Она не отводит взгляда. – В самом деле? – Это моя единственная надежда. Открывается дверь, и входит Кайзер, держа в руках несколько фотографий размером восемь на десять дюймов. Не оставляя себе возможности передумать, я хватаю их и бегло просматриваю, как всегда поступала с фотографиями с места преступления. Ханна права. Для меня это не просто очередное дело. Один только вид клиники вызывает у меня приступ тошноты. Небольшое здание под оцинкованной крышей стоит на выжженной солнцем поляне. Позади него растет одинокая смоковница. Я буквально чувствую, как из моих ладоней вынимают занозы, а в предплечье впиваются уколы против столбняка. Глядя на следующее фото, я благодарю Бога за то, что ничего не ела. На нем нет ничего особенно страшного – по обеденному столу не разбрызгана кровь или серое вещество мозга, и на изуродованном лице, бывшем когда-то человеческим, не лежит стреляная гильза. Это всего лишь Энн, моя некогда очаровательная тетя, лежит обнаженной на голом деревянном полу, и ее грудь и бедра обвисли, как мешочки с растаявшим воском. Ее рот приоткрыт, как во сне, вот только сон на этот раз вечный, и… – Кэт? – негромко спрашивает Ханна. – С тобой все в порядке? – Да. Снимок сделан сверху. На нем видны ножки стола для обследования больных, коричневые ноги в сандалиях – это, скорее всего, Луиза – и следы плесени внизу медицинского шкафчика. Совсем рядом с головой Энн лежит что-то круглое и темное, но я не могу разглядеть, что это такое. Я переворачиваю снимок и кладу его в самый низ стопки. И вдруг сердце у меня останавливается. На следующей фотографии, снятой под другим углом, видна плюшевая набивная игрушка, которая лежит на полу примерно в трех футах от головы Энн. Это не просто какая-то игрушка. Это черепашка. Его зовут Томас. Томас, Робкая Черепашка. – Томас… – выдыхаю я. – Что? – спрашивает Кайзер. Я показываю на черепаху. Кайзер подходит ко мне, чтобы взглянуть. – Эта черепашка имеет такое большое значение? – Томас был любимой игрушкой Энн с тех пор, как она была маленькой. – А я и понятия не имел об этом. По-моему, в комнате находилось несколько плюшевых игрушек. Мы решили, что они предназначались для детей, чтобы отвлечь их, пока им делают уколы или что-нибудь в этом роде. – Так оно и есть. Айви всегда держала в клинике плюшевых зверушек. И вы, как только туда входили, сразу получали от нее игрушку. Но вместе с ощущением комфорта возникало и ощущение предательства, потому что вы знали: скоро придет боль. Но все равно не выпускали игрушку из рук. Ведь она не виновата, что вам больно. – Томаса не было в клинике. Это Энн принесла его туда. Я удивлена, что она, умирая, не держала его в руках. – Может быть, и держала поначалу. Мы обнаружили некоторые признаки того, что она сначала легла на стол для обследования пациентов и скатилась на пол уже после того, как потеряла сознание. Я не замечаю, что плачу, пока слезы не начинают капать на непристойную фотографию, одну из сотен, которые мне довелось держать в руках за последние несколько лет. Мне хочется никогда больше не видеть ничего подобного. – Кэт? – обращается ко мне Кайзер. Я качаю головой и пытаюсь взять себя в руки, но слезы текут и текут ручьем у меня по лицу. И не собираются останавливаться. Глава сорок шестая Ханна осторожно забирает у меня фотографии и отдает их Кайзеру. – Думаю, на сегодня достаточно. – Нет, – возражаю я. – Мы должны двигаться дальше. Я быстро пересказываю им преследующий меня кошмар о грузовичке-пикапе, пруде и отце, вытаскивающем Лену-леопарда из огнестрельной раны в груди. Пока я говорю, Ханна не сводит с меня глаз, слушая с предельным вниманием. – Господи Иисусе! – восклицает Кайзер, когда я заканчиваю рассказ. – С точки зрения вашей жизни, думаю, это очень важно. Но пока у меня нет предположений относительно того, как это соприкасается с делами об убийстве. Похоже, ваша тетя в детстве подверглась сексуальным домогательствам – так же, как и вы, – и здесь замешана эта плюшевая игрушка. Единственная связь, прослеживающаяся с нашим делом, заключается в том, что именно сексуальное насилие, скорее всего, и привело Энн к доктору Малику. Я делаю шаг к Кайзеру. – Мне надо выбраться отсюда. – Зачем? – У меня есть важные дела. Он бросает взгляд на Ханну. – Например? – Я хочу взглянуть на плюшевую игрушку, которую похоронила вместе с отцом. Это мой дед предложил, чтобы я положила Лену в гроб. Чтобы папе было не так скучно, сказал он. – Вы хотите эксгумировать тело отца только для того, чтобы взглянуть на плюшевую набивную игрушку? – Да. Слишком много совпадений. Энн совершает самоубийство, держа в руках свою любимую плюшевую игрушку. И дед – после того как убил моего отца за то, что тот предположительно растлевал меня, – предлагает похоронить мою любимую плюшевую игрушку. Я хочу свести Лену и Томаса вместе и подвергнуть их всем тестам, которые только известны судебно-медицинской науке. И еще я хочу, чтобы вскрытие тела моего отца провели заново. Вы говорили, что первоначальный отчет о вскрытии утерян, правильно? – Да, – отвечает Кайзер, глядя на меня так, словно увидел перед собой настоящего психопата. – Но я не могу позволить вам уйти отсюда. Вам это известно. – Почему? – Кэт, у вас есть только два выхода. Или остаться здесь, или позволить Управлению полиции Нового Орлеана арестовать вас и посадить в тюрьму. Естественно, вы можете потребовать и добиться освобождения под залог, но на свободу выйдете не раньше завтрашнего дня. У меня в груди раскручивается маховик, накапливая колоссальные запасы нервной энергии, которая не разрядится, пока я не выберусь из этого здания и не узнаю то, что должна узнать. – Вы можете отдать распоряжение провести эксгумацию тела моего отца для нового вскрытия? Кайзер снова обменивается взглядами с Ханной, потом пристально смотрит на меня. – Я не уверен в том, что говорит на этот счет законодательство Миссисипи. – Не будьте столь бережны по отношению ко мне, Джон. Неужели все дело только в законодательстве штата Миссисипи? Вы ведь ФБР, в конце концов. – Ускорить проведение вскрытия тела вашей тети, Кэт, – одно дело. Она умерла при подозрительных обстоятельствах. Она важный свидетель в том, что касается деятельности Малика, – это в лучшем случае. А в худшем – соучастница убийства. Ваш же отец был убит двадцать три года назад. И хотя его смерть меня интересует, она не имеет явного и очевидного отношения к этому делу. Его военное личное дело засекречено еще на пятнадцать лет. Если я скажу начальству, что мне пришла в голову чудесная мысль эксгумировать Люка Ферри, чтобы взглянуть на плюшевую игрушку, боюсь, оно меня не поймет. Я взглядом умоляю Ханну о помощи, но она молчит. – Если вы хотите подвергнуть обследованию Лену-леопарда, вам придется найти способ сделать это самостоятельно. После того как вы покинете это здание. О'кей? ФБР не занимается психотерапией. Кайзер говорит строгим, официальным тоном, но что-то в его глазах подсказывает мне, что сам он придерживается другого мнения. – Отлично, – говорю я. – Все понятно. Он идет к двери. – Я упомянул законодательство штата Миссисипи только потому, что иногда добиться эксгумации тела не так уж сложно. Для членов семьи, я имею в виду. – Он открывает дверь. – Сейчас в воздухе крутится много шариков, один из которых удерживает вас от заключения в тюрьму. Если я услышу что-нибудь, что, по моему мнению, вам следует знать, я приду и скажу вам об этом. А сейчас распоряжусь, чтобы из кафетерия вам принесли что-нибудь поесть. Вы наверняка умираете с голоду. Я не голодна, но все равно говорю ему «спасибо». Кайзер уходит. Ханна берет меня за руку и усаживает рядом с собой на кровати. Потом обнимает меня за плечи и прижимает к себе, как сестра, которой у меня никогда не было. – Это было здорово, – говорит она. – Ты крутая девочка. – Но? – спрашиваю я, страшась неизбежного. – Ты хочешь услышать правду? – Да. – Я думаю, ты очень близка к тому, чтобы сломаться. Я упираюсь локтями в колени. – Это все та же вечная дилемма. Или сорваться со скалы в пропасть депрессии, или взлететь высоко, до приступа психоза. И я не могу сказать, что это будет. – Я не это имею в виду, – рассудительно замечает Ханна. – На этот раз, боюсь, с тобой не произойдет ни того, ни другого. На этот раз ты действительно сломаешься. Я говорю о полном психологическом коллапсе. Комната со стенами, обитыми резиной, Кэт.