– Больна? Нет. Ты умирала с голоду, – глядя на огонь, отозвался крайн. – Так я и знала, – выпалила Фамка, радуясь, что ее умозаключения подтвердились, – этот ваш жест, рукой за плечо. Отругаете, а потом до-олго есть не хочется. – Полагаешь, вид твоего истощенного мертвого тела доставил бы мне удовольствие? Фамка представила свое мертвое тело в белом Зале для упражнений в версификации и передернулась. – Возможно, людям нравится наблюдать, как умирают дети. Мне – нет. Но, судя по числу детей, умерших в Норах прошлой осенью… Так, теперь его надо срочно отвлечь, а то опять начнет про крыс и навозных личинок. Выручила Жданка. – Разве ж мы дети, – заявила она, высунувшись из-за печки, – у нас в Норах никаких детей не бывает. Либо младенцы, либо взрослые. – И преимущества такой системы воспитания видны невооруженным глазом, – неприятным голосом сказал крайн. Фамка сжала губы и отошла. Обида обожгла ее, горькая старая обида, которую ничто не могло ни утолить, ни заслонить. Черная кость, нечистая кровь… Кто твоя мать? Корзинщица? Фи! А отец? Нет отца? Понятненько. Или еще проще: где живешь? Ах, в Норах… Ну и ступай в свои Норы, нечего тут среди порядочных людей ползать. Благородному крайну не то что говорить с тобой, глядеть на тебя зазорно. * * * Между тем благородный крайн соскучился у печки и отправился на улицу, кормить-прогуливать свою птицу. Жданка, которая не умела долго сердиться, увязалась за ним. В избушке остались двое – Фамка и ее обида. Обида копилась, крепла, так что к обеду всегда сдержанная Фамка просто кипела. Котелок с похлебкой для крайна не подала, а грохнула на стол, так что по столешнице расплескалась густая жижа. Грохнула и поскорей ушла в темный угол. – А ну-ка, вернись. Крайн внезапно очнулся от своих возвышенных дум и снизошел до мира простых смертных. Сейчас будет выговаривать за грубость. Фамка покорно вернулась, подошла ближе, сгорбившись, втянув голову в плечи. – Дай руки. Обе. Фамка исподлобья покосилась на протянутые к ней костлявые клешни с длинными узловатыми пальцами. – Зачем? – Так надо. – Они грязные. – Ничего. Я выдержу. Мог бы и не глядеть на нее в упор своими жуткими затягивающими глазищами. Фамка все равно бы послушалась. И ничего не почувствовала. Ни жара, ни холода, ни боли. Руки как руки, сухие, шершавые, цепкие. Ее собственные, заскорузлые от работы лапки просто лежали в его неподвижных ладонях. Вот только лучше бы он на нее не смотрел. – Я не умираю, – сказала она, желая, чтоб все это поскорей кончилось, – и у меня ничего не болит. Но крайн смотрел, и лицо его медленно смягчалось. Губы сложились в слабое подобие обычной, не драконьей улыбки. – Ну надо же, – задумчиво протянул он, – даже лучше, чем я думал. Иди сюда, рыжая, полюбуйся на свою подружку. Жданка, не заставляя себя ждать, подскочила к ним и тоже уставилась на Фамку. – Ух ты! – Нравится? – Еще бы! А как это? – А вот так, – насмешливо сказал крайн и разжал пальцы. Фамка так и осталась стоять столбом. – Расскажи ей. Жданка запрыгала, не в силах стоять спокойно. – У тебя волосы – во, во-от такие! Глаза – во, черные-пречерные! И сама ты такая вся… ну такая… – Жданка встала на цыпочки, выпятила грудь, попыталась пройтись павой, но споткнулась и едва не грохнулась носом об стол. Крайн смотрел на нее и откровенно забавлялся. – За князя тебя выдадим, госпожа Хелена. Или за принца. Будешь княгиней – вспомни о нас, сирых и убогих, – заявил он, принимаясь за остывающую похлебку. Маленькая, сутулая, востроносая Фамка закусила кончик тощей косицы. – Ну и чё это было? – Воплощение. То, что должно быть. То, что могло бы быть, если бы… – Если бы что? – Если бы тебя кормили досыта и не морили работой. – Никто меня не морил. Я сама… – Если бы вы жили в доме, а не мерзли в развалившемся курятнике. – И вовсе это не курятник… – Если бы хоть один человек любил тебя. – Но мать… – Если бы твой отец не бросил твою мать еще до твоего рождения. – Он не бросил. Его убили во время первой осады. – Если бы не эта проклятая война. Тут уж Фамка не нашлась что возразить. Стояла, насупившись, грызла кончик косы. – Ой, – встряла Жданка, – а можно мне? Я тоже хочу, ну… это… воплощение. – Не стоит труда, – усмехнулся крайн, вытягиваясь на лежанке. – Я тебя и так насквозь вижу. – А что? Что видите-то? Крайн приподнялся на локте, поманил ее к себе. – Тебя, рыжая, не достоин ни один принц, – шепнул он в давно не мытое ушко, – чистое золото внутри и снаружи. Замуж – только за прекрасного крайна. Жданка радостно засмеялась. – А теперь отстань от меня, я спать хочу. * * * – Ну вот, – тихо ворчала Фамка, собирая ужин и косясь на желтое черепообразное лицо на лежанке, – безумно прекрасный крайн у нас уже есть. Осталось где-то раздобыть принца. – Так это же совсем просто. Давай Варку попросим, – предложила Жданка, – настоящий принц, даже еще лучше. – Ну чё Варка-то? Чуть что, так сразу Варка, – хрипло сказали с порога. Настоящий принц приволок охапку дров, грохнул у печки. – Да вот, Фамка за тебя замуж хочет, – ляпнула Жданка. Варка поперхнулся. Исхудавшее, но все еще безупречное лицо искривилось, будто ему насильно натолкали полный рот горькой полыни. – И ты туда же! – простонал он. – Уж от кого, от кого, а от тебя я не ожидал… Конец фразы заглушил язвительный хохот застывшей в дверях Ланки. – Тихо, – цыкнула на нее Жданка, – разбудишь. Но крайн спал крепко. Фамка ничего объяснять не стала. Вытерла руки о подол заношенной юбки, молча ушла за печку, а уж оттуда прошмыгнула в чуланчик. В чуланчике было холодно и темно. Фамка нащупала старый сундук, села, погладила скользкую крышку. На крайна она уже не злилась. Все-таки он заботился о ней тогда, в Липовце. О Фамке мало кто заботился. Такое она ценила и никогда не забывала.