Со своими материнскими обязанностями Кристина справлялась нормально, но Ваньке казалось, что особой любви к маленькой рыжей крикунье и писунье Чебурашке Офелии готка не питает. Гораздо больше ее вдохновляло другое занятие: при первом удобном случае она забивалась в угол комнаты с плеером, банкой колы и альбомом, клала последний на колени, включала музыку, каменела лицом и что-то чиркала по бумаге ручкой. Каракули свои Криста никому не показывала, при попытке заглянуть в альбом спешно его закрывала и строила страшные рожи, словно желающие познакомиться с ее художествами претендовали на ее честь. Странная она была, Кристина Белгородская. К чудачествам девицы Ванька привыкнуть не мог, как и к воплям Офелии. Но отчего-то в душе он болел за победу именно готки в их гениальном шоу «белых ворон». До отъезда на место съемок осталось меньше суток, чемоданы уже были собраны, Офелия укомплектована всем необходимым, включая тонну подгузников. Время, как назло, тянулось вязко, словно ириска. Атмосфера в квартире на Филях раскалилась до предела, все нервничали, цеплялись друг к другу. У Галочки накануне отъезда случилось очередное помутнение рассудка: она тенью выскользнула из квартиры, и вскоре сонный город услышал ее хрипловатые рыдания и стихи с высоты пятого этажа. Оказалось, поэтесса поссорилась с Лукиным. Всю ночь ее снимали с крыши, заманивая вином и морковкой, как ослицу. Сеня тем временем пил спиртягу из запасов Бурмистровой на кухне и матюгался – переживал. Наконец удалось отправить его под холодный душ, а потом на крышу за Галочкой – мириться. Домой влюбленные вернулись под утро, к счастью, живые и относительно протрезвевшие. Горячий кофе и завтрак привели их в чувство окончательно. Можно было двигаться в путь, не опасаясь, что Белгородский учует запах перегара. Арендованный микроавтобус «Мерседес» ждал внизу. Хлебников, Лукин, Галочка и Кристина с Офелией загрузились. Ванька остался закрывать квартиру и присел «на дорожку», окинув взглядом свои владения. Скоро он вернется сюда знаменитым и богатым. Само собой, после крутого трехэтажного особняка квартира покажется ему тесной, бедной и убогой, но сейчас Терехин испытывал подлинное блаженство, оставшись наконец-то в одиночестве в собственных апартаментах. Сотовый в кармане завибрировал, и недовольный голос Хлебникова прогундосил в трубку, что Ванька скотина и тормоз. Терехин подхватил свой раритетный чемодан и смело шагнул в сытое будущее. Августа 10-го, 1861 года Милая моя, родная, любимая Настенька! Пишу Вам в печали и смятении. Дела мои идут хуже некуда. Конный завод, только начавший приносить доход, охватила эпидемия неясного происхождения. Лучшие производители чахнут и мрут, как мухи, матки абортируют и сохнут от неизвестной напасти. Ветеринар предположил «болотную лихорадку», но я чувствую, столкнулись мы с проклятием посерьезнее. Природа падежа поголовья пока не ясна, предполагаю, что лошади издыхают и лихорадят от болезни, с порчей кроветворной функции конского организма связанной. Написал знакомым коннозаводчикам, прислали мне ответ, который вовсе не обнадеживает. В соседней губернии была прошлым летом похожая эпидемия, разорившая несколько хозяйств. Лекарства от напасти нет. Больных лошадей надобно незамедлительно отвезти на убой, дабы не сеяли заразу вокруг себя. Сердце болит и печалится, что собственными руками вынужден истреблять труды свои, но выхода другого нет. Ежедневно осматриваем с ветеринаром поголовье, измеряем температуру, чистим конюшни особо рьяно, подозрительных по здоровью отселяем в отдельные блоки и содержим в строгой изоляции. Болезнь ненадолго затихает, но вспыхивает вновь снова и снова, превращая в прах все мои усилия последних лет. Убытки, которые я несу, несоизмеримы. Кредиторы, узнав о моих бедах, отсрочку дать отказались, требуют погашения ссуды. Но я не теряю надежды, пытаюсь понять причину и справиться с бедой. Р.S. Пока делился с Вами, милая моя Настенька, своими печалями, заглянул конюх и сообщил новость еще более скорбную во всех отношениях. Занедужил мой главный производитель – конь Ворон. Уж как я его берег, милая моя Настенька! Первого от поголовья изолировал, выгуливал на отдельной леваде, с рук кормил. Выходит, дело не в больных лошадях. Причину вижу в жаркой погоде, которая выдалась нынешним летом, и зверстве кровососущих. Буду экспериментировать в этом направлении. Прощайте, милая моя, любовь моя Настенька. Целую Ваши руки. Будьте здоровы и счастливы. Ваш вечный раб, граф Б. Глава 9 ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО Долго ехали полем, потом перелеском, затем углубились в чащу. Наконец стена деревьев расступилась, и показались новые металлические ворота. Подпрыгивая на ухабах, микроавтобус миновал двустворчатые высокие ворота и покатил по гравийной дороге в глубь заросшего крапивой и гигантскими лопухами парка. А через несколько десятков метров затормозил у входа в двухэтажное, вытянутое в длину кирпичное здание с готическими заостренными окнами, отделанное белым камнем. Здание имело два флигеля, присоединенных длинным коридором. Крыши флигелей венчали декоративные башенки. Сооружение было так старо, что кровля в некоторых местах поросла мхом и хилыми кривыми березками. – Не понял. Что за хрень? – Лукин открыл окно и высунул кучерявую голову наружу. – Где трехэтажный крутой особняк? Что-то я не врубаюсь. – Скажите, пожалуйста, а вы уверены, что адресом не ошиблись? – Ванька вопросительно уставился на водителя. Тот кивнул, молча вышел из машины и принялся деловито выгружать из багажника вещи друзей у дверей центрального строения. Терехин растерянно наблюдал за действиями мужика. Шофер с самого начала вел себя довольно странно: за всю дорогу не проронил ни слова, лишь заторможенно кивал или отрицательно мотал головой, когда кто-нибудь из пассажиров обращался к нему с вопросами. Не отреагировал даже на Галочкино кокетство и вопли Офелии, которая полдороги возмущалась, что ее запихнули в люльку-переноску, а потом, вероятно, в качестве протеста обкакалась и задрыхла, благоухая на весь салон убийственными ароматами. – Если мне не изменяет зрение, перед нами строение века навскидку девятнадцатого. Напоминает немецкую архитектуру, перемешанную с элементами русского зодчества, – авторитетно заметил Хлебников. Паша вывалился из микроавтобуса и прихлопнул на лбу комара. – Может, это чье-то заброшенное имение? Судя по развалинам вокруг, здесь еще постройки были. А что там за овальная фигня у правого флигеля? Раньше она явно была обнесена забором. Вот интересно… На амфитеатр не похоже. Может, что-то ритуальное? Вдруг здесь располагалось тайное логово масонов? – Блин, какие масоны! – хихикнула Кристина, вышла из машины, потянулась и с наслаждением вдохнула полной грудью влажный запах леса. – Тут была конюшня. В смысле, конезавод. Не масоны тут тусовались, а коняшки племенные. То, что ты назвал овальной фигней, наверное, открытый манеж или левада, где лошадок выгуливали и дрессировали. Рус этот конезавод не так давно купил. – Для проведения реалити? – ошарашенно спросил Терехин. – При чем тут реалити?! Он племенных коняшек разводить хочет, – объяснила Кристина. – Мы не коняшки, но нас уже развели, гы-гы-гы, – пошутил Сеня. Вышел из машины и, оттянув ухо, задумчиво уставился на готические окна конезавода. Теперь стало ясно, почему у здания такие странные окна и двери немыслимой высоты. – Угу, развели по полной программе, – раздраженно обронил Ванька. – Если честно, мне по барабану, что, где и когда твой отчим собирается разводить. Меня интересует, на хрена он нас сюда привез? Где мы наше реалити будем проводить? В этой доисторической рухляди? – Терехин уселся на свой чемодан и скрестил руки на груди, всем видом выражая протест и недовольство. – Твоему Русу, наверное, лавры Форта Баярд покоя не дают, – отпустив ухо, гоготнул Сеня и вновь стал рассеянно-печальным. – Чего вы так напряглись-то? – Глаза Кристины, наоборот, горели от восторга. – По-моему, если Рус в самом деле решил здесь провести ваше философское шоу, то это офигительно круто! Куда лучше, чем какой-нибудь тухлый особняк. – Почему тухлый? – обиделся Хлебников. – Нам был обещан трехэтажный элитный коттедж со всеми удобствами. Мы и сценарий под него заточили. – Угу, коттедж с вензелями, хрусталями и персидскими коврами, – нарисовала на лице отвращение готка. – Откройте глаза, дебилы! Взгляните на эту законсервированную красоту. Прочувствуйте атмосферу покоя и вечности. Здесь даже пахнет по-особенному – смертью, – мечтательно заключила девица, покачивая ногой люльку-переноску с обкаканной Офелией. Чебурашка спала, причмокивая губами и посасывая палец. – Дура! – не удержался Хлебников, размазав по щеке очередного комара. Он подошел к высоким дверям и подергал ручку. – Заперто. Придется на улице куковать и ждать Белгородского. – Нет, это, конечно, замечательно – законсервированная красота, вечность и бесконечность, прочая поперечность… – Ванька поднялся с чемодана и снова сел. – Но меня интересует, как мы героев на конюшне удержим. Они ведь не лошади. Какой нормальный человек останется здесь по доброй воле? – Нормальным тут и делать нечего! – торжественно заявил Лукин. – Криста права, мне это место тоже прикольным кажется. Не совдеповская ведь вонючая конюшня, а настоящий дворец. Хорошо коняшки жили до революции! Прямо завидно! Водитель, выгрузив оставшиеся в машине вещи, нажал на газ и, не прощаясь, дал задний ход. – Постойте! – крикнул Хлебников, поскакав за «Мерседесом» вприпрыжку, как колобок. Шофер резво развернул микроавтобус и, обдав Павлушу облачком пыли, скрылся из виду. Хлебников поплелся обратно, пыльный, красный и удивленный. – Шизик какой-то, – буркнул он и уселся рядом с Ванькой на траву. – М-да… Психический, однозначно, – согласился Лукин. – Куда вы меня втянули?! – неожиданно взвизгнула Галочка. Все вздрогнули и уставились на нее. – Я не желаю тут оставаться ни минуты! Везите меня немедленно домой! – Ну, что я говорил. Все герои удерут отсюда, как крысы с тонущего корабля. – Ванька достал из чемодана бутылку минералки и хлебнул из горлышка. – К слову, где сам Белгородский? Где ключи от этой рухляди? Где съемочная группа? Где жратва, в конце концов? Я больше не хочу борщ с сосисками и яичницу с макаронами. Хочу нормальную пищу. Хочу отдельную комнату. Хочу славы и денег. Пошли вы все на хрен! – Ваня, успокойся, родной, – погладил его по голове Хлебников, забрал из рук бутылку минералки и сполоснул лицо. – Ваня? – Кристина посмотрела на Терехина с удивлением. – Я думала, тебя Николаем зовут. – Вот и познакомились! – Галина упала на траву и захохотала, как одержимая бесами. – Жесть… – крякнул Пашка, сдерживая смех и вытирая физиономию подолом футболки. – Ты чего, не знала, что Николай Васильевич – это прозвище? – Откуда? – вспыхнула Кристина. – Я даже Офелию решила зарегистрировать как Николаевну. А теперь, получается, придется ее как Офелию Ивановну в свидетельстве о рождении записывать. Звучит, по-моему, чудовищно. – Возьми мое отчество, – хихикая, предложил Лукин. – Будет Офелия Семеновна. – Или мое, – влез Хлебников. – Будет Офелия Павловна. – Может, хватит дурака валять? – взбесился Ванька. – С какой стати ты вдруг решила дать ребенку мое отчество? – рявкнул он на Кристину. – У девочки ведь есть настоящий отец, вот и дай его отчество. По крайней мере, справедливо по отношению к Офелии. Кристина неожиданно переменилась в лице. – У Офелии нет отца! Ясно вам? Она – только мой ребенок и ничей больше! – прокричала готка и вдруг бросилась куда-то в глубь бурелома, ломая ветки. – Дурдом на выезде… – Лукин покрутил пальцем у виска, сделал несколько шагов, чтобы догнать Кристину, но передумал и уставился на Терехина. В глазах его стоял немой вопрос: что делать? Галочка перестала ржать и кататься по земле, села и тоже вопросительно посмотрела на Ваньку, ожидая объяснений. Терехин растерянно молчал. Только Хлебников остался невозмутимым. – Побегает и вернется, вечно она так, – махнул он пухлой рукой. Затем воодушевился: – Галь, а у нас для тебя сюрприз! Мы выбрали тебя из тысяч кандидатов для участия в реалити-шоу «Белые вороны». Пусть тебя не смущает название. Участники – необычные, даже уникальные творческие личности с нестандартным мышлением. Шоу стартует послезавтра. На кону внушительный денежный приз. Уверен, ты его обязательно выиграешь. Завтра приедут остальные герои. К слову, Кристина тоже в игре. Так что, если ты согласна – велкам! Если нет, то мы сейчас же отвезем тебя домой. В смысле не сейчас же, а когда продюсер приедет. Он должен быть с минуту на минуту. – А я-то думала, что вы все мутите, шушукаетесь по углам да в гляделки играете… – Галочка с облегчением вздохнула и улыбнулась. – Дураки! Что же вы сразу не сказали? Лукин, мог хотя бы намекнуть. Я черт-те что напридумывала себе. – Эх ты, фантазерка… – Лукин нежно улыбнулся и прижал Галочку к себе. – Пашка же объяснил, мы решили сделать тебе сюрприз, любимая. – Сюрприз удался. Что мне надо делать? – растаяла поэтесса. – Мы расскажем, когда все участники соберутся. В любом случае, не волнуйся – ничего сверхъестественного. Кстати, Кристина и правда тоже участвует. Так что вам будет не скучно выигрывать миллион. – Кристина? – Галочка блеснула глазами. – В таком случае я согласна. Нехорошо она как-то отреагировала, зло, – отметил с удивлением Ванька и поплелся разыскивать Кристу. Вдруг ему показалось, будто в одном из окон мелькнула чья-то тень, и он остановился, глядя на здание. Но стекла играли солнечными бликами и крыльями птиц. Кристину Терехин нашел с другой стороны здания – под вековым дубом рядом с прудом, заросшим кувшинками и камышом. Девушка сидела на земле, обняв руками колени, и тихо всхлипывала. Смотреть на нее спокойно опять было невозможно – косметика от слез размазалась, на волосы, как рваная фата, налипла паутина, причем в таком количестве, словно Криста разорила все паучьи гнезда в округе. Погруженная в свои страдания, Кристина не заметила его приближения. Ванька откашлялся. – У тебя щека, кажется, поцарапана, – сказал он и плюхнулся рядом. Девушка вздрогнула, резко отшатнулась от него, закрыв щеку ладонью, но Ванька успел заметить, что на скуле у девушки не свежая царапина, а шрам. Вот что готка прятала под толстым слоем грима, догадался он и страшно смутился. Кристина покосилась на его покрасневшую физиономию и, глядя с вызовом, нервно убрала руку. Шрам был неглубоким, но тянулся через всю скулу. Ванька потрясенно смотрел на него, не в силах отвести взгляд, и удивлялся, как раньше ничего не замечал! – Уродка, да? – не выдержала Кристина, голос ее вибрировал от волнения. Возможно, она хотела услышать что-то обнадеживающее, но Ванька молчал, будучи не в состоянии выдавить из себя хоть слово. Девушка отвернулась, сорвала травинку и принялась сосредоточенно ее жевать. – Давно это у тебя? – хрипло спросил Терехин, сдерживая желание обнять ее и прижать к себе. – Восемь месяцев. – Очень больно было? – Нет, – помотала головой Кристина. Зато Ваньке почему-то стало больно и горячо где-то в районе сердца. – Я ничего не почувствовала, в шоке была. Потом уже, когда заживать стало, плющило конкретно. Жить не хотелось. Особенно когда в зеркало на себя впервые посмотрела. Мне в больнице не давали. Теперь я зеркала ненавижу. – Криста выудила откуда-то из юбки кожаный кошель, высыпала на траву содержимое: тюбики, баночки, карандаши – и принялась заново малевать физиономию. Ванька отошел, чтобы не мешать и отдышаться от потрясения.