Довгило рассердился на такую трусость и послал троих крепышей. В результате рассердились уже казаки. Одного застрелили на месте, а двух сдали полиции. Причем еле живых от побоев. Больше лавочника никто не трогал. А Варивода дал мыловару совет: – Ты должен чувствовать, какая у кого жила. Иногда такой попадется, что лучше обойти стороной. Я чую, потому и цел до сих пор. Статский советник был настойчив. Он спросил брательников: – Где может прятаться негодяй? Какие места он выбирает? Кучер долго думал, а потом предположил: – Может, на промыслах? Там теперь куча мала. Прописку не спрашивают. Люди берутся с ветру. Вокруг каждой станицы куча буровых, а при них сложились поселки. Даже синематограф имеется. Спрячься там и кури табак. – Просто так не поселят, – стал спорить мыловар. – Нужно согласие начальника буровой. А зачем тому лишние люди на участке? Тем более гопники[61]. – А у казаков в станицах? – предположил сыщик. Братья стали возражать: – Там атаман, урядник. Конечно, с нефтяным народом они запутались вконец, могут сначала чужака и не приметить. Но потом непременно обнаружат. Спокойнее к дурноселам[62]. Они лихие, всех примут, кто заплатит. – Дурноселов теперь стали прижимать, – напомнил Лыков. – Там, где нефть. А где ее нет, там и спрятаться труднее – малолюдно. В итоге так ни до чего и не договорились. Арестанты обещали еще покумекать, а взамен попросили перевести их в общую бздюльню[63]. Скучно, мол, в одиночке. Начальник тюрьмы Шпилевой наседал на статского советника с тем же. За питерцем было записано уже немало арестантов: Цук Кайтлесов, Савелий Каранд, Колька Маштак, Осип Вострый, шесть боевиков Довгило и сам мыловар с кучером. Кроме шестерки, остальные сидели порознь. Так было удобнее сыщику. Шпилевой просил хоть как-то уменьшить число занимаемых «лыковскими» арестантами камер. Тюрьма, подобно всем другим цинтовкам в России, переполнена. Пощадите, ваше высокородие, другую публику, ни за что страдают… Лыков приказал посадить родственников в разные общие камеры. А через полчаса вызвал кучера на повторный допрос. Ему показалось, что тот более склонен к откровенности. Но в присутствии двоюродного брата делается глупее и молчаливее. – Скажи мне, Иван, одну вещь. Ты же из шайки Пазульского! Получил чуть не двадцать лет каторги. – И что? – насторожился кучер. – Зачем брательнику понадобились Варивода с Семафором, если у него был ты? Шепель ответил с напускной бодростью: – Ха! Если бы вы знали Пазульского! – Я знал его. – Где? – Мы встречались на Сахалине, – ответил сыщик. – В Александровской тюрьме, в камере для бессрочных. Беглый молча смотрел на сыщика, ожидая продолжения. Он был явно напуган. – Повторяю вопрос: почему не ты стал у брата начальником боевиков? – Я же под чужим именем! Вдруг узнают? – Ты под чужим именем сидел на облучке лучшей в городе тройки. У всех на виду. И не стеснялся. – А это… начальник должен страх внушать, я для этого не годился. – Ванька, ты мне не ври! Варнак из шайки Пазульского не мог внушить страх? – Вы, ваше высокородие, путаете. Пазульский был поляк и кровь лить не любил. Пугать пугал, да. А вот жизнь отнять… Только когда уж нарывались. – Скольких ты зарезал? В деле сказано, что четверых. И еще много на подозрении, но не сумели доказать. – Четверых, – набычился Шепель. – Что доказали, то мое. Внезапно он упал перед Лыковым на колени: – Ваше высокородие! Ей-ей, не вру! Забыл уже, как людей душить… Давно было, по молодости. Тогда ни себя не жалко, ни других. Я шесть лет в бегах. Каждую минуту ждал, что откроют. Устал бояться, хочу жить как все люди… – Тебя все равно вернут докончить срок. Да еще пятерку добавят. – Пускай! Пускай. Отбуду и выйду на поселение. Сейчас можно и в прежнее состояние вернуться, ежели начальство соблаговолит. Я никогда никого больше не казню. Володя это знает, потому и взял в палачи другого. Но теперь новое дознание, по Высочайшему повелению. Как вы про меня там напишете, так суд и решит, я же знаю. – Верно понимаешь. Договаривай. Ты хочешь помочь? – Да. – Если взаправду, я это учту в акте дознания. – А… – Никто, кроме меня, не будет знать. Ни Пришельцев, ни Бабыч, никто. Шепель мял в руках картуз, никак не решался. – Где нам найти Шкуропата? – Его надо ловить на деньги. Жаден очень он до денег. – Так-так… И что? Кучер оглянулся на дверь. – Мы одни, говори. – Так что, ваше высокородие, он служит Асьминкину. Тут вы правильно догадались. – Это не новость, ты лучше что важное сообщи. – Сей секунд. Асьминкин тот торгует табаком. И хочет учредить Общество взаимного кредита. Это как банк. Чтобы взаймы давать кому надо под процент. – Я знаю про общество, – ответил Алексей Николаевич, и вдруг его осенило: – Табачник собирается ограбить свой собственный банк, который он учредил. Ты это хотел сказать? – Так точно… – растерялся беглый каторжник. – Вы уж сами узнали? – Не то чтобы знал, но догадывался. Когда это произойдет? – Со дня на день. Уставный капитал уже собран, оборотный тоже. Как ремонт в помещении закончат, вскорости и того… – Иван. Ты уже полмесяца в тюрьме. Но в курсе таких событий, как ремонт, сбор капитала, нападение… У вас есть связь с волей? – В каждой цинтовке есть почта. Платишь деньги, и все в ажуре. Тюремщики везде продажные. – Даже из одиночки? – Чуток дороже, а так то же самое. Деньги у Володи есть, он целый этаж кредитует. По ночам. – Ладно, убедил. Будет тебе послабление. Но сам понимаешь… – Плесом бить?[64] Согласный. Куда деваться… – Пиши обязательство. И про банк табаководов сразу агентурную записку. Будет что прокурору показать. – Ага! Шепель накатал согласие на сотрудничество и первую «шкурку». Вручил сыщику и умоляюще посмотрел ему в глаза. Тот понял и ответил на незаданный вопрос: – Отправлю тебя в Иркутск, как только закончу здесь. Обязательство перешлю в каторгу в запечатанном конверте с шифром «секретно». Никто не узнает. А там наладишь сотрудничество. И на поселение раньше выйдешь, и домой вернешься. – Спасибо, Богу буду за вас молиться. Уже уходя, Шепель вспомнил: – Да, ваше высокородие! Володя послал сообщение Асьминкину. Про вас. – Хм. И что в том сообщении, знаешь? – Там сказано, что вы очень умный. Надобно вас поэтому убить. Питерца словно обдало холодным душем. Давно не устраивали на него охоту… – Такой сговорчивый был твой Володя. Столь добросовестно помогал найти Шкуропата. А сам ножик на меня точит, двуличная душа.