Пришельцев не удержался и спросил, как Шаймурзин узнал подлинное имя промышленника. Бывший освед ответил: какая вам разница? Главное, что сведения достоверные. После чего ушел так же, как и пришел, – через сад. Правоохранители стали решать судьбу лже-Кухарского, и тут у них вышел спор. Начальник сыскной предложил немедленно арестовать беглого и обыскать особняк и завод. А также устроить очную ставку Кайтлесова с кучером. Командированный возразил: лучше хотя бы день-два понаблюдать за мыловаром. Когда он сидит под замком, разговора может не получиться. Упрется человек, и хоть режь. Наблюдение способно дать ответы на многие вопросы. Сцапать никогда не поздно. Тимошенко не побоялся поспорить с начальником и поддержал Лыкова. На свободе, занимаясь своими делами, в том числе и тайными, Кухарский сообщит о себе больше, чем на допросе. Особенно если допрашивать его сейчас. Нынче ему можно предъявить обвинение только за старые грехи. Новые неизвестны. Пришельцев уперся: а как за ним наблюдать? Поставить филера у ворот завода? Или вербануть дворника? Надзиратель хитро улыбнулся и ответил, что есть другой путь. – Иван Иваныч, вы знаете источник Шаймурзина? – догадался статский советник. – Так точно. Это конторщик мыловаренного завода Петров-Белов, который является фактически личным секретарем хозяина. – Высший класс, – констатировал Лыков. – Александр Петрович, вызовите его, припугните и возьмите обязательство. Пусть расскажет все, что знает. Иначе по Высочайшему повелению отправится в Минусинск. Коллежский асессор свирепо подхватил: – Тащить и не пущать! Ну держитесь, Петров с Беловым… – А по итогам разговора мы поймем, когда брать Кухарского с Довгило, – завершил обсуждение плана питерец. Глава 11 Новые обстоятельства Надзиратель Жуковский вышел на службу уже через три дня после схватки с бандитами. Лицо у него было иссиня-багровым, спереди отсутствовали два зуба, и отек на губе не спадал. Иван Павлович каждые пять минут подходил к зеркалу, смотрел на себя и ругался: – Вот сволочи! Как же я теперь буду баб штабелировать? Кто ко мне подойдет с такой вывеской? Другие надзиратели со смехом рассказали Лыкову, что Жуковский отсидел трое суток на гауптвахте за то, что гулял в саду «Варьете» с девицей легкого поведения. Его увидел полицмейстер Захаров, и не только посадил в клетку. Он еще накатал жалобу Бабычу. В доносе указал, что неоднократно лично «внушал надзирателю не забывать семью». Такое вмешательство в приватность покоробило даже столичного чиновника. Иван Павлович на это сказал: – Захаров научился в Карсе на собак брехать, а на людей гавкать. В Екатеринодаре так нельзя. И вообще, плевал я на него. Вот как с зубами быть? Дорого встанут и железные. Про золотые и думать нечего. Эх, бабы, бабы… Пришельцев притворно сурово прикрикнул на подчиненного: – Царскую службу нести – не чем попало трясти. Бери поручение и вперед. А на зубы мы тебе денег найдем. Алексей Николаевич счел нужным разъяснить слова начальника отделения. Бабыч вошел к министру внутренних дел с ходатайством. Он описал подвиг Жуковского и Вольского и попросил для них награды. Надзирателя генерал предложил отметить Владимирским крестом четвертой степени, а тяжело раненного городового – медалью «За храбрость» на Георгиевской ленте. Из столицы пока прислали денежные награды: сто пятьдесят рублей надзирателю и сто – городовому[40]. Жуковский повеселел: – За полторы сотни я себе из золота зубы вставлю! И еще на пьянку-гулянку останется. Ну тогда, бабцы, держись… Закусаю! Лыкову ночью пришли в голову новые мысли. Он усадил кубанских сыщиков и начал речь: – Вам не кажется, что мы сузили наши поиски? Ловим исполнителя Вариводу, а забыли про заказчика. – Как же забыли? – тут же возразил Корж. – Асьминкина с Кухарским щупаем, и Дробязкин на очереди. Сами же заставили нас списки подозреваемых сочинить. – Заставил. Но можем ли мы ими ограничиться? Статский советник понял, что запутал коллег, и пояснил: – В городе готовится диверсия. Мы вцепились в историю с поджогом скважины в Ширванской и прорабатываем эту версию. А если нефть тут ни при чем? И бандиты просто исполнили побочный заказ? Что, если тут политика? И Вариводу с его оружием наняли эсеры или анархисты? – Тогда наше дело сторона, – объявил Пришельцев. – Это к жандармам, мне уголовных хватает. – Я пришел к такому же выводу, – согласился Лыков. – Оставляю вам покамест ваших жуликов, дознавайте, как мы договорились. Мне придется пойти в КОЖУ, просить о помощи. Каковы ваши голубые мундиры? Можно с ними кашу варить? Надзиратели дружно промолчали, а Пришельцев скис: – Когда был Засыпкин, дело ладилось. Мы помогали охранникам, те – нам. Под пулями вместе бегали! Засыпкина отозвали, политический сыск теперь у полковника Тихобразова. Он человек к сотрудничеству не расположенный. Все под себя норовит. Попробуйте вы, у вас полномочия. Но на многое не рассчитывайте. Коллежский асессор помолчал и добавил: – Да так куда ни сунься. Все нам, сыщикам, начальники: полицмейстер, следователь, прокурор, судейские, жандармы. Только и слышишь: дай то, дай это. А помощи от них шиш. Вот служил раньше в Окружном суде следователь по важнейшим делам Назар Ретов, он был не такой. Вникал в наши сыщицкие дела, понимал трудности. Помогал! Но выслужил пенсию и уехал под Анапу гарбузы выращивать. Положится теперь не на кого. – Понял вас, – вздохнул питерец и отправился на Красную, 112[41]. Он уже представлялся Тихобразову по случаю прибытия. Жандарм и сыщик познакомились, обсудили сотрудничество, полковник обещал полное содействие. С напоминания об этом и начал Лыков: – Александр Николаевич, вот вы и понадобились. Уголовными концами занимаются Пришельцев и его люди. А вдруг за бандитами стоят политические террористы? Это более чем вероятно. Тихобразов к предположению гостя отнесся всерьез. – Екатеринодар, – сказал он, – славился террористами всех мастей. Сильнее всех досаждали анархисты, но и эсеры лили кровь, и дашнаки, и вторая армянская террористическая партия «Гнчак». Надо отдать должное нынешнему тифлисскому полицмейстеру Засыпкину. Он буквально вычистил город. – Это было три года назад, – напомнил Лыков. – А сейчас как обстоят дела? – Сейчас тихо. Но вы правы: вдруг ребята опять подняли голову? Тогда это анархисты, больше некому. Давайте разбираться. Начальник управления вызвал двух офицеров: адъютанта КОЖУ ротмистра Матегорина и заведующего агентурой ротмистра Фон-Гоерца. Сыщик повторил им свой рассказ о готовящейся диверсии. Фон-Гоерц тут же вспомнил: – Оружие, которое вы описываете, мне встречалось раньше. Был какой-то безумный изобретатель, из казаков. Фамилия его Рябоконь. Ходил по городу и просил денег на изготовление действующего образца. Средств ему, конечно, никто не дал, и горе-кулибин уехал. Там тоже была труба, которая метала бомбы, но, видимо, лишь на бумаге, если денег Рябоконь собрал ноль. – А можно подробнее узнать о его изобретении? – Мы вели наблюдение за казаком. Так, для очистки совести. Я вечером поищу следы в архиве и завтра вам телефонирую. Куда лучше, в гостиницу или в сыскное? – В сыскное, будьте добры. Закончив про загадочную трубу, ротмистр обратился к истории: – Не тем будь помянуты годы великой смуты! Столько народу тогда погибло, выполняя долг. В селении Армавир, которое никак не станет городом, убили более пятидесяти купцов. Зато и на революцию экспроприировали полмиллиона. В Екатеринодаре тоже, можно сказать, развернулась настоящая война. Самым тяжелым был тысяча девятьсот седьмой год. Эсдеки застрелили помощника полицмейстера Журавля, анархисты – помощника пристава Боняка и пристава Величко. Знаменитый Сашка Морозов всадил три пули в спину правителя канцелярии начальника области Руденко, когда тот садился в трамвай… Самое возмутительное преступление совершил молокосос по фамилии Чуйков. Он убил директора народных училищ Кубанской области Шкиля прямо в служебном кабинете. Большого, к слову сказать, радетеля народного образования. Убил и благополучно сбежал. Так у негодяев хватило наглости явиться потом к вдове и вымогать у несчастной женщины деньги! Полиция поставила в квартире засаду и взяла четверых, попутно перебив им руки-ноги. Через день на улице поймали и Чуйкова. И повесили. А Морозов живым не дался, не такой был человек. Когда его выследили, он застрелил троих наших, а потом пустил себе пулю в лоб. Вот с кем приходилось бороться, Алексей Николаевич. Лыков хорошо помнил те жуткие годы и не перебивал ротмистра, давая ему высказаться. Тот продолжил: – Экспроприаторы, было и такое время, совершенно перестали прятаться. Они ходили по магазинам, фабрикам, конторам и открыто собирали дань. На революцию! На пивоваренный завод Людкевича шлялись несколько раз и всегда заранее предупреждали о своем визите по телефону. Или вот еще, был такой гласный Фабриченко. К нему явились домой, жена сказала, что он на заседании. Они пошли прямо в городскую думу, вызвали купца с заседания, отвезли на квартиру и заставили заплатить. Представляете? Полиция, да и мы, жандармы, какое-то время были словно парализованы. И население перестало ждать от нас защиты, смирилось. Ограбленные торговцы, встречая на улице своих обидчиков, лишь раскланивались с ними, и не думая обращаться к властям. Э-хе-хе… – Но в конце концов власти взялись за дело, – напомнил ротмистру статский советник. – Взялись. В восьмом году тоже много крови пролилось. Убили еще одного пристава, Кузнецова, городовые гибли при исполнении. И начали тогда эту нечисть отстреливать, как собак. При арестах, ежели не сдавались, мы с полицией решили их не щадить, кончать на месте. Много перебили, еще больше поймали. Сейчас в Екатеринодаре спокойно. – А если недобитки вдруг задумали диверсию? Кто в первую очередь на это способен? – Анархисты, – дружно сказали оба ротмистра. – То есть вы не всех постреляли и пересажали? – уточнил Лыков. – Всех попробуй пересажай… – горько усмехнулся Матегорин. – Уж не знаю почему, но идеи анархизма больше всего завладели умами безмозглой молодежи. Каких только банд не создали! «Кровавая рука», «Черный ворон», «Мстители», «Девятая группа анархистов-коммунистов», «Легион», «Анархия», «Добровольный летучий боевой отряд»… Много с ними пришлось повозиться. Чуть не сто человек усадили на скамью подсудимых. Семерых вздернули, тридцать семь получили каторжные работы. Ячейки остались, но они теперь как змеи, у которых вырвали ядовитые зубы. Шипят, а укусить-то нечем. – Эти змеи под наблюдением? – предположил сыщик. Фон-Гоерц через плечо обернулся на начальника управления, тот кивнул. – Да, мы за ними присматриваем, – подтвердил ротмистр. – Плотно и постоянно. – За анархистами? – За всеми. Заведующий агентурой с достоинством стал перечислять: – Эсдеки: имеем внутреннее осведомление двумя агентами, «Комаровым» и «Морским». Эсеры – тоже два, «Василевский» и «Васильева». Анархисты-коммунисты – сразу три пары глаз: «Грузин», «Полезный» и «Духанщик». И не только здесь имеем, но и в Армавире, Ейске, на Тихорецкой и в Романовском. Что вас интересует? Лыков подернулся вперед: – Ясно что: есть ли у анархистов силы для террористического акта? Могут ли они быть заказчиками Вариводы? Ротмистры думали недолго. Матегорин буркнул Фон-Гоерцу: – Чего уж там… Скажи.