– И все-таки? Деликатный задумался: – Дайте вспомнить. Рябоконь положил в основу порошки алюминия и магния. И добавил загуститель: смесь каучука и асфальта. В результате получился вязкий состав, который загорается на воздухе. Подхорунжий начинял им бомбы, сделанные в виде шара. Или чугунные, или из тонкого железа. При ударе о землю шар разрушался, его содержимое расплескивалось вокруг, и начинался пожар, который невозможно потушить. – Бомба была надкалиберная? – Да. Со стержнем на конце, со стабилизатором… Он же отдавал описание в Военное министерство. – Теперь давайте про Болгарию, – перехватил разговор Лыков. – Как вы там оказались? Военные позвали? А от кого они узнали про оружие? – Когда Рябоконь искал деньги для усовершенствования пламенемета, то хватался за любую возможность. Даже самую умозрительную. В Петербурге, обивая пороги ГАУ, он навестил своего приятеля подъесаула Горлача. Тот заканчивал Академию Генерального штаба. Вместе с ним обучались и два болгарских офицера. Один офицер как все, а другой… другой был шпион. Он и предложил Луке Степановичу приехать в Болгарию и показать аппарат тамошним военным. Денег на это не было – пока мы не сожгли ту скважину. Получили сумму и снарядились все трое. Там готовятся создать Целокупную Болгарию, и предложение подхорунжего оказалось очень кстати. – Какую Болгарию? – не понял статский советник. – Великую, – пояснил ему Продан. – Это сейчас главная шизофреническая идея на Балканах. Одновременно хотят учредить Великую Болгарию, Великую Сербию и Великую Грецию. Даже малявку Черногорию мечтают раздуть до моря. Кончится это плохо. – Разрешите продолжать? – подобострастно спросил студент-поджигатель. – Так вот. Мы отплывали из Одессы. Надо было как-то провезти аппарат, а главное, бомбы к нему. Я обратился к папаше, он у меня отставной подполковник Корпуса пограничной стражи и служил в Одессе. Как, мол, лучше сделать? Папаша за пятьдесят целковых дал рекомендательное письмо к своему товарищу, который пока служит. А тот еще за сто рублей договорился с таможенником… – Отдельный корпус пограничной стражи безграничной кражи, – привел известную поговорку сыщик. – Как фамилии обоим? – Отцов товарищ – Брен-фон-Бреннер. Таможенника зовут Рогойский. Сыщик записал и дал знак: можете продолжать. – В Варне нас ждали и устроили сначала в казармах артиллерийской бригады. Ну, показали мы на полигоне, что умеем. Дома Рябоконь три пота согнал с нас, с меня и Острикова, все учил стрелять. Много раз выезжали мы в степь, наловчились будь здоров. И устроили братушкам представление. На расстоянии триста метров подбили капонир с пулеметом вторым выстрелом. Потом зажгли деревянный балаган. Меняли позицию, поражали цель из окопа и из оврага, бросали бомбу за сорок метров перед собой. Болгары были в восторге. Еще бы: ручная мортира, которая может сопровождать атакующую цепь пехоты. Три дня мы ждали решения, и оно нас удивило. Нам предложили испытать пламенемет в настоящих боевых условиях. В Турецкой Фракии есть город Девин, он стоит почти на самой границе. Местность горная, навесным огнем стрелять удобнее всего. Болгары показали нам пикет, который укрывался на обратном склоне хребта. С границы его было не видать. А начальник пикета очень уж досаждал болгарской пограничной страже. Уф… Деликатный вытер вспотевшее лицо рукавом и продолжил: – До сих пор страшно ту ночь вспоминать. Мы вдесятером проникли на османскую территорию: семеро болгар и трое русских, еще засветло. Провели разведку, обнаружили казарму, нацелили бомбомет и затаились. Лука Степанович лично наводил, ошибиться было нельзя. Турки ленивы и службу несут отвратительно, оттого никто не заметил наших приготовлений. Когда стемнело, Рябоконь пустил три бомбы в радиус десять метров. Сначала гранатой он разрушил казарму. Потом продолжил осколочной, а закончил зажигательной. Все точно в цель. Люди спали и были застигнуты врасплох. Полыхнуло вроде бы несильно, но затем огонь добрался до керосина или спирта… Взрыв! Ужасное и красивое зрелище. Никто не выбрался из пламени. Один из болгар был штаб-офицер, полковник. Он молча с чувством пожал нам руки. Потом стало известно, что в казарме погибли двадцать человек во главе с командиром. – А чем турки объяснили случившееся? – поинтересовался Продан. – Сгорела казарма, и с ней все люди. На месте нашли осколки от снарядов. Не молния же сожгла здание. Деликатный хихикнул: – Они были в замешательстве. Чем объяснишь такое? До болгарской границы три с половиной версты. Только из пушки дострелишь. Пушки, понятное дело, молчали. А тут пепелище и обгорелые тела. Никаких воронок от снарядов. Валяются осколки железа и чугуна? И что? Османы решили, что взорвались пары керосина. Люди погибли, не успев проснуться. – А ранения на телах? – Не знаю, ваше высокоблагородие. Видимо, объяснили тем, что это раны от взорвавшихся сосудов, в которых хранился керосин. – Да как можно спутать? Дети малые, что ли, делали экспертизу? – Полагаю, не было никакой экспертизы. Это же турки. До Стамбула далеко, лучше замять происшествие. Лыков недоуменно спросил: – Но зачем понадобилась такая опасная экспедиция? Углубиться на три с лишним версты на вражескую землю. А если бы вас там поймали? С полковником во главе! Продан, как военный человек, вмешался: – Что вы, Алексей Николаевич. Все понятно, и вполне в духе балканских традиций. Одно дело – полигонные стрельбы днем в хорошую погоду. Совсем другое – реальные боевые условия. Ночью попасть всеми тремя зарядами! Ай да Рябоконь. Учитель военно-ремесленной школы. Казачатам карабин объяснял. И создал такое. Кхе! Генерал-лейтенант Кузьмин-Караваев, старый глист. Тебя бы туда, поглядеть… – Ладно, черт с ней, с Целокупной Болгарией, – решил заканчивать допрос Лыков. – Вы мне, Деликатный, вот что скажите. Где нам искать Шкуропата? И вашего приятеля Острикова. Тут сыщика, как повелось в этом дознании, ожидало разочарование. – Не знаю, ваше высокородие. Ей-богу! Мы не виделись с октября прошлого года. Как деньги поделили, сразу разошлись кто куда. Эти двое взяли себе мортиру и бомбы, а мне шиш. Вот бесчестные люди… Остриков, может, даже никакой и не Остриков. Тоже мне, нашелся потомственный дворянин. – Подсказки, приметы, привычки, догадки – все годится. – Привычки? Любит жареного пузанка[60], сладкие вина наподобие мадеры. Обожает «Алазань» фабрикации князя Андроникова. Хитрый! Не обидчив на сильных мира сего. Шкуропат звал его Рыжий, и потомственный дворянин не обижался. – Родню в Екатеринодаре имеет? Или любовницу? – Думаю, он приезжий. Насчет любовницы ничего не скажу. Мой второй номер, по-моему, того… мужеложец. Косился так на меня… – Приставал? Деликатный неожиданно покраснел: – Нет, я дал понять заранее, что… – Какие-то намеки на прошлую свою жизнь Рыжий допускал? – Говорил как-то, что бывал в Сибири. – В качестве каторжника? Студент вжал голову в плечи: – Не знаю. Но хитрый, очень хитрый! Ищите в Романовском хуторе. Там у Шкуропата притон, а Павел Вячеславович теперь ему лучший друг. Пора было заканчивать допрос. Деликатного вернули в одиночную камеру. Сыщик с контрразведчиком вышли на берег Кубани. Осмотрелись – срамота… Всюду грязь, дымят кирпичные заводы, река мутная от извести. И ни одного извозчика поблизости. – Ну, двинули? – первым решился капитан. Они долго шли по Кубанской набережной. Говорить не хотелось. Лишь на углу Линейной появился извозчик, да и тот глядел как-то подозрительно: сажать – не сажать? Лыков махнул перчаткой. – Вы куда сейчас? – спросил он у Продана. – Меня не будет в городе неделю-полторы, – ответил тот. – Объеду промыслы, поговорю с начальниками отделов и станичными атаманами. Попробую понять, что на самом деле творится в нефтедобыче. А вы? – Я нынче же командирую в Романовский хутор начальника сыскного отделения Пришельцева. Он прежде был там приставом. Пусть ищет нору Шкуропата. – А сами? – Допрошу еще раз Довгило, потом его братца-кучера. Почитаю агентурные записки – нет ли там чего о Рябоконе и его оруженосцах. Проверю, что дало наблюдение за Асьминкиным. Организую усиленную охрану нефтяного городка. Они сели в пролетку, и сыщик скомандовал: – Господина капитана высади возле Атаманского дворца, а меня доставь на Посполитакинскую, в сыскное. Знаешь? – Как не знать, частенько господина Пришельцева вожу. – Трогай. Глава 17 Сражение на Красной улице Александр Петрович, узнав, что притон Вариводы находится в Романовском хуторе, выругался: – Вот собарня! Я их и так, и эдак, а все одно под корень не вывел. Будто черт их поименно собирал в том хуторе. Коллежский асессор пошел сразу к генералу Бабычу, игнорируя полицмейстера Захарова. Рассказал ему о сведениях, полученных от питерца, получил командировку и уехал в Романовский. Взял с собой одного Коржа. Лыков пытался предостеречь главного сыщика, но тот лишь махнул рукой: – Вдвоем со Степаном мы быка скрутим. – Быка я и один скручу, а вот Шкуропата – навряд ли. Сыщики уехали. Сергею статский советник поручил организовать охрану нефтяного городка, придав в помощь подъесаула Мищенко. А сам опять зачастил в тюрьму. Впору было в ней поселиться, чтобы не ломать такие концы… Первым делом Лыков устроил очную ставку между Иваном Шепелем и Владимиром Довгило. И уличил мыловара во вранье. Тот вынужден был признать, что был знаком с разбойником по кличке Варивода. Он действительно выбирал между ним и Семафором, кого взять к себе в атаманы шайки. Но когда выбор пал на Алавердина, будто бы Варивода на него обиделся и перестал приходить. – Почему Шкуропат до сих пор ни разу не попался? – спросил сыщик арестантов. – Вряд ли он отличается большим умом… – Прокопий не дурак, его нельзя недооценивать, – возразил Довгило. – В разбойничьем деле хитрость важнее ума. А он опасность нутром чует. И рассказал историю. Мыловару потребовалось наказать владельца лавки в станице Пашковской. Тот перестал брать товар, решил, что казанское мыло лучше здешнего. И уперся, не хотел слушать уговоры. Казалось бы, обычная лавка, черт бы с ней. Но торговец был богатый и считался в своей среде большим авторитетом. Начнет дурить, и остальные подтянутся. Довгило решил наслать на скандалиста свою гвардию. Семафор был в отъезде, остальные парни недостаточно страхолюдны, и мыловар нанял Шкуропата. Тот сперва взялся, а потом пришел и отказался наотрез. Он будто бы навел справки на лавочника. Сам крепкий, характера твердого, да еще и сынок ему под стать. Соседи справа и слева – такие же бывалые казаки, троица дружит смолоду. Кроме того, лавочник всегда держит при себе заряженную винтовку Пибоди.