Но крайн ценил перлы народной мудрости, только если они его устраивали. – На скорую руку я провожусь не меньше недели. Поехали. Жеребец с места рванул во весь мах, лошади из Столбцов понеслись за ним, но не к Починку-Верхнему, а на восток, без дороги, по кустам и кочкам, через мелкие ручьи и овражки, по сырым луговинам и каменистым языкам осыпей, разбрасывая из-под копыт то липкую грязь, то каменную крошку. Все дальше на восток, вдоль скальной стены, которая то удалялась, то приближалась, открывая взору новые утесы, обрывы, гранитные столбы и башни. И только дальние вершины оставались те же: холодные, недоступные, навечно укрытые снегом. Скоро они вспыхнули высоким поднебесным костром, потом стали кроваво-алыми. С другой стороны, над темной полосой леса все яснее проступал светлый щит полной луны. Глухим стуком по густой траве, гулким грохотом по камням. Топот некованых копыт сплетался с долетавшим от стены эхом и гулом бьющего в лицо ветра. Три всадника неслись между горами и лесом, между бледной луной и кровавым закатом. Закат потухал, луна сияла ярче и ярче. От леса зазубренной драконьей спиной легла на пустошь глубокая тень. Впадины и лощины обернулись темными ямами, холмики, поросшие седой от росы травой, – сияющими озерами. Крайн то гнал лошадей галопом, то давал им передохнуть, переходя на легкую рысь. Вначале Варка думал только о том, как бы не свалиться под копыта, и изо всех сил цеплялся за жесткую гриву, но довольно быстро привык. Держать равновесие в широком крестьянском седле с высокой лукой оказалось не так уж трудно. Тогда он смог оглянуться по сторонам и испытал такой восторг, что даже волосы на голове зашевелились. Молочно-бледное сияние затопило небесные звезды, зато покрытые росой луга пустоши сверкали островами звездного света. Всадники летели в блистающих небесах по прозрачной звездной дороге. Петь Варка не мог и, раскинув руки, просто заорал от счастья. И тут же был жестоко обруган Илкой, лошадь которого с перепугу прянула в сторону и едва не встала на дыбы. Крайн коротко, по-волчьи, глянул через плечо, шевельнул губами, но его слов Варка, к счастью, не расслышал. Впрочем, он был готов снести любые оскорбления, лишь бы этот безумный полет никогда не кончался. * * * Луна медленно сползала все ближе и ближе к кромке леса. Горные вершины исчезли, скрытые крутым боком лесистого холма. Лес вырастал впереди, надвигался и вдруг сомкнулся над ними, как темная вода над упавшим камнем. Должно быть, тут раньше была какая-то дорога или тропа. Во всяком случае, крайну удавалось отыскивать ее в лабиринте непроглядных теней и пятен лунного света. Ветки цепляли за потные лошадиные бока, за волосы и одежду, так и норовили хлестнуть по лицу, но усталые лошади ломились сквозь лес все еще споро, хотя и медленнее, чем по пустоши. Хруст и треск в клочья рвали ночную тишину. Илке это ужасно не нравилось: теперь любой затаившийся в темноте враг будет за версту предупрежден об их приближении. Варка совсем скрючился, уткнулся в жесткую, пахнущую потом гриву, чтобы уберечь глаза. Усталость навалилась мгновенно, как ночная тьма. Болела спина, и то, что пониже спины, и ноги, уставшие обхватывать круглое лошадиное брюхо. На рысях трясло куда сильнее, чем при ровном галопе. Варке казалось, что у него все потроха оборвались и поменялись местами. Громадная закатная луна, располосованная тенями ветвей, светила недолго. В конце концов стало так темно, что лошади перешли на шаг, а потом и вовсе стали. Тут на Варку, в довершение прочих бед, набросились комары. Но крайн не сдался. Спешился и еще некоторое время вел своего жеребца под уздцы. Горные лошадки покорно тащились сзади. Наконец он остановился, пробормотал под нос «все, хватит» и приказал: «Слезайте». Илка слез, на ощупь привязал лошадь к невидимым кустам и затоптался на месте, разминая ноги. Ноги слушались плохо, спина и плечи – тоже. Варка сполз с седла в полусогнутом положении, грохнулся на четвереньки и тихо порадовался, что эта лошадь такая низкая. В руки и колени сразуже впились шишки, сучки и сухие хвоинки. Попробовал встать – тело отозвалось такой болью, что он сразу понял – всю оставшуюся жизнь придется провести на карачках. На карачках было колко, мокро от росы и ужасно холодно. Кроме того, комары жглись как сумасшедшие. Вдруг в трех шагах вспыхнул трепещущий свет. Варка тяжело вздохнул и пополз туда. Может, хоть комары отстанут. Илка побрел за ним, ковыляя на полусогнутых. Оказалось, крайн даром времени не терял. Развел маленький бездымный костерок, насыпал в него какой-то вонючей дряни, чтоб отогнать комаров, обстругал палочку и теперь насаживал на нее ломти хлеба вперемежку с кусками домашней ветчины. – Откуда мясо? – хрипло спросил Илка, устраиваясь у огня. – Петра поделилась. Варка настоящего мяса, не солонины, не видел уже почти год, но точно знал – есть не сможет. Скрипя всеми суставами, он попробовал сесть, но только повалился на бок. Крайн фыркнул, вручил палочку Илке и, присев на корточки, принялся разгибать скукоженного Варку. Варка ожидал дикой боли, но несколько легких точных прикосновений, и он смог не только сесть прямо, но и дотянуться до своей порции, с поглощением которой тоже не возникло никаких трудностей. – Мы приехали? – поинтересовался Илка, покончив с едой и тщательно облизав пальцы. – Нет. Часа через два рассветет, тогда двинемся дальше. – Мы гонимся за кем-то? – Нет. Но возможно, скоро будут гоняться за нами, – спокойно сообщил крайн. – Умеете вы утешить, – пробормотал Илка. – Попробуйте поспать. Завтра вряд ли удастся. Илка послушался, свернулся клубком поближе к костру, натянул воротник старой лицейской куртки на уши и принялся прикидывать, что же им грозит завтра. Ближайшее будущее выглядело печально. Варка ложиться не стал. Ляжешь, потом вставать придется, а он очень сомневался, что будет способен встать. В потрескивании сосновых веток, которые крайн время от времени подбрасывал в костер, Варке все еще слышался стук копыт, упругий ритм их бешеной скачки. Мышцы тупо ныли, но в теплом воздухе, поднимавшемся от огня, разболелась еще и вся левая половина лица. Варка ощупал ее, коснулся разбитой скулы, все вспомнил и с ужасом уставился на крайна, сидевшего по другую сторону костра. Илка спит, можно говорить свободно… – Это правда? – Нет, – тут же ответил крайн. – Что нет? – А что правда? – Правда, что вы – мой отец? – выдавил из себя Варка. – Это тебя радует или печалит? Варка, ничего не ответив, опустил голову. – Так вот, я уже сказал – нет. Неправда. Это горе меня миновало. Варка старался сдерживаться, но громкий вздох облегчения вырвался сам собой. – А зачем вы тогда дядьке Валху… – Твое простодушие меня умиляет. Неужели все надо объяснять? – Надо, – твердо сказал Варка. – Ну, хорошо. Если уж не удалось скрыть наше существование, пусть думают, что нас много и мы сильны. – Кого это «нас»? – Крайнов. Попробуй взглянуть на это дело глазами дядьки Антона или того же Валха. В замок вернулся Рарог Лунь, крайн, как известно, не из последних. Вернулся не один, а привел с собой множество других крайнов, прекрасных и мудрых. Сидит на Крайновой горке уже с зимы, никуда уходить не собирается, и наследник у него имеется. Похож как вылитый. – Да, лихо, – пробормотал Варка, вспомнил своих товарищей по несчастью и, не выдержав, глупо хихикнул. Тоже мне, пресветлые крайны. Илка, которому так и не удалось заснуть, завистливо вздохнул, оценив всю красоту замысла. Теперь уже никто не посмеет чинить препятствия крайнам из опасения столкнуться с их совместной мощью. Сквозь сомкнутые веки он разглядывал то Варку, то Крысу. Огонь между ними хорошо освещал худые лица, прямые белые волосы, угловатые фигуры, склонившиеся над костром в одной и той же позе. «Интересно, когда он соврал, – сонно подумал Илка, – тогда или сейчас?» * * * Крайн безжалостно растолкал их, когда небо лишь начало светлеть, а в лесу по-прежнему царил почти полный мрак. Молча влил в рот каждому по глотку забористой Петриной сивухи. После сивухи полегчало. Мир перестал казаться омерзительно сырым и холодным, а ноющие мускулы согласились подчиняться и даже позволили взобраться в седло. Густые кусты, перемежающиеся с заполненными водой бочагами и колдобинами, мог называть дорогой только господин Лунь, очевидно, по старой памяти. Лет двадцать назад дорога тут, возможно, была. Но с тех пор колеи затянуло травой, между ними поднялись молодые березки и пышные заросли козьей ивы. Лошадям это не нравилось. К тому же, заеденные бодрыми утренними комарами, они то и дело норовили почесаться о ближайшее дерево. Роса, к рассвету скопившаяся на листьях, обильно стекала на штаны или, того хуже, прямо за шиворот. Но рано или поздно кончается все, и даже этот лес наконец кончился. Не так уж и долго они сквозь него продирались. Варка удивился, увидев, что до сих пор не рассвело. Только через все небо тянулись растрепанные розовые перья. Внизу лежала долина, до краев заполненная прозрачным туманом. Сквозь туман проглядывала петлявшая меж распаханных холмов белая дорога, которая не спеша вползала в деревню – бестолковое скопище черных крыш, заборов, навозных куч и оголенных по весне сеновалов. Местность Варка узнал, хотя бывал здесь всего два раза и то зимой. Горы подходили к деревне совсем близко. Три отдельно стоящих скалы вторгались в саму долину, три гигантских столба гладкого черного базальта. Сказок и поверий об этих столбах ходило множество, и большинство из них Варка услышал на столь памятной ему свадьбе. – Столбцы, – сказал он. – Чего ж мы через лес перлись? Надо было по дороге. – По дороге тридцать верст, а лесом – двенадцать, – снизошел до объяснения крайн. – Чё, прям по пашне поедем? – спросил Илка, после спасения Антонова поля смутно чувствовавший, что топтать посевы как-то нехорошо. Зеленое поле начиналось у лесной опушки и тянулось вниз по склону до самой дороги. – Нет, – отрезал крайн, – нам Столбцы без надобности. – А куда нам надо? – Туда. Вороной жеребец скорым шагом двинулся по краю поля туда, где полоса дороги, обогнув столбы, ныряла в самую гущу тумана. Над туманом торчали крестообразные верхушки лиственниц, а еще выше вставали горы, мрачные ступенчатые утесы, в утреннем сумраке казавшиеся совершенно черными. Ни Конь-камня, ни Белухи, ни Трех Братьев отсюда видно не было. Копыта чавкали по раскисшей пашне, Варка, покачиваясь в седле, клевал носом. Илка то и дело щипал себя за руку, чтобы не уснуть. Усталые лошади упрямились, норовили свернуть в родимые Столбцы или вовсе остановиться. Все же они достигли каменистой дороги и двинулись по ней прочь от деревни, все глубже погружаясь в плотный сырой туман. Стук копыт звучал глухо. Туман гасил звуки и казался таким густым, что даже дышать в нем было трудно. Варка едва мог разглядеть взъерошенный хвост Илкиной лошади. Зато до напряженного слуха вдруг донеслось нечто такое, что парень едва не вылетел из седла. Померещилось, что ли? – Эй, вы слышали? – тревожным полушепотом спросил Илка. Где-то наверху, казалось, прямо над головами, громко плакал ребенок. Илка тут же вспомнил жуткие истории о призраках некрещеных младенцев и похолодел. Известное дело, сначала злосчастный путник слышит, как плачет ребенок, а потом из темноты протягиваются две огромные руки и утаскивают его вместе с лошадью прямиком в ад. Крайн спешился, повелительно махнул рукой. Туман поднялся серым занавесом, закачался вокруг широкими грязными полотнами. Открылась обочина дороги, усыпанная битым камнем, чахлые кусты вереска, а за ними – корявый сосняк, в котором деревья изо всех сил цеплялись за землю среди осыпей и валунов. Меж корней одной из сосен недалеко от дороги слабо дымили остатки костра. Рядом лежала куча хвороста. Нет, куча грязного тряпья. Куча плакала детским голосом, захлебывалась от крика. Крайн, легко переступая с камня на камень, приблизился к кострищу. Варка не успел и глазом моргнуть, как грязная куча обернулась женщиной. Женщина как две капли воды походила на Петру, такая же серая и замученная. Впрочем, настолько грязной и оборванной Петра наверняка не была. Илка расслабился. Зловещий плач получил свое разумное объяснение. Где женщина, там и ребенок. Никаких призраков. – Не подходи! – каркнула бродяжка, и в голову крайна полетел острый камень. Крайн увернулся, но дальше искушать судьбу не стал, присел на большой валун в некотором отдалении. Вид у него был как никогда мирный и благодушный. Женщина прижалась к сосновому стволу, свободной рукой подхватила второй камень. Ребенок, которого она прятала на груди под рваным платком, разорался с новой силой.