– Без тех объедков мы бы все померли, – упрямо прошептала Фамка. Господин Лунь посмотрел на них и в который раз пожалел, что принял на себя эту обузу. Нет, просто о том, что остался жив. Забиться бы сейчас в темноту, в сырость, в ближайшую кротовую норку. Спрятаться от них. Или от себя самого. * * * – А вы правда горох воровали? – Было дело. – Долго голодали, да? – посочувствовала Жданка, сама не раз таскавшая с рыночных лотков пирожки, огурцы или яблоки. – Да не голодали мы тогда, – поморщился крайн, – так, баловались. Уворованное слаще. Ланка вытаращила глаза, потрясенная такой безнравственностью, зато Варка с Илкой понимающе переглянулись. Они спускались по Своборовой пустоши, по старой дороге, которая когда-то, в прежние времена, вела к замку. Вначале шли чинно, дабы не сердить донельзя раздраженного господина Луня. Но склон был зеленым, небо – отчаянно голубым, ветер – ровным и сильным. Первая не выдержала Жданка, сроду не видевшая столько травы и простора сразу. Ловя ветер раскинутыми руками и вопя от счастья, она сломя голову понеслась вниз. Варка, засидевшийся в замке и давно ошалевший от собственного благоразумия, очень обрадовался, заорал: «Стой! Куда!» и бросился следом, на ходу скинув тяжелые башмаки. Ланка, ярая сторонница взрослой сдержанности и пристойных манер, вдруг закружилась волчком, изящно подобрав юбку, и легким танцующим шагом полетела вслед за Варкой. Илка насупился. Бегать за глупой курицей он не собирался. Только и оставалось, что подбирать по пути сыпавшиеся из пышной прически шпильки и заколки. Все-таки золото, мелкие сапфиры, старинная работа крайнов… – Счастливые, – вздохнула Фамка, – летают. Крайн молча глядел под ноги. * * * Возле памятной всем усадьбы дядьки Антона, такой же унылой и грязной, как поздней осенью, не было ни души. Но господин Лунь и не собирался общаться с хозяевами. – Ты, – хищный палец уперся в Ланку, – вон там, за плетнем, у него огород. Иди, займись. – Одна? – перепугалась Ланка. – Ну, ты-то, надеюсь, потоп с пожаром там не устроишь, собственной кровью капустную рассаду поливать не станешь, белые розы вместо брюквы у тебя не вырастут… Иди. – А мы? – спросил Варка, сумрачно глядя на обширное Антоново поле. Всходы пшеницы, еще вчера бодро зеленевшие, сегодня лежали на земле, сизые, скорчившиеся, безнадежно мертвые. Поодаль ровными рядами торчали почерневшие стебли бобов. – А вас я научу строить «цепь». Самое главное что? – Кон-цен-тра-ция, – выговорила очень довольная собой Жданка. – Нет, рыжая, – вздохнул крайн, – самое главное – любовь и терпение. * * * Два часа спустя Варка лежал, прижавшись щекой к прохладной весенней травке. Любовь у него закончилась, терпение тоже было на исходе. Спину и плечи ломило так, будто пришлось трижды пронести через все поле, до самого леса и обратно, не пылающую цепь, связавшую их, когда они разомкнули огненный круг, а самую настоящую, пудовую. Спасение Антонова урожая оказалось обычной крестьянской работой, тяжелой и нудной. Меньше всех устала Фамка, привычная к этому с детства. Да и Жданка как ни в чем не бывало бродила по сырому лугу, выискивала стебельки щавеля. Ланка набрала одуванчиков и плела веночки. Первый она водрузила на голову Илке. Илка расцвел, точно получил королевскую награду. Вторым осчастливила Варку, который тут же стащил его и нахлобучил на Жданку. Теперь плела третий и поглядывала на крайна. Варка представил себе господина Луня в одуванчиковом веночке и фыркнул, ткнувшись лицом в траву. Сам господин Лунь тоже валялся без сил. Лежал на животе и, уткнув подбородок в сцепленные руки, разглядывал жучка, упорно карабкавшегося вверх по узкому листку. – Почему так? – спросил Варка, с трудом приподняв голову. – Им хоть бы что, а мы… – Некоторым птицам трудно ходить по земле. Крылья мешают. – Скажете тоже, птицам… ой, ну вы-то, да, конечно, а я… – А ты болван и вообще заткнись. Жучок доверчиво переполз с листка на подставленный палец и тут же скатился в середину шершавой ладони. – Ух ты, – сказала присевшая на корточки Жданка, – божья коровка… – Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба. Жучок послушался, шевельнул надкрыльями, выпустил черные прозрачные крылышки и улетел. – Кстати, как насчет хлеба? – поинтересовался Илка. – Чем нам заплатят? – Ты договаривался о плате? – жестко спросил крайн. – Не… но я думал… – Напрасно. Вы же рвались ему помочь. Бескорыстно. Помогли? – Да, но… Ах я, дурак, надо было… – Нельзя ожидать благодарности, – тихо сказала Фамка. – Этот урок ты усвоила, госпожа Хелена. – Может, хоть покормят, – вздохнула Жданка. – Дома поешь, – цыкнул на нее Варка. – Пошли отсюда, – устало поднялся крайн. Волей-неволей пришлось встать и Варке, нога за ногу плестись вместе со всеми вдоль покосившейся за зиму ограды по поросшему травой и одуванчиками Антонову двору. Среди одуванчиков важно гуляли облезлые рыжие куры, на заборном столбе лениво щурился тощий растрепанный кот. Но дом по-прежнему казался вымершим. – Кто дрова складывал? – поинтересовался господин Лунь. – Мы, – сознался Варка. – Узнаю руку мастера. То-то поленница такая кривая. Вы там рядом не стойте, а то еще завалится. Поленница, хоть и кривая, благополучно простояла целую зиму, но Варка знал: возражать нельзя. Чувствовалось, что господин Лунь долго не простит им этот поход на Антоново поле. * * * Спасение пришло неожиданно. Стукнула дверь. С крыльца слетела женщина в латаной-перелатаной юбке и потрепанной душегрейке поверх серой домотканой рубахи. Пыльная моль. Пучок прошлогодней травы, подхваченный ветром. Добежав, она бухнулась в ноги крайну, вцепилась в испачканные землей сапоги. – Пресветлый господин крайн… «Пресветлый господин крайн» проворно нагнулся, обхватил ее за плечи, поставил на ноги. – Петра… – сердито сказал он, – ты что, рехнулась? Это же я! Петра, не понимая, глядела на него, застиранный платок сполз, серые волосы повисли неопрятными прядями. Господин Лунь хорошенько встряхнул ее. – Эй, очнись! Это я, Рарка Лунь. – Рарка, – повторили бескровные губы. Измученное лицо жалко перекосилось. Женщина уткнулась лбом в грудь крайна и завыла, некрасиво скривив приоткрытый рот. – Ну что ты, Петра, – растерянно пробормотал господин Лунь, – все будет хорошо, я вернулся, теперь тебя никто не обидит. Петра самозабвенно рыдала, как будто копила слезы не один год и теперь спешила выплакать все сразу. Крайн обнял ее, неловко погладил по волосам.