя теперь в этом вряд ли имелась необходимость. – Вам придется отправиться… …на Землю, потому что пребывание в подобном положении в зоне опасных экспериментов чревато для жизни и здоровья – вот что хотел сказать комиссар, но не сказал. Понял, что дальнейшие пояснения излишни. – Пойдемте, – Ариадна отступила к шлюзовой двери и, не отрывая взгляда от Корнелия, нащупала кнопку, – я покажу, где можете расположиться до возвращения Червоточина… База на Амальтее возводилась под гораздо большую численность обслуживающего и научного персонала. По дороге до незанятых кают Корнелий не переставал болтать, видимо, пытаясь создать впечатление человека легкого в общении, а заодно и вытянуть из собеседника крупицы необходимой ему информации. Ариадна ядовито об этом подумала, но не решилась высказать догадку вслух. Хуже всего, Ариадна так и не могла понять – каким солнечным ветром занесло сверхзанятого делами комиссара по братству в их «дикий угол». Создание и удержание устойчивых микросингулярностей хотя и можно отнести к передовой науке, но находился Корнелий далеко от направлений главных ударов по загадкам и тайнам мироздания, представляя весьма периферийную область физики с весьма неясными перспективами дальнейшего развития. Вполне возможно, что теория сингулярностей представляла собой тупиковую ветвь и Корнелий прибыл на Амальтею именно для того, чтобы самому в этом убедиться и прекратить разбазаривание ресурсов. Но ведь оставался и ее проект – генетические модификации земноводных для отработки возможностей освоения Европы и других спутников планет-гигантов, под ледовыми панцирями которых скрывались океаны. Но проводить такие исследования именно на Амальтее не имелось никакого резона, разве что ее супруг позволял этим заниматься, скупо делясь оборудованием и мощностями – вычислительными и энергетическими. «Чем бы жена не тешилась», любил он говорить, не обращая внимания что Ариадне подобная «скупость» казалась унизительной, если учитывать несомненную важность ее изысканий. 2. Атлантида – А ведь я помню времена, когда здесь кипела жизнь, – продолжал словоохотливый Корнелий. – В коридорах не протолкнуться, а в каютах ночевали по десятку человек, представляете? – Как же они спали? – мимодумно спросила Ариадна, не столько действительно интересуясь вопросами размещения персонала в те ветхозаветные эпохи, сколько из доведенной до автоматизма вежливости, без нее во Внеземелье весьма непросто. – О, это называлось «горячей койкой»! – восторженно вскричал Корнелий, вскидывая руки, будто укротитель, вступивший в клетку с хищниками и приветствующий замерший в ожидании зал. – Понимаете? Горячей! То есть койка была занята в любое время суток. Как только просыпался один, ее тут же занимал другой. Но стоило встать и ему, как на его место ложился третий, и так по кругу – на койке постоянно кто-то спал. – Это негигиенично, – заметила Ариадна. Остановилась перед первой же пустой каютой, толкнула дверь. – Можете расположиться здесь… или где вам угодно. – Она повела рукой вдоль коридора и указала на зеленые лампочки, сигнализирующие, что данные обиталища свободны и готовы принять новых жильцов. – Упадок соляристики, – пробормотал Корнелий, заглядывая через порог. Он не решался шагнуть внутрь. – Хотя здесь чистенько… – Соляристики? – озадачилась Ариадна. Почему-то это слово вызвало у нее неподдельный интерес. – Ага, – рассеянно кивнул незваный гость. – Есть такая древняя книжка, фантастика… Там действие тоже происходит на опустевшей космической базе, которая когда-то изучала… впрочем, неважно. Мне вполне подходит, Ариадна. Пожалуй, здесь я и остановлюсь… – Надолго? – не удержалась Ариадна. – Ну… попить чай, если предложите, и поговорить с Червоточиным все равно необходимо. А дальше… дальше посмотрим. Может, мне настолько понравится, что я обоснуюсь на Амальтее. Почему бы и нет? Он меня дразнит, поняла Ариадна. Но опять не удержалась: – А как же ваш комиссариат? Ваши сотрудники? Или они тоже сюда нагрянут? – Комиссариат – это я, – сказал Корнелий. – Так когда и где я могу встретиться с субъектом своего интереса? К концу обеда Ариадна вообще перестала понимать, о чем говорят Корнелий и Червоточин. Корнелия она про себя продолжала именовать незваным гостем. Они сидели в столовой, рассчитанной на одновременную трапезу нескольких десятков человек, но сейчас их было всего трое в полутемном и неуютно гулком помещении. Да и обед оказался под стать запустению – суп из хлореллы, отбивная из хлореллы и гарнир из все той же хлореллы. Чего-чего, а хлореллы на базе в достатке. Огромные чаны, укрытые глубоко под поверхностью планетоида, регулярно выдавали на-гора такой объем продукции, что живо напоминала Ариадне сказку про волшебный горшочек, он варил кашу и никак не мог остановиться, так как слова, останавливающие процесс, оказались утрачены. Неустранимо зеленоватый оттенок, присущий всем производным хлореллы, будь то гарнир или мясо, Корнелия нисколько не смущал. Он уплетал порции за обе щеки, а затем, извинившись, просил добавки. Линия доставки, встроенная в стол, не функционировала, поэтому Ариадне пришлось взять на себя роль гостеприимной хозяйки, то есть сходить в пищеблок и синтезировать для незваного гостя еще кусок отбивной. Она с трудом удерживалась от желания придать ей какой-нибудь неподобающий вкус, например, вареной подметки. Но больше раздражало даже не само явление Корнелия, сколько неподдельная радость Червоточина от появления на станции свежего человека. Ему и в голову не приходило, что Корнелий имеет власть закрыть все его исследования, воспользовавшись правом вето. Чтобы хоть как-то успокоиться, она прибегла к привычному средству – извлекла из ридикюльчика вязание, крючки и погрузилась в плетение сложного узора, вполуха прислушиваясь к беседе. – Нет, нет, нет, увольте меня, комиссар, от необходимости говорить о теории сингулярностей. Никто не может понять сингулярности, это совершенно новая физика на совершенно иных когнитивных принципах. Она требует веры, а не ума, вот что отказываются принимать все эти так называемые оппоненты! Скорее ее поймет безголовый, нежели бессердечный… Что за безумная идея натравить на меня комиссара по братству! Уж простите, Корнелий, специфика моих занятий требует держаться подальше от общества, дабы не навредить ему своими опытами… А что касается братства, то его у нас – пруд пруди! Корнелий молча развел руками, его вид говорил – что поделать, я человек подневольный, и если кому-то пришла в голову мысль вернуть знаменитого ученого в лоно социума, то комиссар по братству обязан заняться этим вопросом. Червоточин резко изменил тему: – Вы наверняка слышали об открытии группой Борисова тонкой структуры реликтового излучения? – продолжал беседу в своей излюбленной манере вопросов и ответов Червоточин. – По крайней мере, они утверждают, что в некоторых выделенных направлениях изотропия реликтового излучения нарушается и при соответствующей обработке можно выделить нечто, похожее на непериодические сигналы.