– Голодный, – мягко сказал крайн, – а у тебя молоко пропало. Тебе надо поесть. – Убирайся! – У меня есть хлеб и сыр, – спокойно сказал крайн, медленно разворачивая прихваченный с собой сверток. При виде пухлых ноздреватых лепешек с аппетитной золотистой корочкой, переложенных толстыми белыми ломтями козьего сыра, женщина задрожала. Варка хорошо знал этот жадный тоскливый взгляд. – Добрый господин, – прохрипела она, – уходите… Крайн встал, выпрямился во весь свой немалый рост. Женщина, не отрывая глаз от еды, поспешно отступила за дерево. Ребенок захлебывался криком. – Ты ведь не меня боишься. Женщина отчаянно замотала головой. – Он не с голоду орет, – прошептала она, отступая еще на шаг. – А с чего? – мирно спросил крайн, неторопливо раскладывая еду на расстеленной тряпице. – Поветрие на нас пало, – донеслось из-за дерева. – Какое такое поветрие? – Терпению крайна, казалось, не было предела. – Багровая смерть на нем. Варка мгновенно натянул воротник до самого носа, руки убрал в рукава и легонько тронул лошадь коленом. «Надо бежать, – мелькнуло в голове, – хотя, может, уже поздно. Если зараза у них в легких – наверняка поздно. Надо же, как не повезло». – Чего с ним такое? – спросил Илка. – Багровая смерть, – сквозь зубы прошипел Варка. – Чего-чего? – Чума, придурок. Три года назад Грязовец-Приморский весь вымер, до последнего человека. Илка съежился и тоже попытался спрятаться внутри своей одежды. Его конек шевельнулся и как бы сам собой двинулся вперед, унося всадника подальше от опасного места. Крайн вздернул подбородок, выпрямился, почти касаясь головой серого полога тумана: – Я – крайн Рарог Лунь Ар-Морран из серых крайнов Пригорья. Дай мне ребенка, милая, – шагнул вперед, повелительно протянул руки. – Так, значит, правду говорят… – Правду-правду. Не бойся. К крайнам поветрие не пристает. «Врет, – сообразил Варка, – сам-то от антонова огня чуть не помер. Что ж это он делает, а? Я чуму лечить не умею. Да и никто не умеет. Чеснок, говорят, помогает. Лимонный сок еще. Только, по-моему, это вранье». Женщина торопливо размотала рваный платок, распутала обернутые вокруг орущего существа грязные тряпки. Крайн в три шага преодолел разделявшее их расстояние и без малейшей брезгливости взял ребенка на руки. Плач немедленно прекратился. Зато господин Лунь лихо присвистнул. – М-да… Тут я один не справлюсь. Идите сюда, господин травник, извольте взглянуть. Варка захлебнулся ужасом. Самое правильное – унестись отсюда с дикими воплями. Клятву травника он не давал, тетку эту в первый раз видит. Хорошо крайну, он только и думает, как бы помереть покрасивее. Варке помирать не хотелось… Стиснув зубы, он соскользнул с лошади и обреченно направился к источнику смертельной заразы. Младенец, сучивший ногами в вонючих пеленках, оказался пухлым и не таким уж маленьким, наверняка старше полугода. Все нежное тельце: подмышки, сгибы локтя, шею под подбородком – украшали страшные багровые вздутия. Варка, пытаясь унять дрожь в коленях, встал рядом с крайном, осторожно склонился поближе, стараясь не дышать, и вдруг хрюкнул. Попытался зажать рот рукой, но не удержался и заржал в голос. – У тебя истерика? – прохладно осведомился крайн. – Ну и шуточки у вас… Тоже мне, багровая смерть… Обычная красная почесуха. Я еще в детстве переболел. Могу с этим младенцем хоть целоваться. Только она у него странная какая-то. Сильная очень. – Девочка с тонкой нежной кожей. Бывает. – Девочка? А ну, да. Точно, девочка. – Каковы же ваши предписания, господин травник? Варка хмыкнул: – Ну, можно вообще ничего не делать. Через неделю само пройдет. Можно собрать споры плауна болотного и все язвочки присыпать, чтоб не мокли и не зудели. Но это сложно. Проще – обыкновенную крапиву в корыте запарить и купать ребенка три раза в день. Так это все знают. Чтоб почесуху лечить – травник не нужен. – Почесуху?! – вдруг взвизгнула женщина. – Само пройдет, говоришь?! Я четвертый день иду, от людей шарахаюсь… корки хлеба за все время не проглотила… три ночи в лесу… – Откуда идешь? – спросил крайн. – Из Добриц. Дом сожгли… Из окна выскочила в чем была. Ставни запереть не успели, а гнаться за мной побоялись… Варка присел на камушек и стал смотреть в небо. Ноги все еще дрожали, сердце глухо бухало о ребра, и все вокруг вдруг показалось необыкновенно милым. Туманчик такой симпатичный, мягонький, серенький… Сосны красивые, даром что немножко кривые… И камушек приятный, шершавенький, мох на нем растет, букашки какие-то ползают. – Хороший народ у вас в Добрицах, – заметил он. Хотя особенно винить жителей Добриц не мог. В Липовце бы сделали то же самое. С багровой смертью не шутят. – Народ хороший, – согласился крайн. – Тебя как зовут? – Анна, – всхлипнула женщина, и Варка понял, что она совсем девчонка, чуть старше Ланки. И даже глаза как у Ланки, голубые с поволокой. – Муж есть? – Есть. В Трубеж на торг уехал. Сережки новые привезти обещал… Небось, вернулся уже, а там… Ой, я, наверное, домой пойду. Нам же теперь можно домой, правда? – Живешь одна? Ни матери, ни свекрови? – Одна. Сирота я. А муж… – Посоветоваться, значит, не с кем. Кто первый крикнул, что на ребенка поветрие пало? – Филиппа, подружка моя. Я напугалась, показала ей, а она… – Что ж ты с этой подружкой не поделила? Ленту, запястье или, может, мужа? – Ой! Анна села прямо на землю и уставилась на него, разинув рот. Явно что-то вспомнила. Крайн нагнулся, положил ребенка к ней на колени. Отломил от лепешки корочку, сунул в пухлую ручку. Девочка довольно зачмокала. – Вот что, Анна. Сейчас поешь и иди в Столбцы. Я дам тебе письмо к старосте. Расскажешь все как есть. Пусть пошлют гонца в Добрицы. Почесуха – штука заразная. Как бы они под горячую руку всю деревню не спалили. Глава 10 Туман поредел, дорога бежала под гору, и крайн снова погнал усталых лошадей, на этот раз нисколько их не щадя. Минут через десять поравнялись с Илкой. Варка, держась позади крайна, скорчил рожу, будто удавленник, и притворился, что хочет вцепиться в Илку скрюченными руками. Илка, усердно делавший вид, будто ничего не случилось, отшатнулся и едва не вылетел из седла. Все было как всегда: прекрасный герой весь в белом, и он, Илка, трус и подлец. Хотя всякому ясно – приближаться к зачумленным никакой не подвиг, а просто глупость. В довершение всего Варка прямо-таки лучился самодовольством, будто в одиночку справился со смертельной болезнью. Никакой болезни, собственно говоря, не было. Но об этом он почему-то забыл. Лошади летели по крутому спуску. К стуку копыт по каменистой дороге все яснее примешивался какой-то посторонний звук, похожий на неясный, многократно усиленный шепот. Внезапный поворот, и впереди выросла горная стена, сотни толстенных черных столбов, составленных вместе. Из-за стены вырвалось утреннее солнце, хлестнуло по глазам, и Илка не сразу понял, что они несутся по краю обрыва, поняв же, едва удержался в седле. Давящую своей чернотой и огромностью гору отделяла от них обширная пустота. Что там, под обрывом, видно не было, лишь слышался шепот, гул, отдаленное рычание. Неожиданно крайн придержал коня. – А, вот и распутье. Лошади стали. Дорога, по которой они пролетели над пропастью, была вовсе не такой узкой, как это виделось с высоты седла. Хорошая дорога, наезженная и удобная. У каменного креста из тех, что по всей стране ставили на распутье, она расходилась надвое. – Нам куда? – спросил Илка. – Не знаю. Вот это – дорога в Загорье. На север, вдоль реки, по склонам Белухи, через Ветреный кряж к Воротам Вьюги. Это будет первый перевал. Дальше Голец, Седло, и вы в Загорье. Илка с умным видом кивал, стараясь запомнить полезные сведения. Варка легкомысленно озирался по сторонам. В Загорье его пока не тянуло. – А вон оттуда, через Козий брод и Волчью Глотку, сейчас идет с войском Сильвестр Адальберт, седьмой барон Косинский. Возможно, Волчью Глотку он уже миновал, хотя к Козьему броду мы, как видите, успели раньше. Настроен господин барон весьма серьезно. Он желает получить пригорские земли до самого Трубежа и заселить их своими людьми. Здешние жители, по его мнению, слишком избалованы крайнами и понятия не имеют о настоящей покорности. – А местные куда денутся? – не понял Варка. – Ну… как бы тебе объяснить, чтобы не ранить твою юную неокрепшую душу… – Не может быть.