– Дело не в людях, а в нас самих. – Ты понял? – пихнул Варка Илку. Илка скорчил рожу и отрицательно покачал головой. – А я, кажется, понимаю, – шепнула Фамка. Жданка и не пыталась ничего понимать. – Она же там пропадет. Еду не сможет найти, или замерзнет, или обидит ее кто-нибудь. – Не горюй, не пропадет, – крайн снова смотрел в небо. – Вон, видишь, журавли летят. Высоко летят – значит, в Загорье. Хочешь, они здесь спустятся? Останутся на ночь, на рассвете, может быть, будут танцевать… – Не надо. Им и так тяжело. Такая долгая дорога… Крайн хмыкнул. – Когда-то я любил провожать журавлей через горы. Там, над Белухой, воздух очень ненадежный. Воздушные ямы, нисходящие потоки, невидимые вихри. И все каждый день меняется. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Я становился впереди клина, ведущим. Они шли в воздушной тени моих крыльев. Над ущельем, над ледниками, над Вратами Вьюги… Скоро склоны очистятся от снега, перевал откроется. Тогда я и вам покажу дорогу в Загорье. Уйдете через пару недель. – А вы? – пискнула Ланка. – А я останусь здесь. В конце концов, здесь мой дом. И я устал от странствий. Очень устал. – Может, вам лучше найти своих? – неуверенно спросила Фамка. – Или вы не знаете, где они? – Знаю. Но крыльев у меня нет. – А что там, в Загорье? – спросил Илка. – Сразу за хребтом – степь. Суровые зимы, сухое лето. Народ постоянно на одном месте не задерживается. Кочуют туда-сюда со своими козами. Дальше на северо-запад есть и села, пашут понемножку, огородничают. Ближе к морю попадаются города, небольшие, небогатые, со здешними, конечно, не сравнить. Но вы не пропадете. Травники там на вес золота. Там и наш знахарь-недоучка сойдет за великого целителя. – Да, – тут же озаботился Варка, – надо бы корешков, травок подсобрать. Кое-что как раз весной собирать можно. – Я никуда не пойду, – сказала вдруг Жданка, упрямо глядя в землю. – Тебя никто не спрашивает. * * * Варка повадился спать наверху. Лазать туда-сюда по веревке ему было ничуть не трудно, господин Лунь это не одобрял, но позволял. Ему очень нравилось в крайновой спальне. Кровать громадная, мягкая, места много, а главное, огромное окно, в которое ночью видны звезды, а на рассвете, не вылезая из-под одеяла, можно наблюдать, как солнце медленно поднимается из-за дальнего леса. Почему в это окно без единого стекла нисколько не дует и в комнате тепло, какой бы мороз ни стоял на улице, Варка не знал, да и знать не хотел. Минувший день выдался солнечным, но с резким холодным ветром, вечер – тихим и таким ясным, что зеленоватое небо казалось прозрачным и алмазно твердым. А утром Варке почудилось, что снова вернулась зима. Своборова пустошь была белой. Иней густо лежал на скалах, пригнул к земле подросшую траву. Даже ручьи замерли, покрылись тонкой ледяной коркой. Косые рассветные лучи скользили по белому полю, заставляя его сверкать и искриться всеми оттенками розового и золотого. Впрочем, когда он выбрался из замка с твердым намерением поискать корней мать-и-мачехи, иней, растопленный утренним солнцем, уже исчез. Все опять радостно зеленело. Пригорской траве к таким поворотам было не привыкать. К полудню из замка выбрался крайн, как обычно, устроился под деревом, начал рассказывать Жданке, не отходившей от него в последние дни, какую-то запутанную историю. К середине истории вокруг на траве сидела уже вся компания. Все прилежно внимали, боясь пропустить хоть слово. Варка недоумевал, отчего человек, умеющий так говорить, в классе только нудно бубнил, обрушивая на бедные головы учеников тяжелые кирпичи длинных и непонятных слов. Рассказ завораживал, околдовывал, затягивал как бесконечный водоворот. Поэтому все невольно вздрогнули, когда сзади раздалось мощное хмыканье. – О, дядька Антон, – обрадовался Варка. – Пришли проверить, померли мы или еще нет? – Здрасьте, дядечка Антон, – заулыбалась Жданка. – И вам доброго утречка, – пробормотал дядька Антон, почтительно кланяясь. Поклон плохо отразился на его спине. Она так и осталась в полусогнутом положении. Шапку дядька Антон старательно мял в руках, так что все могли созерцать его круглую неопрятную лысину. – Просьбица у меня. Если пресветлый господин крайн соизволит выслушать… – Нету тут никаких крайнов, – мгновенно ощетинился Варка. Курицы дружно закивали. – Ну как же-с нету… – льстиво улыбнулся дядька Антон, – деревце-то десять лет сухим простояло, а теперь вон, зеленое. Я как увидал, так сразу и подумал… Только беспокоить не хотел. Кабы не крайняя нужда, разве я посмел бы… Господин Лунь на это ничего не ответил, будто никакого дядьки Антона рядом и не было. Сидел, низко опустив голову, разглядывал травку под ногами. Но дядьку Антона подобное обращение не остановило. Видно, нужда действительно подпирала. – Утренник нынче был, – сказал он, исподлобья глядя на крайна, – месяцу травню конец, об эту пору обычно их не бывает. А тут ударил… Не только рассада огородная, озими все померзли… Пересевать уж поздно, не вызреет. С голоду помрем. Хоть с сумой иди. Помогите, пресветлый господин крайн, окажите милость. – Милость? Ты хочешь милости? – Сжальтесь, господин крайн, не откажите… – Прошлой осенью к твоим воротам пришел голодный, измученный, осиротевший ребенок. Какие милости ты ему оказал? – Поленом по голове, – ухмыльнулся Варка. Сейчас это казалось ему забавным. – Ребенок! Да на нем, не в обиду вам будет сказано, господин крайн, пахать можно. Вон какая орясина. Я дал ему работу и платил честно. – О да. Он работал за троих, а платил ты ему объедками, от которых отказывались твои свиньи. – Но, господин крайн… – Он сказал, что в хижине наверху есть еще дети… больные, обмороженные. Что ты сделал для них? – А чё я мог сделать-то? – насупился дядька Антон. – Всех не накормишь. Вся страна голодает. – Ну вот и ответ. Вся страна голодает, а ты чем хуже? Нет у меня для тебя милости, Антон Скребель. Крайн поднялся на ноги, отбросил с лица светлые волосы. Дядька Антон приоткрыл рот, и вдруг кусты и кочки его физиономии рассекла косая щель улыбки. – Рарка… Ах ты, неслух… Живой… Вернулся все-таки. – Рарог Лунь Ар-Морран-ап-Керриг, с твоего разрешения, – с оскорбительной вежливостью выговорил крайн и сделал движение, чтоб уйти. Но низкорослый скрюченный дядька Антон цепко ухватил его за рукав. – Эй, ты чё! Я ж тебя вот таким помню… Вы же с моим Тондой вместе горох воровали. И мать твоя всегда была… – А где был ты, когда ее убивали? Дядька Антон поперхнулся и отступил назад. – Я спрашиваю, где был ты, когда убивали мою мать? Дядька Антон молча повернулся и, спотыкаясь, побрел вниз. Шапку он так и не надел. Бурые сосульки волос мотались по сутулой спине, обтянутой засаленной кожей безрукавки. «Все проклято, – вспомнилось Варке, – вода, воздух, огонь в очагах. Нет помощи. Нет спасения». Крайн не смотрел вслед удаляющейся жалкой фигуре. Опершись о кривой сук, он вглядывался в небо над дальним лесом, в той стороне, где лежало Пригорье с полями, лесами, реками и белым городом Трубежем. – Что он вам сделал? – пискнула никогда не отличавшаяся особой тактичностью Жданка. – Ни-че-го, – не оборачиваясь, выговорил крайн, – никто ничего не сделал. Всю жизнь она пачкала руки в грязи и крови, лечила их от прострела и лихоманки, принимала роды… Бывало, на коленях благодарили… но никто палец о палец не ударил, чтоб ее защитить. Солнечный свет резал глаза, от разлитой повсюду ядовитой зелени ломило скулы. Людская злоба дрожащим маревом висела над всей страной. Он отвернулся, спеша уйти, скрыться в полумраке своего пустого жилища. Не вышло. На дороге стояли птенцы-подкидыши. Четыре пары испуганных глаз: чернющие Фамкины, ярко-голубые Ланкины, зеленые Жданкины, глубокие темно-синие Варкины. Умный Илка смотрел в землю. Он давно уже все понял и мечтал только об одном – смыться отсюда. – Ну, чего уставились? Фамка пихнула Варку острым локтем. Тот охнул, но отрицательно замотал головой. Тогда она, поджав губы и соорудив на лице привычную мину примерной лицеистки, решительно выбралась вперед. – Мы бы хотели спуститься в Починок. Если, конечно, вы нам позволите. – Ну, это… попрактиковаться, – добавил Варка, – повторенье – мать ученья и всякое такое. – Да, – обрадовалась Жданка, – пойдем в огород к дядьке Антону и будем там… прак… прыг… чего мы там будем, Вар? Но Варка молчал, не сводя глаз с крайна. – Там у них девочка, – вздохнула Ланка, – маленькая. – Какая еще девочка, – проворчал Илка, – мальчик. Иван зовут. – Девочка. Ивонна. Четыре года.